36

Кто-то растолкал его. - Господин ефрейтор, завтрак! - А, это ты, Тасиро. - Кадзи выбрался из окопа. Тяжелое небо хмурилось, жалось к перевалу. На завтрак дали рис пополам с гаоляном. Солдаты не стали будить Кадзи, сами получили этот последний завтрак, которым снабжала их Квантунская армия. - Явился проститься! - к Кадзи подошел Ихара. Кадзи не сразу вспомнил, что Ихара теперь во взводе ПТО. - А! - слова застряли в горле. - Смотри же, Ихара, не теряйся. Увидишь, что дело плохо, - жми сюда, у нас окопы в полный профиль... - Спасибо вам за все! - Ихара щелкнул каблуками. Кадзи не мог припомнить, ответил ли он на приветствие Ихары. Тот бегом пустился к себе. Потом подошел Энти. Наверно, он все-таки уснул, потому что его морщинистое лицо выглядело немного бодрее. - Простите за вчерашнее, господин ефрейтор! Сумел все-таки взять себя в руки человек. Вместо ответа Кадзи похлопал Энти по худому плечу, встал и пошел в палатку. Кадзи отыскал свои вещи, вынул чистое белье. На землю упал конверт. Старое письмо Митико. Не спуская глаз с адреса на конверте, Кадзи переоделся. С минуту колебался - положить конверт в сумку или сунуть за пазуху? Потом положил письмо на место. Ему не хотелось, чтобы письмо закопали вместе с ним. Может быть, повесть о страданиях и горестях японки попадет в руки человека, не чуждого состраданию. Он заберет письмо и когда-нибудь покажет своей любимой. И скажет: вот так закончилась в тот день любовь двух японцев... Заныло сердце. Перспективы, стремления, жизнь, способная вместить в себя все порывы души, - все с этой секунды обрывается, исчезает. Он умрет здесь. Но тогда зачем он вообще жил? Ему хотелось отыскать в прошлом какой-нибудь вещественный знак того, что он жил не зря, не напрасно. Он знал любовь, он безумно любил женщину. Тело этой женщины он помнил так ясно, словно оно было частью его тела. Ну так чем же была в конечном счете жизнь? Жаждой! Непереносимой болью в груди! Кадзи вышел из палатки. Он то смирялся с мыслью о смерти, то вновь отдавался неверной надежде. Он умрет. А если останется жив... Нет, спасения не будет. Ну а если? Там, за перевалом, начали артподготовку. Он вышел из лесу, где притаились палатки, и пошел по поросшему травой склону. Он шел медленно. Сцена готова, сейчас будет разыгран финал. Люди будут кривляться, выполняя назначенную каждому роль, протестовать, рассуждать, и все - бессмысленно. Все движения актеров, все их роли заранее распределены. На позициях все замерло в ожидании. Заметив Кадзи, кто-то из новобранцев молча указал ему вдаль. На склонах появились бесчисленные черные точки. Кадзи оглядел своих и спокойно подал команду: - По окопам! Черные точки на сопках рассыпались теперь во всю ширь горизонта и медленно-медленно ползли вниз. Вот и наступило время проститься, Митико!

ЧАСТЬ 5 *

1

СТОНЕТ, протяжно взвывает небо -- это значит, снаряд несется высоко. Перелет. Можно не прятать голову в плечи. Там, на второй линии траншей, разлетится в прах чья-то жизнь, но сюда снаряд не упадет. Кадзи вглядывается в мутное небо. А те, что мчатся с коротким ревом, свистя, словно бичом рассекая воздух,-- те норовят упасть сюда. Ныряй на дно окопа -- там твое спасение, если только не накроет прямым попаданием. Русские спускались с противоположного склона. Вплоть до той самой минуты, пока он не занял своей ячейки, его грызла тоска и мысли о смерти. Но вот бой начался и, странное дело,-- Кадзи совсем не испытывал страха. Они движутся так медленно потому, что не сомневаются в победе. Эту уверенность дает им превосходство в огневых средствах. Иными словами, позиции японцев будут уничтожены, спасения нет. Смерть -- вот что неторопливо и неумолимо надвигается на него с сопки напротив. Почему же он не чувствует страха? Не пересохло во рту, не дрожат ноги. Наоборот, давно он не ощущал такого удивительного спокойствия. Нет, не потому, что смирился с мыслью о смерти. Он просто отбросил эту мысль. "Я ни в коем случае не погибну! Не может быть, чтобы жизнь окончилась так нелепо!" -- вот что дает ему покой. А другой Кадзи подтачивает эту веру. "Попадет снаряд в твой окоп или минует его -- только от этой случайности зависит теперь твоя жизнь, только