Когда расстался он с дворцом императора, пошел в Пратер – излюбленное место горожан. Мы не знаем, то ли решил он пойти туда специально, то ли ноги сами повели. Если верить часам, уже наступила ночь. Но ночь эта – не ночь. И бесчисленные фонари превращают ночь в день. И фонтаны, бьющие в самых неожиданных местах, создают причудливые фигуры из воды. И нечто, напоминающее мелодию, плывет в воздухе, и кажется, будто деревья в садах играют и поют. И все гуляющие тоже играют и поют. Будь у тебя тысяча глаз, ты не мог бы успеть увидеть все. Однако ничто из увиденного не доставляло ему полного наслаждения, как человеку, который задержался в пути и отдалился от своей заветной цели. Как только понял он это, поспешил забрать свои вещи и направился к южному вокзалу, откуда отходят поезда в Триест. Но сперва купил себе у рыночного торговца жареный картофель и каштаны, ведь весь день не было у него во рту ни крошки – еда была в саквояже, а саквояж был сдан в камеру хранения.

Поезд извивается и поднимается, извивается и спускается. Высокие горы, покрытые снегом, проносятся мимо. И хотя уже прошел Песах, снег не стронулся с места. Итак, сидит себе Ицхак и едет по Австрии. Это – та самая Австрия, что властвует над восемнадцатью странами, и двенадцать народов подчиняются ей. У евреев здесь те же права, что и у коренных жителей, и если тем – хорошо, нам – хорошо, потому что император – милостивый властитель, защитник всех своих подданных, как еврея, так и нееврея. Земля ее тучная и плодородная, и урожаи в стране обильные. Полное изобилие всего, и жители ее не знают нужды. Одна провинция выращивает пшеницу, и ячмень, и рожь, и бобы, и чечевицу, и овес, и кукурузу; а другая провинция производит картофель и выращивает плодовые деревья. Одна провинция славится сливами для повидла и сливовой водки, другая – хмелем для пива. В одной провинции занимаются виноделием, а в другой – выращивают табак и лен; и все земли богаты скотом и птицей. Одни дают молоко, из которого делают масло и сыр; от других имеют мясо, и шерсть, и кожи, и перо. В одном месте разводят лошадей, в другом – кур, и гусей, и лебедей, голубей и фазанов; и пчелы дают мед и воск; и реки и ручьи полны рыбой; и горы богаты серебром, и медью, и свинцом, и железом, и цветными металлами; и залежи соли там, и уголь, и нефть. И густые леса там, и высокие горы, покрытые вечными снегами.

Поезд минует города и деревни, извивается по горам и по долинам, мимо рек и ручьев. Нырнул он в длинный туннель. Содрогнулся до основания и пополз. Тьма все сгущается, и черный дым поднимается кверху. Красные фонари, зажженные в вагоне, погрузились в густой туман. Бьются колеса о темные рельсы, и кажется, что не колеса движутся, а движутся рельсы под ними, и вместе с ними – стены туннеля, бегут они за поездом и не желают отпустить его. Но поезд был сильнее. Однако не успел он оторваться от этих стен, как туннель снова поглотил его. Взревел поезд угрожающим ревом, так что содрогнулись стены туннеля. Вытряхнул его туннель и отстал. Яркий свет засиял вдруг и улыбнулся пассажирам. И снова колышутся леса, и ручьи выглядывают из ущелий и долин. Днем светит им солнце, а ночью разливается приветливое сияние луны, радующее глаз и услаждающее душу. А с высоких гор веет ветер, пахнущий снегом. Пассажиры сменяют пассажиров, и проводники – проводников. Есть среди пассажиров люди представительные и статные, одетые в зеленые куртки, черные кожаные штаны и зеленые шляпы с птичьими перьями; а есть среди пассажиров люди в красноватых куртках, говорящие на грубом диалекте немецкого, тяжелом для уха. Эти тоже исчезают и появляются другие. Говор их приятен и мелодичен. Ночь уже прошла, и в окне вагона показалась вдруг голубая полоса, которая тянется все дальше и дальше и становится все шире и шире без конца и без края. Люди, едущие вместе с Ицхаком в вагоне, повскакали со своих мест и радостно закричали: «Это море! Это наше море!» Ицхак стоял и смотрел. Это то самое море, что омывает Эрец Исраэль.

