К тому времени, как Скорсезе и Де Ниро встретились на рождественской вечеринке, съемки уже начались. Скорсезе договорился с Джоном Войтом, чтобы тот сыграл Чарли, но в последний момент Войт вышел из съемочной группы. Затем роль была предложена Харви Кейтелю, который удачно сыграл до этого роль Джей Ар в фильме «Кто стучится в дверь ко мне». Скорсезе и Кейтель выходили на улицы Маленькой Италии на поиски интересных кадров.
А после встречи Скорсезе пригласил Де Ниро на пробу. Уже задолго до этого Де Ниро был известен как «опустошитель» магазинов подержанной одежды, и на эти пробы он явился в виде забулдыги, у которого одна лишь шляпа, возможно, видала лучшие времена, остальные же части туалета были в изначально безрадостном состоянии.
«Но когда я увидел эту шизоидную шляпу, я понял, что он сыграет как никто», — вспоминает Скорсезе.
Де Ниро, в свою очередь, говорит:
«Он мне предложил четыре роли на выбор. Не Чарли, нет, эта роль была отдана Харви, а четыре других. Я не знал, какую взять. Я обговаривал это с Марти и пытался понять, как лучше поступить. А потом я заговорил на улице с Харви. Я сказал ему, что на этом этапе моей карьеры мне просто необходимо сыграть нечто большее, чем роль второго плана. Я чувствовал, что логическим продолжением моей карьеры мне надо взять роль Харви, но ведь он уже получил ее… А ведь с другой стороны, я хотел работать с Марти.
«Когда-нибудь я увижу тебя в роли Джонни Боя», — сказал он мне. Я-то и не думал играть Боя. Я ответил, что не намерен идти на эту роль, но ему каким-то образом удалось меня переубедить. И мне даже показалось, что получится неплохо.
Нам необходимо было на основе сценария построить целую конструкцию человека, сымпровизировать, как он ходит и как говорит. Это была не просто свободная импровизация, это было именно конструирование. А работать так — это требует массы жизненных сил».
Скорсезе вовсю предлагал Де Ниро и Кейтелю, а также другим членам актерской группы, Дэвиду Прувалу и Ричарду Романусу импровизировать и улучшать таким образом свои роли. В то же время он отдавал себе отчет, что с деньгами очень туго. Ему был предоставлен бюджет всего в 300 тысяч долларов и только 27 дней на съемки. Именно маленький бюджет заставил его пойти на некоторые вариации. Пол Рапп сказал ему, что фильм нельзя сделать целиком в Нью-Йорке, поскольку это обойдется слишком дорого. Однако, по расчетам Раппа, некоторые сцены они вполне могли бы снять в Лос-Анджелесе. И Рапп принял решение. Скорсезе должен был снимать четыре дня в Нью-Йорке на натуре, а все остальное время — в помещении, в Лос-Анджелесе.
«Итак, у нас оставалось двадцать пять — двадцать шесть съемочных дней, и очень немного денег, — вспоминает Скорсезе. — В первый вечер съемок Харви Кейтель должен был сесть в такси и проехаться по Гринвич Виллидж. Приехав туда, я застал всю съемочную группу в сборе, и говорю Харви: о'кей, ты можешь ловить такси. И мы поймали такси, дали таксисту в зубы двадцать пять баксов и гоняли на нем до тех пор, пока из мотора не повалил дым. Мы, конечно, все потушили, но таксист выглядел не слишком довольным, поэтому мы всунули ему еще несколько долларов».
В конце фильма Скорсезе пришлось прибегнуть к некоторым монтажным хитростям: так, панорама города, на фоне которой Де Ниро (в роли Джонни Боя) целится из винтовки, принадлежит Нью-Йорку, поскольку виден «Эмпайр Стейт Билдинг», но на самом деле интерьер комнаты, из которой он стреляет, целиком относится к Лос-Анджелесу, где снимались интерьеры… Иногда Скорсезе снимал от 24 до 36 сцен в день, чтобы «уплотнить» время съемок в Нью-Йорке. Ричард Романус вспоминает, что режиссер специально носил белые матерчатые печатки, чтобы не обкусывать ногти… Скорсезе снимал в доме своего приятеля, чтобы снизить расходы на наем помещений, и даже привлек свою собственную мать Кэтрин на эпизодическую роль… Она жаловалась потом, что Скорсезе до двух часов ночи снимал сцену, где она приводит в себя Терезу после эпилептического припадка.