от этой слепой случайности!" -- говорит другой Кадзи. Он окинул взглядом своих. В траве мелькали стальные каски. Товарищи еще живы. Что будет через час? Какое та через час -- через десять минут! Из соседнего окопа выглянул Иманиси. Белки глаз резко выделялись на смуглом лице. -- Не пойму, что с нашей артиллерией приключилось? Танки и пехота противника спустились уже почти до середины склона, а японские орудия упорно всаживали снаряд за снарядом за линию горизонта, вздымая тучи пыли над гребнями дальних сопок. - Может корректировщиков посбивали? Кадзи усмехнулся. - Палят вслепую! Толку от такой стрельбы... Русские танки не спеша ползут вниз. Будто сопротивление японцев не составляет для них ни малейшей помехи, будто и нет никакого сопротивления. Вот сейчас они подступят вплотную, навалятся на позиции и покатят дальше, подобно могучим волнам цунами. Где-то на фланге застрочил пулемет. Команды не было. Должно быть, у пулеметчика просто сдали нервы. Кто-то из взвода Кадзи не утерпел и тоже выстрелил. Русская пехота еще далеко. Прицельная стрельба из винтовки на такое расстояние -- пустое дело. -- Не стрелять! -- крикнул Кадзи.-- Беречь патроны! Подпускаем до трехсот метров! Его приказ возымел действие не больше чем на полминуты. Страх был сильнее приказа. Русские приближались. Кто-то снова выстрелил. -- Не стрелять! -- кричал Кадзи, но потом махнул рукой -- теперь их не удержишь, теперь страх сильнее приказов. Позиции соседней роты уступом выдавались вперед. Кадзи еще подумал: "Там-то почему молчат?". И словно в ответ и там заработали станковые пулеметы. И видно не зря, потому что пехота противника поспешно укрылась за танками. -- Молодцы! -- вопил Тэрада, ударяя кулаком по ложу винтовки. "Как же, молодцы",-- подумал Кадзи. Русские не предпринимают танковой атаки, потому что хорошо знают о существовании у японцев солдат-смертников, которых высылают для борьбы с танками. Если японцы попытаются оказать огневое сопротивление, мешающее продвижению пехоты, его подавят танками. А если смертники бросятся в атаку на танки -- их отразит пехота. Русские неукоснительно соблюдают взаимодействие пехоты и танков. И если танки сейчас остановились, то вовсе не потому, что страшатся дурацкого стрекотания пулеметов. Что им пулеметы!.. Просто, убедившись в отсутствии у нас средств ПТО, они сосредоточили все внимание на поддержке своей пехоты. Кадзи видел, как десяток пехотинцев отделился от танков. Они начали продвигаться в сторону выдвинутых позиций соседней роты. С того места, где оборону держал взвод Кадзи, все происходящее напоминало учения. Поначалу у Кадзи создалось впечатление -- возможно, из-за расстояния,-- что русские не особенно-то проворны. Однако он тут же понял, что просто перед ним опытные, хорошо тренированные солдаты, у которых рассчитано каждое движение. Они ловко избегали интенсивного огня пулеметов. Им удалось почти без потерь добраться до мертвого пространства, где пулеметы уже не могли причинить им вреда. В первую минуту Кадзи даже решил, что это отряд русских смертников, высланный вперед для захвата огневых точек. "Выходит, методы ведения боя, применяемые в Советской Армии, не слишком отличаются от наших,-- рассуждал Кадзи.-- Значит, они не рассчитывают на одну свою превосходящую технику?" "Чепуха,-- оборвал он себя.-- На что им смертники, у них танки". Пулеметчики по-прежнему били по остановившимся танкам. "Ну что они делают! Ведь сейчас у них под носом вынырнут автоматчики! Ослепли они, что ли? -- негодовал Кадзи. Он покрылся испариной.-- Пулеметы берегите, без них нам крышка!" Но даже не это вызывало беспокойство и раздражение. Нестерпимо было видеть, как блестяще осуществляет противник действия на сближение, которых он, Кадзи, тщетно пытался добиться на учениях от своих новобранцев. Невыносимой казалась мысль, что обстановка боя складывается благоприятно для противника, а не для его роты, как всегда получалось на учениях. Что же вы, первая рота, дьявол вас побери, не видите, что ли, что русские у вас под носом? Кадзи поставил прицел на "400". С такой дистанции прицельный огонь не очень-то эффективен. И все-таки они обязаны попытаться. Действуя с