15

Окадзаки притих. Он рассчитывал первым окриком или даже грозным взглядом подмять под себя этого новичка. Не вышло. Тот оказался довольно упрямым пустомелей. Впрочем, зачем обманывать себя понапрасну -- пустомеля не задел бы его так за живое. Вся беда в том, что это хитрая лиса, да еще пользующаяся покровительством большого начальства. И уже совсем сразил Окадзаки слушок, поползший по руднику: "Этот новенький отбрил папашу Окадзаки!" Началось с того, что Митико рассказала жене Окидзимы о своем испуге и возмущении по поводу ночной встречи у их дома. Та -- своей соседке, соседка -- тоже "в общих чертах" -- кому-то еще. Новость распространилась по всему поселку, потеряв в пути сходство с тем, что действительно произошло, и теперь уже говорили, что Окадзаки еле ноги унес от этого новенького из отдела рабочей силы. В таком изложении новость дошла до жены Окадзаки, под стать мужу энергичной и языкастой особы. - Что, получил от молокососа? -- услышал Окадзаки в тот же вечер, едва переступив порог дома. -- Отбрили тебя, а ты и не чешешься? Эх, ты! Так тебя и за мужика перестанут считать! Кто теперь тебя бояться-то станет? -- продолжала она, оторвав грудь от губ ребенка и убирая ее. Окадзаки молчал, только на лбу вздулась синяя жила. -- Такого еще не было, чтобы за твоей спиной хихикали!.. - Да умолкни ты наконец! -- прикрикнул Окадзаки. -- Я еще никому не уступал, не беспокойся! У меня свое на уме. - На уме! -- передразнила жена. -- А мне что теперь прикажете -- перед его женой глаза опускать, кланяться? -- Лицо у жены было мясистое, смуглое, губы накрашены ярко, но неумело, помада размазалась вокруг рта. - Да тише вы там! -- крикнула она в детскую, где трое старших мальчишек играли в войну. - Эй, ты будешь "Б-29", -- неслось оттуда с облаком пыли от перевернутых циновок. -- Лети сюда, говорят тебе! А я -- истребитель "Хаябуса". Иду на таран! У-у-у! Послышался грохот. "Б-29" стукнулся о буфет. Раздался звон разбитой посуды и вслед за этим рев. - Сообщение главной ставки! Сбит один вражеский самолет! - Тише вы там! -- крикнула мать. Младенец на руках вздрогнул, сморщился и заплакал: -- Чего ты орешь! Видишь, что наделала? - Если молчать, они весь дом разнесут! - Оставь, пускай играют! Теперь там выли "пикирующие бомбардировщики". Окадзаки взял у жены ребенка и принялся его укачивать. Он поднимал и опускал младенца, произнося нежные слова голосом, больше приспособленным для усмирения лошадей. Это были, пожалуй, единственные мирные минуты в жестокой и грубой жизни Окадзаки. -- Смотри-ка, -- захохотал он, -- только возьму в руки -- он сразу смеется!.. Он играл с ребенком, а сам не мог ни на минуту забыть Кадзи. -- Не привык я эдак, по-тихому воевать, -- сокрушался он.

