26

Директор послал Окидзиму в двухнедельную командировку. Неизвестно, что может случиться, если Окидзима и Окадзаки встретятся вновь даже случайно. Директора больше всего беспокоило, что их отношения скажутся на добыче руды. Предлог для командировки подсказал Кадзи. Провожая Окидзиму до грузовика, Кадзи говорил: -- Может, и это бесполезно, но все-таки попробуй убедить начальника отдела, чтобы он договорился с жандармерией перевести спецрабочих на общее положение. Окидзима молчал. Кадзи смущенно опустил голову. - Да, я и забыл, ведь я сам тебя просил отойти в сторону. Тогда не надо, я сам попытаюсь. - Ерунда, поговорю, конечно,-- Окидзима сдержал улыбку. Когда подошли к грузовику, он сказал: -- Почему ничего не говоришь о драке? - Какой смысл? Вот ты говорил, что я запутался в противоречиях. А сам? Кулаками зарабатываешь право жить приживальщиком у хозяев! Когда-то мы много спорили, как нам лучше жить, что-то пытались делать, а теперь... - Говоришь, приживальщик,-- перебил Окидзима. Ои глубоко вздохнул, но тут же его лицо приняло обычное упрямое выражение.-- Может быть, и так, но не совсем. Я действительно, если хозяин соизволит попасться навстречу, скажу "пожалуйста" и уступлю ему дорогу, но это не значит, что я пойду за ним. Нет, тут уж оставьте меня в покое, я иду своей дорожкой типичного обывателя. - Хорошо, что ты умеешь так жить. - А ты, как и прежде, стараешься доказать, что человек, совершивший преступление, может быть честным -- стоит только постараться. -- Ничего я не хочу доказывать... Садясь на грузовик, Окидзима протянул Кадзи свою сильную руку. -- Вот видишь,-- сказал он,-- я доволен и этим старьем, а ты тешишь себя тем, что когда-нибудь усядешься в личную машину гуманизма. Не буду тебя удерживать, это бесполезно. Ведь ты готов за это заплатить любой ценой. Они пожали друг другу руки и обменялись улыбками. Давно уже они не улыбались друг другу. Спустя час, уже на шоссе, Окидзима увидел мчавшийся навстречу мотоцикл с коляской. Проводив его взглядом, он сплюнул. За рулем сидел унтер-офицер Ватараи, а в коляске -- капитан Кавано. Мотоцикл вскоре исчез в облаке пыли, но почему-то эта встреча не выходила из головы Окидзимы всю дорогу. Недоброе предчувствие сжимало ему грудь.

27

Увидя знакомый мотоцикл перед зданием конторы, Кадзи вздрогнул. Неужели жандармы пронюхали о побеге тех восемнадцати человек? Если так, то тут дело не обошлось без Фуруя, и добра теперь не жди. Но Кадзи решил не сдаваться, он сам пойдет в наступление. В самом деле, это черт знает что такое! Раз это военнопленные, пусть их стережет армия. Кадзи твердым шагом вошел в кабинет директора. Жандармы сидели на тех же местах и почти в тех же позах, что и в первый раз. -- Вот что, Кадзи,-- обратился к нему директор,-- нам предлагают еще пятьсот пленных... Как ты считаешь, брать их нам или нет? У Кадзи отлегло от сердца. Он готов был рассмеяться. Еще пятьсот? А почему не миллион? - Нам их просто некуда принять. - Некуда? Скажите, что умишка не хватает! -- сказал Ватараи, держа саблю торчком между ног. - Возможно. - А если вам взять еще одного руководителя? -- спросил Кавано, обращаясь к директору. Ведь польза от этих пленных все-таки есть? - Разумеется, об этом никто не спорит! -- Директор угодливо улыбнулся.-- Благодаря вам наш рудник превысил план добычи, мы делом ответили армии. - Это хорошо! - Недавно мы наградили особо отличившихся, два наших служащих получили благодарственные грамоты и премии от правления, в том числе и Кадзи, который стоит перед вами. Кадзи опустил глаза. "Ватараи, наверно, сейчас ухмыльнулся",-- подумал он, и краска стыда залила его лицо. Директор решил угостить жандармов -- все равно они не уйдут без этого, а раз так, надо позвать и Окадзаки, вдвоем с Кадзи они сумеют лучше обрисовать все трудности, какие встречаются в работе, и этим подчеркнуть их успехи. Правда, опять напьются, но не станет же Окадзаки и тут, у него в кабинете, сводить счеты с Кадзи. И он позвонил Окадзаки по телефону. Пока директор говорил по телефону, Ватараи шепнул капитану: - Учтите, господин капитан, что нам этих пятьсот держать у себя больше невозможно... - Отстань,-- безразличным тоном ответил Кавано.-- Пусть об этом думают в штабе. Кадзи мысленно представил себе этих новых "пленных". Наверно, не люди, а скелеты, голодные, больные... Где-то кто-то с сигаретой в зубах перебирает их дела, стараясь куда-нибудь сбыть "товар". И кто знает, сколько придется им мучиться там, в лагере? Может быть, лучше все-таки их принять? Однако он только что от них уже отказался. Опять противоречие? Но что делать, если эти мысли лезут в голову. Желание помочь новым узникам стало расти. Ведь он хоть немного сможет улучшить их жизнь, а у Ватараи они все перемрут. И все-таки какой это дешевый героизм! Открылась дверь, девушки-конторщицы внесли еду. Кадзи посмотрел на жандармов: сидят с каменными лицами, застыв в ожидании. Разговаривать с ними не хотелось.

