Она просто сводит его с ума. Достаточно одного лишь сознания, что она рядом, что ее нежная грудь прижимается к его груди, отделенная только полоской тонкого хлопка – одной из футболок Линка. Все в ней – шелковистость бедер, прижатых к его голым ногам, тяжесть головы, покоящейся на его груди… Ее сладкий, успокаивающий запах, нежное свечение ее кожи, почти прозрачной рядом с его бронзовым загаром, каскад золотисто-каштановых волос, упавших ему на грудь, бледный нежный профиль, прикосновение рук…

О Господи, прикосновение ее рук…

Именно тогда он понял, что готов проиграть: когда Мэгги принялась касаться его тела тонкими белыми пальцами, слегка царапая кожу розовыми ноготками, такими же яркими и влекущими, как леденцы. Это уже было свыше его сил, свыше того, что он мог вынести. В конце концов, ему не чужды нормальные человеческие желания, и он нормальный полнокровный американец.

Но ведь он любит ее. Отчаянно, страстно, с той дикой силой, которая способна своротить горы, встань они на его пути. Слишком любит, чтобы позволить кому-либо причинить ей боль. Невероятно сильно, чтобы самому причинить эту боль.

Проклятье, как же она боится секса! Она словно обезумела там, в пикапчике, закричала так, будто забыла, с кем она, кто он такой, приняв его за насильника.

Вспомнив об этом, Ник помрачнел. Черт, у нее есть на то основания. Переживаний, выпавших на ее долю, любой другой женщине хватило бы на двадцать жизней, и он не намерен дополнять этот список. Он будет с ней ласковым и нежным. Он терпеливо дождется своего часа, избавит ее от кошмарных воспоминаний, сделает ее счастливой и бесстрашной, и только после этого заговорит о сексе. Да, он намерен сдержать слово, даже ценой собственной жизни.

Похоже, что сейчас именно такой момент.

Но нет, ему прежде нужно расправиться с Гамильтоном Драммондом и этим ублюдком Лайлом.

Так что же он делает? – с отвращением спрашивал себя Ник. Почему лежит тут радом с ней, на этой полыхающей жаром постели, нежно обнимая ее, пока она приходит в себя после кошмара, столь страшного, что своим жутким криком, проснувшись, Мэгги переполошила весь дом? Он честно изо всех сил старается думать о чем угодно, только не о сексе, в то время как все его достоинства твердеют и пухнут, как телеграфный столб.

Тот, кто сказал, что разум у мужчины в штанах, знал свое дело туго. Можно или нельзя, тут не разберешься. Захотел – значит вынь да положь.

Легкие, как паутинка, прикосновения ее ноготков, бегущих по его животу, заставили Ника сжать руки, поглаживающие ее по волосам, в кулаки, но не сильно, так, чтобы Мэгги не догадалась. Он попытался сдерживать дыхание – вдох-выдох, вдох-выдох, – надеясь совладать с желанием.

Вдох-выдох: я не буду думать об этих ноготках-конфетках, трогающих живот. Вдох-выдох: я не буду думать о том, как хорошо, чтобы эти ноготки скользнули немного ниже. Вдох-выдох: я не буду думать о том, как мягкое, нежное прикосновение ее губ к моей груди переворачивает меня…

О Господи, он этого не вынесет.

Чтобы хоть как-то защититься, Ник просунул руку между своей грудью и губами Мэгги, легонько оттолкнув ее, но это оказалось чертовски поздно.

В низу живота ломило. Казалось, им можно забивать гвозди. Нику отчаянно хотелось стащить с нее эту дурацкую футболку, перевернуть на спину и вонзиться в нее, спасаясь от боли и желания. Но он сдержался. Сдержался, скрипя зубами.

Вот только дрожь, как у семнадцатилетнего сосунка, выдавала его с головой.

– Ч-черт, – проскрежетал Ник сквозь зубы. Не может быть, чтобы она не понимала, что происходит. Не может быть, чтобы не знала, ища в его объятиях успокоение, на каком он свете и о чем думает.

Магдалена взглянула на него, откинув голову, и их глаза встретились. Огромные прекрасные карие глаза ее сияли сквозь длинные черные ресницы, словно теплый и мягкий бархат, такие невинные и такие обеспокоенные. Будь он способен мыслить здраво, он бы заподозрил, что слишком уж невинные.

– Тебе холодно, Ник? – спросила Мэгги.

Холодно? Проклятье, какое там холодно! На вершине действующего вулкана холоднее, чем у него внутри. Эта мысль вытеснила из его сознания все другие, в том числе и внезапное подозрение, что Мэгги попросту развлекается, наблюдая за ним.

– Немного, – солгал ой, не разжимая губ и не в силах сдержать новый яростный приступ дрожи.

– Тогда ныряй под одеяло, – проговорила Мэгги, откровенно улыбаясь и скользя ладонью к вершине вулкана в низу его живота… Затем она двинулась дальше, коснувшись тонким пальцем восставшей плоти.

– О небо, – простонал Ник, отбрасывая ее руку.

– Обычно тебе нравилось, когда я к тебе прикасалась, – заметила Мэгги, переплетая его пальцы со своими. Он впился пальцами в ее руку, чтобы окончательно не потерять сознания. Она дразнит его, теперь он был в этом уверен, а это уже неплохой знак. Ему просто необходимо сейчас овладеть собой: больше всего на свете он боялся спугнуть ее. Но эту игру необходимо прекратить – на время. Сейчас он уже на грани.

– Магдалена, детка, querida, мне и сейчас нравится. Очень нравится. Настолько нравится, что, если ты еще раз тронешь меня, я не отвечаю за то, что может произойти. – Ник сжал зубы, заботясь лишь о том, чтобы не расплющить ей руку. – Мне необходимо уйти.

– А может, я не хочу, чтобы ты отвечал за то, что произойдет. И не хочу, чтобы ты уходил.

– Господи, ты меня убиваешь… – пробормотал Ник и до боли сжал зубы. Он знал, что лучше всего отодвинуться, подняться с постели прямо сейчас, но не мог шевельнуться.

– Правда? – Она снова улыбнулась невинной полусонной улыбкой. И в этот момент Ник окончательно понял, что все это – театр. Эта маленькая ведьма прекрасно понимает, что она с ним делает, и делает нарочно. Сердце заколотилось с удвоенной силой. Приподняв спрятанную у него на груди голову, Мэгги тряхнула волосами, откидывая их с лица, так что они взметнулись над плечами величественным золотым ореолом, и убрала руку. Она смело обвела его взглядом, с головы до ног, не пропуская ни единой детали. Затем снова положила ему руку на низ живота.