16

Усида, Кобаяси и Канэда вошли в контору, кланяясь и угодливо улыбаясь. Но не прошло и пяти минут, как у всех троих вытянулись лица. -- Да что же это? Почему аннулируются только наши подряды? -- растерянно спросил Усида. Окидзима не вмешивался. Он стоял поодаль, скрестив руки и прислонившись к окну. Фуруя сидел за своим столом с выражением совершенного безразличия на сонном лице. - Плохо работаете, -- сухо ответил Кадзи. -- Обираете своих шахтеров. Как это у вас получается: мы выдаем вам на каждого рабочего иену и семьдесят пять сен, а рабочий и одной иены не получает! - Да вы что, шутите, господин Кадзи? Кто это столько берет? Если бы мы так зарабатывали -- давно бы уже себе амбары для добра понастроили, -- запротестовал Усида. - Так ты вместо амбара содержанке дом построил, -- бросил Окидзима. На продолговатом лице подрядчика пятьдесят восьмой артели Кобаяси появилось угрожающее выражение. - Сколько мы платим рабочим -- это дело нашего уговора с ними. Фирма не имеет права вмешиваться. - Мы платим рабочим, а не вам, -- резко сказал Кадзи, -- платим сполна, а получаем максимум пятьдесят процентов нормы. А все потому, что наши деньги до них не доходят. Рабочие и не хотят работать бесплатно. Выходит, мы тратим деньги фирмы впустую. - А рудничный контролер Окадзаки доволен нашими артелями, -- огрызнулся багровый от ярости Канэда. - Да, я знаю. Сто третья артель умеет работать. Когда выходит на работу, -- добавил Кадзи. -- К сожалению, гораздо чаще она просто отсиживается в бараках. Проверка показала, что численность рабочих в вашей артели -- сплошное надувательство. - Но рудничный контролер Окадзаки... - Я не рудничный контролер Окадзаки, а служащий отдела рабочей силы! -- Кадзи швырнул на стол толстую конторскую книгу. -- Вы что, думаете, я дрыхну за этим столом? Окидзима улыбнулся. Канэда подался вперед, приняв положение для удара головой -- излюбленный прием корейской борьбы. Усида тайком подмигивал Фуруя, но тот укрылся папкой, делая вид, что все это его не касается. - А казармы нашей артели видели? И питание дрянное. Значит, не одни мы виноваты, -- глядя исподлобья, отбивался Кобаяси. - Правильно. Никуда не годные казармы. И тесные -- сто семьдесят в длину, шестьдесят сантиметров в ширину на человека. Все знаю. И одни соевые жмыхи на паек. Но знаете ли вы, что в нашем деле самое страшное? -- Кадзи поочередно оглядел подрядчиков, которые отвечали ему недобрыми взорами: болтай, мальчишка, тебе легко нас кусать, за тобой компания, громадина, с ней не сладишь... -- Самое страшное -- это вы, подрядчики! Я обещал рабочим улучшить питание -- не сразу, постепенно, но улучшить. И в казармах наведу порядок. За один день я всего сделать не могу, но обещание свое сдержу. Только никакие мои старания не помогут, пока между нами и рабочими будете стоять вы... -- Кадзи метнул на подрядчиков взгляд, полный ненависти. -- Вы отправляетесь куда-нибудь в Шаньхайгуань, набираете там обездоленных бродяг, выдаете им вперед ничтожные гроши, а потом до самой смерти сосете из них кровь. Вы даете им пять иен, еще пять иен платите за проезд, гоните их пешком, где выгодно, а с фирмы получаете по двадцать иен за каждого завербованного! Это еще куда ни шло -- у компании капиталов хватит! Но ведь вы за эти несчастные пять иен, выданные авансом, закабаляете человека на всю жизнь, сдираете с него пятьсот, тысячу иен, тянете из него жилы, пока не загоните в гроб! Вы держите надсмотрщиков, избивающих до полусмерти тех, кто пытается бежать. А куда им бежать? Сбегут от одного -- попадут в лапы к другому, иначе ведь работы не получишь... А у вас порядки везде одинаковые. Немудрено, что люди впадают в отчаяние и опускают руки. Вот как вы работаете, подрядчики, все равно -- китайцы, корейцы или японцы. Японцы, пожалуй, самые жестокие из вас. До поры до времени мы терпели, закрывали глаза на все безобразия, потому что Окидзима был здесь один, руки у него не доходили до вас. Но больше мы этого не допустим, ясно? -- Не допустим? Да кто ты такой? -- взорвался Канэда. -- Мелкий служащий фирмы и ничего больше! Не допустим! Что ты можешь нам сделать?.. Окидзима двинул ботинком по ножке стула, на котором сидел Канэда. -- Будешь при мне грозиться, -- гаркнул он, -- всыплю! И улыбнулся. Канэда поморгал глазами и сник. - Так или иначе, рабов и рабовладельцев на этом руднике больше не будет, -- подытожил Кадзи. -- Подряды ваши аннулируются, артели распускаются, рабочие передаются в прямое подчинение администрации рудника. - То