Скорсезе не мог не понимать, что он снимает саму историю — историю в буквальном смысле! Де Ниро и Кейтель великолепно сыграли роли Джонни Боя и Чарли, и режиссер старался использовать их энергетический потенциал с максимальным коэффициентом полезного действия.
Одна из ключевых в фильме — сцена, когда Чарли заводит Джонни Боя в заднюю комнату бара и пытается его вразумить. Майкл — местная акула мафии (играет Ричард Романус) — уже подъезжал к Чарли насчет долга Боя, и Чарли настаивает, чтобы его друг что-нибудь предпринял. Но Джонни Бой ничего не желает слышать, и разговор превращается в почти комический диалог.
«Мне казалось, что самое лучшее — дать актерам немного поимпровизировать, — говорит Скорсезе. — Нам всем нравились и Эбботт, и Костелло, их двусмысленные словечки, и мы старались сохранить все это, насколько возможно. В результате из небольшой сцены вы узнаете о предшествующей жизни персонажей намного больше, чем из других кусков фильма. Мы видим, как Джонни доверяет Чарли, видим, как Чарли доверяет Джонни, но мы видим также, что Чарли использует Джона. Эта сценка была задумкой Бобби, и я сказал: а почему бы нам не попробовать? Мы сняли ее минут за пятьдесят, и это опустошило нас и все прояснили. Тут один персонаж использует другого, это тонкость, которую я очень люблю в кино…»
Де Ниро пребывал в роли Джонни Боя весь день, но один раз его погруженность в роль чуть не наделала беды.
«Мы снимали сцену на воздухе, где Бобби внезапно наводит винтовку на Ричарда Романуса, в предпоследний день съемок, — вспоминает Скорсезе. — Что-то произошло между ними, потому что антипатия между Робертом и Ричардом была видна невооруженным глазом, и я на этом сыграл. Надо было заставить их так друг друга раздразнить, чтобы им на самом деле захотелось убить друг друга. Я все снимал и снимал, а Бобби бешено выкрикивал ругательства, от которых кое-кому в труппе становилось не по себе».
Ричард Романус был чужаком на съемках «Злых улиц». Дело в том, что Де Ниро и Дэвид Прувал (игравший Тони, владельца бара) были родом из соседних мест, Харви Кейтель — из Бруклина, тоже неподалеку, а вот Романус вырос в маленьком провинциальном городке. У него и у Де Ниро были совершенно противоположные стили поведения в кино. Романус и Прувал решили немного затушевать своих персонажей, чтобы на их фоне засверкали другие роли. И именно эта разница в подходе к исполнению и спровоцировала конфликт между Романусом и Де Ниро.
«Работать с Бобби было чертовски интересно, — говорит Романус. — Это был мой первый фильм, и наблюдение за работой Бобби стало для меня большой школой. Он старался брать ответственность за съемку на себя и всегда готов был переиграть, переделать, лишь бы добиться лучшего. И в конце съемочного дня он никогда не говорил: я мог бы сыграть лучше, если бы не такой-то… В сцене, где он выкрикивает мне в лицо ругательства и говорит, что я был слишком глуп, дав ему денег, я вдруг засмеялся. Бобби разозлился. Он считал, что я должен беситься, — я и бесился, но с помощью смеха я сохранял свое «лицо». А над моими реакциями он был не властен. Если вы работаете правильно, никто не может управлять ничьими реакциями. Иногда партнер выдает вам такое, чего вы не ожидаете. Но вам надо исходить из этого. Но в этой сцене я рассмеялся непроизвольно. Думаю, что Бобби был крайне удивлен, и выглядел он со стороны довольно глупо».
На следующий день съемка фильма была закончена. Скорсезе сумел снять за 27 дней все, что намеревался, и притом смог уложиться в бюджет. Он также заложил основу для установления нового типа творческих отношения между актерами и режиссером в истории кино. И он нашел свое Альтер-эго. До «Злых улиц» Кейтель был именно тем человеком, которого Скорсезе, оставаясь наедине с собой, видел в зеркале… Но в «Злых улицах» Де Ниро заменил Кейтеля в этой роли. Скорсезе нашел актера, который наилучшим и полным образом соответствовал его собственным ощущениям. Со своей стороны, Де Ниро нашел режиссера, целеустремленность и творческий потенциал которого совпадали с его собственными… И кроме того, в Скорсезе он увидел человека, способного выразить себя так, как это недоступно для актера… Со «Злых улиц» начинается эра новых фильмов, установивших некий канон, по которому станут оценивать американское кино в течение последующих двадцати с лишним лет.
