Это понял не только Рафи, но и зрители. Напряженное молчание, с которым они встретили мальчика, сменилось одобрительными криками и аплодисментами, когда мальчик пропускал быка под плащом. Это придало Рафи сил. Когда толпа на твоей стороне, когда ты знаешь, что она, затаив дыхание, следит за каждым твоим движением и при каждом удачном пасе взрывается восторженными криками – именно в твою честь, ты становишься богом. Но здесь подстерегает другая опасность. Тебе хочется понравиться еще больше, ты хочешь не просто восторга, а поклонения. И ради этого готов рисковать снова и снова, с каждым разом все отчаяннее, до полного безрассудства. Восхищение толпы опьяняет. И как любое опьянение оно дарит радость. Но и расставляет множество ловушек.

В ловушку попался и Рафи. Он начал подпускать быка все ближе и ближе к себе, за что вскоре поплатился. Бык задел его влажным горячим боком, и от этого скользящего прикосновения тяжелой туши, несущейся на полной скорости, мальчик отлетел в сторону. Удар был так силен, что у Рафи перехватило дыхание. Он распластался на песке, чувствуя солоноватый привкус во рту и не понимая, что произошло. Бык замер шагах в десяти, потеряв противника из виду. Какой-то смельчак выскочил на арену и попытался увести быка подальше от лежащего мальчика, но торо лишь устало мотнул головой и не тронулся с места. Человек нырнул обратно за телеги.

Рафи осторожно поднял голову. Бык стоял к нему боком. Ноги широко расставлены, рога опущены. Мальчик сделал несколько глубоких вздохов. Грудь болела, но ребра, судя по всему, были целы. Рафи выплюнул кровь и песок, попавший в рот. Надо было вставать. Вставать и продолжать бой, хотя этот удар снова открыл двери, в которые с противным визгом ринулся страх.

Но Рафи все-таки встал, хотя больше всего ему хотелось забиться, зарыться в песок, исчезнуть, чтобы больше не нужно было видеть этого быка, чтобы не нужно было снова видеть стремительно приближающиеся рога и налитые кровью глаза… Но он все-таки встал и поднял плащ. Бык кинулся на него. О-о-уох! Прошел мимо, обдав тяжелым запахом. И еще раз. И еще…

Пот заливал Рафи глаза. Колени опять начали подрагивать, но уже не от страха, который удалось-таки загнать внутрь, а от усталости и напряжения. Бык тоже устал. Бока тяжело вздымались, изо рта свисала вязкая слюна… Рафи понял, что конец боя близок. Скоро все решится. Пора было начинать фаену.

Он подошел к границе круга, туда, где стояли артисты, выполняющие роль секундантов. Ему протянули флягу с водой. Он сделал несколько жадных глотков и вылил остатки на голову. Стало немного легче. Потом он взял мулету и шпагу. Ему сказали что-то ободряющее, но слов он не разобрал. Сердце тяжело стучало в висках, и он не слышал ничего, кроме этих ударов. Сейчас-все-решится-сейчас-все-решится-сейчас-все-решится – билось у него в голове, пока он шел на быка.

И снова, в который раз, они стояли друг против друга. Бык и человек. Один из них должен был стать убийцей, а другой – пролить кровь на песок. Рафи, держа мулету в опущенной левой руке и склонившись влево, позвал быка. Торо весь подобрался, напружинился, не сводя глаз с ярко-красного куска такни. Вот сейчас, подумал Рафи. О-о-оух! Мальчик отклонился в сторону и поднял мулету так, что она прошла над рогами быка, скользнув по влажной спине. Бык пронесся мимо, боднув воздух. И тут же приготовился к новой атаке.

Рафи сделал пасе натурале, а потом пасе де печо, а потом серию вероник и закончил все полувероникой. Толпа зааплодировала. Пора, подумал Рафи, ощущая противную сухость во рту. Сейчас он должен сделать то, ради чего вышел на арену. То, чего он боялся больше всего. Мигель не успел толком его научить всем премудростям последнего удара. Лишь в основных чертах он объяснил, как и куда нужно колоть, чтобы убить быка. Конечно, в своих одиноких тренировках Рафи не раз всаживал деревянную шпагу в какой-нибудь куст или охапку сена по всем правилам. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что предстояло ему сделать сейчас.

Он должен опустить мулету, чтобы бык последовал за ней и тоже опустил голову, а потом сделать прямой выпад и, перегнувшись через рога, вонзить шпагу по самую гарду в то место между лопатками, где начинается шея быка. Там, на поляне, все было очень просто. До смешного просто. Но теперь в живот ему будут нацелены не неподвижные ветки терновника, а самые настоящие рога, каждый из которых может проткнуть тело насквозь. Теперь шпагу надо будет всаживать не в податливую пустоту, а в тугую упругую плоть. Бить придется изо всей силы, рискуя потерять равновесие и оказаться поднятым на рога.

