— Пять-три в пользу рыжего. В пользу Бью!

— Еще удар!

— Ставлю десять шиллингов на Доминика!

— Принято!

Первая стычка не принесла существенных повреждений, и оба петуха кружили, вытянув шеи, раздувая свои воротники. Каштановые и красные перья медленно опускались среди мокрых и грязных ног зрителей.

Бью поднял голову и поймал взгляд темных глаз Сина.

— Еще фунт?

— Ставлю два! Люцифер сильнее.

— Принято!

Еще после двух стычек петухи остановились и пристально смотрели друг на друга. Они держали свои крылья полураспущенными для большего равновесия. Внезапный крик заставил задребезжать оловянные кружки, стоявшие вдоль стены. Доминик бросился в атаку и в диком порыве сбил Дария Великого на спину. Петух молниеносно вспрыгнул на своего противника, нанося удары клювом и раздирая шпорами, словно дьявол, оправдывая свое имя.

Ставки на Дария Великого упали. Злобные ругательства зазвучали в воздухе.

— Будь проклято все на свете!

— Ставлю четыре к трем на того красного! — гаркнул шотландец.

— Проклятие!

— Принято! — ухватился за предложение Джон Мерлин, закусив губу.

Вырвавшись на свободу и поднявшись на ноги, жестоко потрепанный Дарий Великий с клекотом снова распрямился.

— Еще фунт? — Ноздри Бью сузились, когда он бросил свой вопрос Сину.

Брат Кейти, присев на пятки, просто кивнул в ответ.

В убийственном прыжке Люцифер, чувствуя свое превосходство, снова бросился в атаку, поднявшись в воздух, его ноги работали, словно пила. Вместо того чтобы подняться навстречу ему, Дарий Великий присел, пропустив над собой своего врага.

Не успел красный в замешательстве приземлиться, потеряв равновесие, как рыжий вскочил ему на спину и вонзил шпоры в шею. Громкий крик прокатился волной по бару. Ярко-алая кровь брызнула струей из Люцифера. Он захромал и сделал героическое усилие, чтобы подняться.

Однако кончилось тем, что он, пошатнувшись, свалился на бок. Тяжело дыша, пораженный безжалостными шпорами и клювом Дария Великого, он пытался подняться, но неудачно, и нижняя часть его груди оставила печальный след на разбросанном песке и перьях.

Син, низко наклонившись и стараясь поддержать свою птицу, отрывисто крикнул, подражая курице:

— Кок! Кок!

— Прикончи его! Прикончи! — пронзительно кричали сторонники рыжей птицы.

Кейт опустилась на одно колено. Дарий Великий приготовился вцепиться в своего противника. Если бы он сделал это, птиц следовало разнять, и Син получал право забрать в руки свою птицу. Дарий Великий начал терзать своим клювом глаза красного петуха.

— Ставлю десять к одному на красного! — заорал шотландец, весь мокрый от пота. Он вызвал только смех. Каждый уже слышал хриплое дыхание, вырывавшееся из глотки красной птицы. Когда голова Люцифера погрузилась в песок, к стропилам с грохотом взлетели кружки, и раздался победный крик Бью.

Дарий Великий гордо ступал по арене, напряженно следя огненным глазом за жалким клубком розовато-красных перьев. Наконец красная птица откинула голову назад, захлопала крыльями и издала скрипучий звук. Толпа взревела. Каждый хлопал соседа по спине, призывая засвидетельствовать результат поединка.

Все так же улыбаясь, Бью поднял свою птицу. Радуясь, петух нанес серию жестких ударов клювом, когда Бью начал очищать оперение Дария Великого смесью рома и воды. Прежде чем унести птицу, он набрал в рот немного рома и брызнул на окровавленный клюв петуха.

После тяжелого боя Дарий Великий наслаждался своей порцией спиртного как наградой победителю.

То, что Кейт Пенхоллоу была красивой, но, по общему признанию, эксцентричной женщиной, хорошо знали все спасатели и контрабандисты от Пензанса до Кэмелфорда, однако ни одна душа не подозревала, что она способна рискнуть на откровенное пиратство в больших морях. Что касается Кейт, то достаточно было заглянуть в бухгалтерские книги, чтобы понять ее. Грузы более половины кораблей отправлялись на дно океана, а из того, что доставалось, менее трети были полезными, и Кейт потребовалось бы два, даже три года, чтобы скопить нужную сумму для покупки желанного дома и земельного владения в Пензансе. Поэтому она решилась на отчаянную авантюру, несмотря на бурные протесты Сина, Ол'Пендина и многих членов команды.