28

Окадзаки вышел из конторки и оглядел рудный двор. Состояние двора оставляло желать много лучшего. "Разболтались здесь",-- подумал Окадзаки. Рудный двор -- это, собственно, склад руды. Здесь он был в виде широкой пологой насыпи. По склону лениво ползут в разных направлениях вагонетки, но тут работают и люди -- это спецрабочие, они с корзинками на коромыслах снуют вверх и вниз, как муравьи. Окадзаки издали заметил, что на насыпи сидят несколько рабочих. Японские надсмотрщики стояли в разных местах, но они, по-видимому, не видели отдыхающих. Окадзаки ударил себя по крагам хлыстом и направился к рабочим. Гао шел вниз по склону, таща с напарником корзину с рудой. Он все время думал о Чунь-лань. Ненависть к японцам бурлила в нем, как вода в котле. В течение двух лет, как он стал "пленным", он только и поддерживал себя этой ненавистью, жил ею. Он ничего не забыл. Да и как можно забыть расстрелянных японцами родителей, сгоревший дом, изнасилованную сестренку, которую потом увезли в публичный дом для обслуживания японских солдат. Он мечтал о мести. О, когда-нибудь он ворвется в японский город и сделает то же самое в какой-нибудь японской семье. Как-то он сказал об этом Ван Тин-ли. Тот рассмеялся: - Оказывается, ты такой же, как и они! - Как такой же? -- Гао ухватил Вана за плечо.-- А ты предлагаешь поплакать и успокоиться? - Еще чего не хватало! -- сказал Ван с улыбкой.-- Ты зол, ты их ненавидишь, это хорошо, это огромная сила. Но послушай, что получится, если эту силу использовать неправильно. Предположим, ты организуешь небольшую группу и начнешь действовать, как велит тебе твое сердце. Что вас ожидает? Вы и сделать-то ничего не успеете. С вами одним пулеметом расправятся. А почему? Да потому, что вы будете действовать ради желания отомстить и только, а не ради общих интересов. Вас никто не поддержит. Как ты думаешь, если, например, я буду вести себя так, как мне в голову взбредет,-- грабить, насиловать, в общем так, как мне захочется, ты поддержишь меня, да еще при этом рискуя жизнью? Вряд ли. Гао опустил голову. Слова Вана, по-видимому, дошли до его сознания. -- А нас пятьсот миллионов. И все, так же как ты или я, мучаются. И все ненавидят японскую армию. Подумай, если эту силу объединить для решения общей задачи, неужели мы ее не решим? - А как ты всех объединишь? - Нужна организация с одной твердой волей. - Сказки! -- сказал Гао.-- Для этого и ста лет не хватит! Тогда меня давным-давно в живых не будет. А я своими глазами хочу увидеть, как они на дно пойдут. - И увидишь. Потому что эта организация уже есть и с каждым днем она увеличивается, крепнет, набирается сил. - Болтать-то можно сколько угодно. Почему же тогда мы терпим такое? Ван задумался, потом спокойно ответил: -- Тебе сказать -- ты же все равно не поверишь. Поэтому давай лучше поговорим о более понятном. Ну хотя бы о нас. Ведь мы тут своего рода маленький Китай. Представь, что каждый из нас будет думать только о себе. Все разбредутся кто куда. А этого только и надо японцам. Почему? Да потому, что мы будем разъединены и, значит, ни на что не способны. Вот тогда они из каждого все соки выжмут, пока не доведут до смерти. А раз так, нам победы не видать, да и на родину не сумеем вернуться. Гао молчал. Тогда Ван объяснил ему, почему Китай еще отсталое государство и каким путем он сможет вскоре преодолеть эту отсталость. И что нужно делать, чтобы муки Гао и его соотечественников кончились. Ход мыслей Вана Гао понимал только наполовину. Этому мешала его жажда мести, которая подчиняла себе все. К тому же ему