Рафи принял классическую позу, подняв в чуть согнутой правой руке шпагу на уровне глаз, опершись на правую ногу и согнув в колене левую. Бык, не отрываясь, смотрел на мулету. Он стоял неподвижно, широко расставив ноги и не собираясь атаковать. Оставалось ударить. Ударить коротко и прямо. Зрители замерли в напряженном ожидании.

Рафи поднялся на носки, немного покачался на них, нацеливаясь изогнутым концом шпаги в нужную точку на загривке, и бросился на быка. Бросился коротко и прямо, как учил его Мигель. Он почувствовал сильный толчок и взлетел в воздух, увидев, как шпага описала блестящую дугу, вырвавшись из рук.

Тут же на арене оказался один из артистов и увел быка в сторону. Рафи поднялся, выпрямил о колено согнувшуюся шпагу и взял мулету. «Ничего, – подумал он, – ничего страшного не случилось… Надо сделать то же самое еще раз. Но целиться получше. Это ведь просто – хорошо прицелиться». И хотя в глубине души он понимал, что это вовсе не просто, немного успокоиться ему удалось. Он снова встал перед быком и нацелил блестящий кончик шпаги ему между лопаток. Бык как будто понял, что настал решающий миг. Он стоял спокойно, выжидающе глядя на мальчика. Ему надоело самому гоняться за красной тряпкой и промахиваться раз за разом. Теперь он поджидал своего врага, чтобы ударить наверняка.

Во второй раз Рафи кинулся на быка со всем отчаянием и решимостью. Он знал, что ему не хватит роста и сил, чтобы ударить с минимальным риском для себя – рассчитывая траекторию и силу удара. И еще он понимал, что бык уже не даст ему третьей попытки. Вон как он ждал вторую, ни на миг не отвел взгляда. Немного опускал голову, словно специально подставляя свою холку, словно подманивая человека, заставляя его подойти поближе, чтобы расправиться потом быстро и безжалостно. Все это пронеслось в голове Рафи в тот короткий миг, который потребовался его мускулам, чтобы сорвать тело с места в стремительном прыжке-выпаде.

Шпага вошла по самую рукоять. Рафи даже не почувствовал сопротивления плоти, настолько отчаянным был этот удар. Рука просто уперлась во что-то податливое, горячее и влажное. И только услышав громкий крик и шумные хлопки зрителей, Рафи понял, что победил. Тут же подбежал один из актеров и, ослепив быка плащом, заставил его опуститься на колени и потом тяжело повалиться на бок. Удар короткого широкого кинжала довершил дело. Бык был мертв. Рафи заметил, что рубашка на боку у него разорвана. Рог прошел совсем близко…

Обессилевший Рафи стоял над убитым быком, судорожно всхлипывая и изо всех сил пытаясь сдержать слезы. Неимоверное напряжение медленно спадало, а на смену ему приходили запоздалый страх, осознание того, что теперь все позади, усталость и какая-то опустошенность, которая бывает всегда, когда заканчивается бой. Все это одновременно навалилось на мальчика, слезы против его воли побежали по щекам, и он тяжело опустился на песок, рядом с мертвым быком, не слыша криков людей и не видя ничего, кроме лоснящейся от крови шкуры тора Все было не так, как он себе представлял там, на поляне в оливковой роще. Совсем не так…

Кто-то помог ему подняться и вывел с арены. Кто-то пожимал ему руку, кто-то хлопал по плечу. Но все это было как во сне. Страшном сне, который закончился хорошо, но не совсем так, как ожидалось.

Постепенно до него стали доноситься голоса, словно из густого утреннего тумана. Он начал различать лица, кровь уже не колотилась с бешенством молота в висках, а тяжело пульсировала, медленно и нехотя замедляя свой бег. И когда мир, наконец, стал таким, каким Рафи привык его видеть и ощущать, его сердце наполнилось ликованием. Это была настолько полная и всепоглощающая радость, что у Рафи на мгновение перехватило дыхание. Ужас от пережитого еще был жив, но уже не властен над мальчиком. Он еще будет возвращаться, когда в памяти всплывут картины прошедшего боя – низко опущенная для удара голова быка, его глаза, полные тупой животной ярости, дрожащий кончик шпаги, нацеленный в бугрящуюся холку… Но это придет позже. А сейчас Рафи казалось, что он может обнять весь мир, что у него хватит сил легким движением руки сдвигать горы. Он даже испугался, сможет ли сердце выдержать такое чувство радости, не разорвется ли… И он, давая выход этому чувству, что-то громко крикнул окружавшим его людям, видимо, что-то смешное, потому что ответом ему был дружный смех, а потом начал смеяться сам, все громче и громче, так что его смех стал похож на рыдание. В руках он продолжал судорожно сжимать мулету.