Возникли осложнения. Когда тайна, которая тщательно хранилась, все же стала известна, новости распространились, и моряки наотрез отказывались плыть на борту корабля Кейт. Но она все же каким-то образом ухитрилась набрать команду.

Эти холодные дни, когда снаряжалась и вооружалась «Золотая Леди», были самыми мрачными в жизни Кейт. Однако тягость ожидания не могла сравниться с тем ужасным состоянием, которое она испытала, снова войдя в свою каюту. С самого первого дня, когда она взошла на борт «Золотой Леди», Кейт была ошеломлена габаритами этой темной маленькой клетки, которая называлась капитанской каютой. Единственный бортовой иллюминатор, размером с небольшой пирог, обеспечивал доступ к свету и воздуху. В каюте было место лишь для маленького сундучка под висячей койкой, застеленной для мягкости тонким соломенным матрацем, которому она сразу дала подходящее прозвище — «ослиный завтрак».

Кейт стиснула зубы. Так не пойдет. Неужели за все эти годы она не могла создать себе удобства для нормального существования? Она должна заняться этим.

Едва не задыхаясь, Кейт растянулась на койке в своей маленькой тесной каюте, но она не могла отрицать, что здесь чувствовала себя более счастливой и более взволнованной, чем на берегу. Стараясь приспособиться к тесноте каюты и к грубой мужской одежде, которую она снова надела для выхода в морс, Кейт прислушивалась к движению на палубе.

Она слышала, как над ее головой третий помощник Оноре Дюма требовал, чтобы жены и подруги членов экипажа сошли на берег. Затем последовали длинная очередь приказов, скрип лебедки и ритмичное «клэк-клэк» опускаемых щеколд. Наконец якорь «Золотой Леди» был поднят.

Когда Кейт поднялась и подошла к маленькому столику, на котором были разложены различные бумаги и карты, она услышала голос брата, отдающего приказ установить кливера и топсели. Вдоль борта забурлила вода. Когда, сначала почти незаметно, начали оживать паруса «Золотой Леди», Кейт затрепетала от возбуждения.

Она всегда испытывала подобное чувство, когда снова выходила в морс. Такое же волнение она ощутила, когда впервые поднялась по дощатому настилу, сооруженному бригадой рабочих, и прошла вдоль верфи, лично знакомясь с каждой деталью ремонта. По мере того как продвигалась работа, она чувствовала все большее удовлетворение от контуров корабля и особенно от сверкающего черной краской корпуса с отверстиями для пушек вдоль борта и ярко-желтой полосой по всей длине судна.

Однако Кейт была не очень-то довольна новым носовым украшением. Ол'Пендин настоял на том, что сам вырежет фигуру. Но когда Кейт увидела ее, она убедилась, что фигура изображала совсем не женщину, а русалку в шлеме, которая с оскаленными зубами сжимала серебристый трезубец и дико взирала прямо вперед. Однако Кейт решила, что русалка выглядит достаточно свирепо, и разумно не стала привлекать к ней внимание своими упреками Ол'Пендину, а он, очевидно, считал, что носовая фигура — шедевр, и не предполагал, что к ней могут отнестись непочтительно.

Секстант, измерительный циркуль, линейка, хронометр и другие навигационные инструменты Кейт были аккуратно уложены на специально сколоченные рамы или полочки. Выдвижные ящики стола были заполнены отборными новейшими картами пролива и Корнуоллского побережья.

Сдвинув тонкие изогнутые брови, Кейт с отвращением разбирала множество разнообразных бумаг, сваленных на ее маленьком столе. О Боже! Как она ненавидела эту работу. Кейт нахмурилась и тяжело вздохнула, понимая, что она единственная на борту могла справиться с этим. За исключением Сина и Бью, только она умела достаточно хорошо читать и писать, чтобы вести бортовой журнал. На ней лежала также обязанность подсчитывать стоимость добытого имущества, доход, который оно приносило, и сколько заплатить каждому члену экипажа. Ее никогда никто не учил этому. Будучи еще неуклюжей девчонкой с широко поставленными глазами, она сама изучала в гостинице старые бухгалтерские книги отца и обращала особое внимание на старые бортовые журналы, пока как следует не узнала, как нужно их вести.