казалось, что Ван говорит по-ученому, что его рассуждения слишком сложны. Но, с другой стороны, этот Ван испытал еще большее горе, еще большие муки, чем он, Гао. И вот, Гао и верил Вану и сомневался в его правоте. А сейчас Гао думал только о Чунь-лань. Жажду мести поглотила любовь к женщине. А женщина тоже целиком отдалась своему чувству, очищая душу от грязи, которой ее запятнала профессия. По-видимому, Чунь-лань говорила правду: если Гао убежит один, она покончит с собой. Это не было ни красивой фразой, ни угрозой. Оба несчастные, они полюбили друг друга и ждали свободы. Так израненные животные, облизывая друг друга, ждут не дождутся своего исцеления. И когда Ван, готовя второй побег, выбрал руководителем группы Гао, тот отказался. Ведь на этом огромном континенте у Гао не было ни кусочка земли, куда бы он хотел вернуться без любимой женщины. Спускаясь сейчас с рудой, Гао вспомнил, что Кадзи приказал не пускать к ним женщин, и китаец испытывал к нему особую ненависть. А еще прикинулся защитником, обещал даже поженить их! А на самом деле? Подло обманул, подбил на подлость Чена, заманил на проволоку четырех ребят. Он и его, Гао, наверно, не прочь прикончить, да еще впутает в это дело Чунь-лань. Надо сказать ей, чтобы она ни одному его слову не верила. Гао мысленно представил себе молодое тело Чунь-лань, и у него захватило дух. -- Ты до каких пор собираешься спускаться? Хватит, пришли,-- сказал недовольно напарник Гао.-- Чего размечтался? Гао, вздрогнув, остановился. Когда он переворачивал корзину, одна наплечная веревка порвалась. Ее попробовали связать, но ничего не получилось -- веревка уже отслужила свой век. Идти за новой корзиной не хотелось, да и рабочий день был уже на исходе. Вот и предлог, чтобы отдохнуть. Они медленно стали спускаться еще ниже. И тут в выемке они натолкнулись на своих товарищей. Тех было пятеро. Они сидели и о чем-то беседовали, видимо считая, что страшный Окадзаки сюда не заявится. Ну а надсмотрщик, чтобы кого-нибудь огреть плетью, так далеко тоже не пойдет, если даже и заметит их. Когда Гао со своим спутником спустились в выемку, пятеро оборвали разговор. Наступило неловкое молчание; видно, речь тут шла об оплошности Гао, из-за которой погибло четыре человека. - Я мешаю? -- вызывающе спросил Гао. Никто не ответил.-- Я уже у всех просил прощенья. Вы же это знаете. - Ты чего задираешься? -- холодно сказал один из пятерых.-- Может, прикажешь еще тебя утешать? Гао не ответил. - В следующий раз придется прямо с рудника,-- сказал другой, не обращая внимания на Гао.-- Опасно, конечно, но охранник -- не электрический ток, с ним можно справиться. - Ван говорил, что пока надо воздержаться,-- сказал третий.-- А у него ясная голова. Он все повадки Кадзи знает. - А все же почему нет ни от кого никаких вестей? -- оглянув всех, спросил напарник Гао.-- Ни от Хуана, ни от Лю. Что же это они? Сами смылись, а на нас наплевать? Гао задумчиво вертел в руках кусок руды. Он чувствовал себя одиноким. Чувство обиды и возмущения жгло ему грудь. Но злость обжигала еще сильней. Эх, перед всеми бы, кто отвернулся от него, как от предателя, хватить бы этим куском по черепу Кадзи и расплатиться сразу за все. Он представил себе эту картину. Здорово! Но нет, не годится! Тогда со всеми жестоко расправятся. И Чунь-лань не избежит расправы, ее тоже прикончат. Мысли чередой бежали в разгоряченной голове Гао. А что, если Кадзи заманить в барак, связать его и сделать заложником? Потом заставить охрану открыть ворота. Пусть только не откроют! Кадзи сразу превратится в труп. А потом