есть как передаются? А кто оплатит наши убытки? -- подал голос Кобаяси. "Этот мальчишка разыгрывает тут из себя святого, -- негодовал он. -- Делает доброе лицо, а того не видит, что компания только и держится благодаря подрядам. Руда потому только и идет, что из рабочих соки выжимают. Выходит, что компания и подрядчики -- одного поля ягода! Ну а если компания задумала пенки снимать -- не выйдет! Не дадим!" - Вы думаете, мы поплачем-поплачем, да и успокоимся? Не-ет, не ждите! - Да какие у вас убытки? -- усмехнулся Кадзи. -- Впрочем, поскольку компания забирает у вас рабочих, мы можем возместить вам деньги, выданные вами авансом при вербовке рабочих. В ближайшие дни прошу подать счета в контору. Заниматься махинациями не рекомендую. Я не слепой, вы имели возможность убедиться. Подрядчики переглянулись. Фуруя с безучастным видом вышел из комнаты. Усида проводил его взглядом до самых дверей. - Господин Окидзима, -- умоляюще проговорил он, - заступись хоть ты, пожалуйста. Ведь старые знакомые... - Да, знакомые старые. Плесень на мне завелась от этого знакомства. Но вот, спасибо, Кадзи появился, пемзой оттер. Все содрал без пощады, даже шкура саднит. Подрядчики снова переглянулись и почти одновременно поднялись. -- Видно, не угадали мы сегодня, не ко времени пришли. До свиданья, господа, как-нибудь в другой раз заглянем. Усида подобострастно поклонился, и все пошли к двери. Кадзи окликнул Усиду и протянул ему конверт. Усида хотел было что-то сказать, но Канэда, злобно оскалившись, выхватил конверт из рук Кадзи. -- Продукты и полотно отправлены вам на квартиру, -- сказал Кадзи. Подрядчики поспешили уйти. Отерев с лица пот, Кадзи неторопливо размял сигарету и закурил. С дымом от первой затяжки у него вырвался вздох. Странно, что-то уж больно быстро они отступили... Конечно, они не уступят. Они будут искать лазейку. Не поторопился ли он?.. Вообще если разобраться, все это -- попытка уничтожить определенную систему эксплуатации не с помощью силы, созревшей в недрах этой системы, а под воздействием извне, силой власти, приказом... Знает ли история революций хоть один случай, когда такой способ имел успех? От сигареты стало горько во рту. И на душе -- от неудовлетворенности. Он служащий компании, и от него ожидают не философствования и исторического мышления, а конкретных решений и немедленных практических результатов. Хочешь не хочешь, а придется попробовать. - А если бухгалтерия откажется выплатить подрядчикам? -- заговорил Окидзима. -- Ведь не жить тебе тогда, подкараулят, будь уверен. Либо прирежут, либо угодишь под взрыв в забое. На твои похороны они не поскупятся... - Я уже подумал об этом. Если будет заминка с выплатой, постараюсь провести эту сумму как расходы по новому набору рабочих. Конечно, это тоже жульничество, но... Окидзима осклабился. - Сам заделаешься подрядчиком? Любопытное будет зрелище. - Да, получается так. Окидзима прав. Теперь эта роль выпадает ему: наседать на рабочих, брать их за глотку, лупить, выжимать из них пот. - Я знаю, ты обо всем уже подумал -- такая уж у тебя натура. А вот пришло ли тебе в голову, что эти подлецы могут с поклоном получить компенсацию, а потом сманят рабочих?! Что тогда? Кадзи поморщился. - Ну... тогда мне останется надеяться только на две вещи: во-первых, на твою бдительность -- ты насквозь видишь подрядчиков и рабочих и уж глаз с них спускать не будешь... - Э-э, нет! Ты мне, пожалуйста, не подкидывай лишнюю работу, хватит той, что навалили, -- запротестовал Окидзима, сердито сверкая глазами. Кадзи не понял, в шутку он это или всерьез. -- Тебя прислали, чтобы разгрузить меня, а получается вроде наоборот. Но Кадзи продолжал, уставившись куда-то в пространство: -- ...А во-вторых, я хочу верить, что в той же мере, в какой я считаю рабочих людьми, они сами начнут относиться к себе как к людям, что они не позволят торговать собой, не дадут выжимать из себя последние соки... В другое время Окидзима реагировал бы на подобные речи насмешливой улыбкой. Но сейчас он подавил усмешку, и на лице его появилось какое-то странное выражение. - А ты и вправду гуманист. Да еще и сентиментальный впридачу. - Ты считаешь, что я неправ? -- вскинулся Кадзи. - Совсем необязательно. Кадзи вспомнил, как в ночь перед отправкой на фронт Кагэяма сказал то же самое: "Эх, ты, сентиментальный гуманист". Да, тогда он колебался. И было от чего: интеллигенту предлагали место сторожевого пса... А теперь, когда он стал псом? Теперь он раздумывал, загонять овец или нет.