Наступило утро, и поезд подошел к Триесту. Все вагоны поезда заполнились толстыми, мясистыми, мужеподобными женщинами с загорелыми лицами, нагруженными тяжелыми корзинами с птицей и яйцами, с фруктами и овощами. Вскочили пассажиры со своих мест и помогли им, этим женщинам, поставить корзины на свободные места, любуясь и наслаждаясь при этом урожаем своей земли, подобно сыновьям, которые возвращаются к себе домой и убеждаются, что дом их – полная чаша. Одни из них справлялись о здоровье своих сестер, другие расспрашивали об урожае их садов; одни интересовались, что делает такой-то и что делает такой-то, другие шутили с женщинами, и женщины шутили с ними; пока не подошел поезд к перрону вокзала и все пассажиры поезда не вышли. С тех пор как поднялся Ицхак в свой вагон, он не видел никого, кроме пассажиров своего вагона; теперь, когда он сошел с поезда, глаза его разбежались от множества людей. Поднял Ицхак свои вещи и спустился в город. Тот самый город, что был конечным пунктом его путешествия по суше и начальным пунктом его путешествия по морю.

Город – большой и шумный, и огромные дворцы тянутся кверху. Товары, которые Ицхак не видел ни разу в жизни, увидел он здесь, в Триесте. И все здесь необычное и странное. Вместо лошадей – ослы. Даже рыбы на рынке странные, даже овощи и фрукты. И какая-то теплая голубизна трепещет в городском воздухе, и разносится запах трав. Мчатся повозки, но грохот их поглощается их собственными колесами, колесами из резины. Тем не менее страшный шум исходит от города. Великое множество людей здесь, но среди всего множества народа никому нет дела до Ицхака.

Бродит Ицхак по рынкам города, в одной его руке мешок, в другой – саквояж. Ласковое солнце, которое оставил он три дня назад, состарилось раньше времени. Весна была, когда выехал Ицхак из своего города, а здесь – лето. Пот без конца течет со лба, и все его тело полно усталости. Куда ему пойти, и куда повернуть, и где покупают здесь билет на корабль в Эрец Исраэль? Поставил Ицхак свои вещи на землю и спросил об этом у прохожих. И на языке, совершенно непонятном ему, ответили они. Но то, что не понял он из их слов, понял из их жестов. Повернул Ицхак к морю. Корабли, без числа, стоят в порту Триеста. Одни прибыли из дальних стран, другие отправляются в дальние страны. Среди этих кораблей стоит корабль Ицхака. Завтра он отправляется в плавание, и каждый, купивший билет, получает место на корабле и может подняться на него тотчас же. Купил себе Ицхак билет на корабль и купил себе еды на дорогу. Поел немного, напился воды и поднялся на корабль.

Поднялся Ицхак на корабль и занял свое место. Развязал мешок, открыл саквояж и сменил кое-что из одежды, потому что берег свою выходную одежду, дабы не помялась она в дороге и он смог бы прибыть в Эрец Исраэль в опрятном платье. Когда нашел он место для багажа, пошел осматривать корабль. Кроме моряков, не было на корабле ни души.

Стало темнеть, маленькие фонарики осветили корабль. Моряки пошли ужинать, и во время ужина пели на немецком и на итальянском языках баллады о море и разные другие песни. Вода почернела, и звезды засверкали на небе, и луна поднялась из темных вод, и тихо перекатывались черные волны. Мало-помалу затихла песня моряков и мертвая тишина воцарилась на море. Не слышно было ни звука – только голос волн, лизавших доски корабля. Достал Ицхак хлеб и сардины, ел свой ужин и смотрел на все вокруг, пока не ощутил он слабость во всем теле и не начали смыкаться у него глаза. Встал, завернул остатки ужина, приготовил себе постель и лег.

Лежал себе Ицхак, один-одинешенек на большом корабле при звездном свете и слушал гул морских волн. Никогда не спал Ицхак один и никогда не ночевал под открытым небом. Никогда не спал один, потому что в отцовском доме было только четыре кровати. На одной кровати спал отец с маленьким Вови, самым младшим в семье, а на другой кровати спал Ицхак со своим братом Юделе, а в остальных двух кроватях спали его сестры. И ни разу в жизни не ночевал Ицхак на свежем воздухе, снаружи, не то что дети из богатых семей, которые привыкли путешествовать, и иногда случалось, что они ночевали на свежем воздухе.