разоружить охрану, взломать склад, захватить продовольствие. Только бы решиться, а там пойдет! Их ведь больше пятисот, а японцев и двести не наберется. И почему он до сих пор не додумался до этого? Ведь сам Кадзи при первом побеге намекнул на их нерешительность и боязливость. Только такое дело нельзя поручать этому ученому Вану. Во главе должен встать он, Гао. И позор тогда с него будет смыт. Гао поднял голову и... вдруг крикнул: -- Бегите! Люди были захвачены врасплох. Не успели они вскочить, как в выемку спрыгнул Окадзаки. Чтобы товарищи могли убежать, Гао загородил ему дорогу. Первый резкий удар хлыста пришелся Гао по шее. Потом хлыст опустился еще и еще. Все произошло мгновенно, но все же на какое-то время Гао задержал Окадзаки -- шестеро мужчин выскочили из выемки на рудный двор, где еще продолжалась работа. Последний удар хлыста сбил Гао с ног. Гао еще сжимал в руке тот кусок руды, которым ему хотелось ударить Кадзи, и теперь, когда Окадзаки схватил его за ворот, он, обороняясь, ударил им японца по руке. Окадзаки на мгновение опешил, воспользовавшись его замешательством, Гао вскочил и, выбравшись из выемки, побежал за товарищами. Окадзаки был вне себя. Поначалу он хотел лишь проучить ленивых рабочих, но теперь, когда он увидел на своей руке кровь, в нем заговорил зверь. Нет, теперь он расправится со своей жертвой иначе. Резкий свисток разорвал тишину. Тревога! Семеро бежали по насыпи у всех на виду, они хотели затеряться среди товарищей, но те, желая быть подальше от беды, разбежались в разные стороны. А тут уже отовсюду спешили к Окадзаки его помощники. Семеро оказались как бы в мешке. Им оставался один путь -- сбежать с противоположного склона и кружной дорогой уйти в боковую штольню. И они, как загнанные зайцы, ринулись туда. Пронзительные свистки Окадзаки привлекли внимание охранников, гревшихся на солнце у ограды, возле которой проходила дорога к штольне. Они заметили бегущих и, стреляя в воздух, бросились им наперерез. Выстрелы заставили семерых остановиться. Дело неожиданно принимало серьезный оборот. -- Стреляйте в них! -- задыхаясь, кричал Окадзаки. Раздались три выстрела. Пули просвистели неподалеку от преследуемых. Зайцы были в мешке. Окадзаки бежал, тяжело дыша. О, сейчас он изобьет этих китайцев до полусмерти! Но внезапно он перешел на шаг. В его голове возник иной план. Если представить себе, что рудник не имел бы ограды, а беглецов не остановили бы выстрелы, они бежали бы и дальше. Значит, они пытались убежать! Значит, их поймали при попытке к бегству! Вот и утрется Кадзи с его отделом! Ведь они ни разу никого не могли поймать. И Окадзаки представил себе, как вытянется лицо Кадзи, когда он преподнесет ему свой "подарочек". А то слишком возомнил о себе мальчик. Пошел против него, Окадзаки, сколько раз ему ножку подставлял, да еще и награду такую же получил. Нет, это будет просто здорово: и Кадзи щелчок по носу получит и над Окидзимой будет можно посмеяться. Этот подручный Кадзи на банкете его здорово отделал. А слава какая о нем пойдет! Оказывается, скажут, этот Окадзаки умеет не только руду добывать. Он и в других делах мастак. Подумайте, побег предотвратил! И это еще не все. На руднике после этого никто ему перечить не посмеет, самые строгие его приказы будут выполняться неукоснительно. И жена будет держаться еще почтительней. "В горах,-- скажет,-- без тебя, папочка, никто не обойдется". И прибавит к ужину лишнюю бутылочку. Да и перед соседями похвастается: "Что там ни говори, а мой прямо-таки горный орел". И Окадзаки приказал охранникам: -- Связать!