фланга, они, возможно, помешают русским забросать гранатами пулеметы. -- Иманиси, Тэрада, прицел -- четыреста! Огонь! Впервые в жизни Кадзи целился в человека. Прилаживая винтовку, он только один раз мысленно сказал себе: "Это война". Сейчас он убьет человека, к которому не испытывает ни ненависти, ни даже злобы. Убьет без всяких причин. Просто потому, что война. Даже привычной мысли -- если сам не убьешь, тебя убьют,-- и этого не было. Выстрелит Кадзи или нет -- все равно бой будет продолжаться. И оттого, что он выстрелит, ничего не изменится. Его цель движется в четырехстах метрах от него вне всякой связи с ним. Связь только та, что в любую минуту по воле Кадзи может протянуться прямая между стволом его винтовки и жизнью этого человека. Тэрада и Иманиси выстрелили и промахнулись. Иманиси, обратив смуглое лицо к Кадзи, пожал плечами, словно недоумевая, как это он промазал. Кадзи тщательно прицелился и нажал спусковой крючок. Мишень отскочила в сторону и скрылась за выступом скалы. Ну что ж, не удивительно, что он промахнулся,-- четыреста метров все-таки. Кадзи перезарядил винтовку. На этот раз он пошлет пулю точно. Значит, убьет? Если б кто-нибудь задал ему такой вопрос, Кадзи, вернее всего, ответил бы: "Убивать мне не нужно. Но попасть точно в цель необходимо, если только они сами не повернут обратно". Миллиарды винтовочных выстрелов сделаны в мире за эту войну -- сейчас будет сделан еще один. Он ли убьет противника или его самого убьют -- не о том сейчас речь. Просто один из многих миллионов солдат, воюющих на земле, приник натренированным глазом к прицельной рамке. Нет больше Кадзи -- человека с сердцем и совестью. Сейчас он командир стрелкового взвода, снайпер, существо, жизнь которого целиком зависит от умения поражать цель. Человек выбежал из-за скалы и в ту же секунду упал в траву, схватившись за ногу. Кадзи хладнокровно перезарядил. Следующий? Но его отвлекли шлейфы белого дыма, потянувшиеся вблизи позиций первой роты. И только увидев, как танки разом повернули туда жерла орудий, Кадзи сообразил, что проникшие в мертвое пространство солдаты противника вовсе не "смертники" -- их задача состояла в том, чтобы зажечь сигнальные дымовые шашки, указать танкам цель. Танки открыли огонь. И начался ад. Содрогались, стонали, вопили сопки, раскалывался воздух, сотрясаясь от гневного рева демонов смерти. Там, где минуту назад изрыгали огонь позиции первой роты, все исчезло в тучах земли. Кадзи смотрел туда, затаив дыхание. Рушились все его представления о бое. Казалось, он должен представлять себе обстановку боя хотя бы по многочисленным кадрам кинохроники, которые ему доводилось смотреть. Но то, что творилось сейчас, здесь, превосходило всякие представления об ужасе. Это был ад. Его ошеломил яростный, молниеносный натиск стальных механизмов, обрушившихся на людей с воем, скрежетом, в диком переплясе, несущем безнадежность и смерть. Сколько времени это длилось? Самое большее -- пять минут. Рев орудий умолк, улеглась земля, поднятая в воздух. Кадзи увидел, как из боевых порядков противника выдвинулась пехота и стала карабкаться вверх, к позициям первой роты. Ни единого винтовочного выстрела не доносилось оттуда. -- ...Неужели все погибли? А, это Иманиси. Кадзи не ответил. Да и что отвечать? Их разгромили. Быстро, блестяще, как на инспекторском смотре. Так вот как кончается бой! Вот, оказывается, как!.. Разгром соседней роты позволит русским без труда продвинуться по дороге, отделяющей участок роты Дои от соседних подразделений. А это означает, что взвод Кадзи будет раздавлен с левого фланга. -- Теперь наш черед...-- с бессмысленной улыбкой прошептал Кадзи. Потом крикнул: -- Эй, стрелковый взвод, слушай мою команду! Как начнется обстрел, ныряйте на дно окопов и сидите там тихо! Карамель, что ли, сосите! До моего приказа никому не высовываться. До его приказа? Да, конечно, если он останется жив. После адского зрелища, которое он наблюдал минуту назад, у Кадзи пропало всякое желание стрелять. Зачем? Бессмысленно! Воля человека, его стремления -- все бессмысленно, они утратили здесь какую бы то ни было ценность. И приказы тоже. Жизнь и смерть свелись к простым биологическим факторам.