Билл знал наперечет лучшие городские плавательные бассейны (бесплатно или почти что); места, где можно было послушать хорошую музыку (бесплатно или почти что); любопытные частные художественные галерея (бесплатно). И предлагая на выбор развлечения на открытом воздухе, вел Мейсона от Аркад к зоопарку в Бронксе через Ботанический сад, а оттуда в Зоосад в Центральном парке (бесплатно) и даже на запруженный народом Кони-Айленд, к аттракционам (бесплатно), аквариуму к китенку. В Центральном парке, который расположен в северной части Манхэттена между пятьдесят девятой и сто десятой улицами и между Пятой авеню и Сентрал-Парк-Уост, они обычно останавливались отдохнуть и перекусить на скамеечке возле озера — тяжело было за один раз пройти две с половиной мили, на которой растянулся Центральный парк в длину.

В зоологическом уголке Мейсон и Билл всегда вспоминали нашумевшую в то время пьесу Эдварда Олби «Это случилось в Зооуголке», действие которой происходило именно там, где они стояли. На аллеях для верховой езды они старались не появляться, потому что там то и дело проносились шикарные всадники на холеных, ухоженных лошадях вместе с такими же шикарными спутницами на еще более холеных и еще более ухоженных лошадях. А вот проехаться на велосипеде по аллее для велосипедистов их иногда тянуло. Тогда они брали напрокат (почти бесплатно) велосипеды и неторопливо катались между густыми нагромождениями зелени.

На Молле, аллее для гуляния, украшенной скульптурами, где в летнее время всегда играл какой-нибудь духовой оркестр — например, местного пожарного Управления или национальный ирландский — они обычно клеились к девушкам. Надо сказать, что довольно часто такие похождения кончались ночью, проведенной с какой-нибудь малознакомой студенткой Бернардского колледжа или из Брин Мора, которая точно так же, как они, проводила летнее время, бродя по закоулкам нью-йоркского чудовища.

Грандиозным достоинством Центрального парка было также и то, что в театре «Дэлакорт» (бесплатно) можно было посмотреть какие угодно пьесы Шекспира.

Самые прекрасные впечатления остались у Мейсона от посещения зоопарка в Бронксе. Когда Билл сказал, что это самый большой зоопарк США, Мейсон не поверил — просто однажды он побывал в лос-анджелесском зоопарке и ему показалось, что больше, чем это грандиозное место, в Америке ничего быть не может. Однако, оказалось, что он ошибался. Особенно впечатлил его «мир темноты» — гигантское таинственное помещение, в котором жили ночные животные. Там обитало нечто мистическое — в любое время дня, через специальные стекла можно было увидеть ползающее, шипящее, свистящее и издающее самые разнообразные звуки ночное животное братство.

Мейсон даже немного побаивался и одновременно чувствовал притягательную силу этого места.

Они с Биллом также подолгу задерживались в бизоньем парке и на площадке для слонов, где эти животные жили в почти естественных условиях.

Посещения Кони Айленда, острова в пригороде Нью-Йорка, где расположено огромное количество развлечений и аттракционов, они совмещали с загоранием на пляже и купанием в не слишком теплых водах залива.

Был, однако, район, где проводник Мейсона Билл Мейстер чувствовал себя по-хозяйски — хотя и признавал, что этот заповедник искусств ни с какой девушкой не минуешь — средоточие города: дорогие отели, кинотеатры, театры, консерватория, опера, шикарные рестораны, фешенебельные кафе, престижные заведения, втиснутые между Сорок второй улицей и парком. Билл соглашался с Мейсоном, что без своего ослепительного Центра, Нью-Йорк был бы немногим ярче, например, той же Филадельфии, равно как лишь причудливый горизонт отличает зрелище деловой части Нью-Йорка от заезжей и занюханной, заброшенной и уютной Бостонской бухты.

Столичная цитадель искусства мозолила им глаза, напоминая о том, что вкусу и мастерству неизбежно сопутствуют пошлая шумиха и наглое вымогательство, поэтому они предпочитали зайти в музей Американо-индейского Фонда в Вест-Сайде на Пятьдесят седьмой улице (бесплатный, разумеется), нежели блистать на премьерах в опере и транжирить последние родительские деньги на шикарные обеды в не менее шикарных ресторанах.

Устав ходить по городу и разнообразным бесплатным развлечениям, они вспоминали о ближайших участках ничейной земли, предпочитая отдыхать на кладбищенском островке, между тем как остальные жители Манхэттена грудью прокладывали себе дорогу под землю и из-под земли, чтобы подобно праздношатающимся студентам вроде Билла и Мейсона прилечь на диваны в своих крохотных укрытиях и насладиться покоем.

Они ходили по улицам, музеям, паркам, скверам и разговаривали, разговаривали, разговаривали…

Они успели наговориться о природе доверия между мужчинами и недоверия между мужчинами и женщинами, о мужском прямодушии и женской уклончивости, о тайной прочности любовных связей и тайной зыбкости брака, от независимости любовниц в отличие от зависимости жен, о недостоверности исторических памятников и еще меньшей достоверности изустных воспоминаний, об упадке и крахе цивилизации (при этом успевая завернуть не в один бар).

Особенно интересно было разговаривать Мейсону с Биллом о психологии ньюйоркцев. Они пришли к выводу, что, наверное, здесь есть блаженные обитатели — очень-очень богатые люди, кому нечего делать кроме как разгуливать по Центру, совсем небольшому: примерно двадцать кварталов с севера на юг и три-четыре с запада на восток, а вот остальным девяносто девяти процентам, по их мнению, в Нью-Йорке жилось довольно неуютно.

Они вели себя как люди в своих камерах, именуемых кабинетами, но на улице становились грубыми, крикливыми, запальчивыми, наглыми, обидчивыми и пугливыми, как белка без деревьев или бездомные коты.

Мейсону и Биллу казалось, что если распихать этих ошалелых манхэттенцев обратно по их клетушкам-укрытиям, они и там покоя себе не найдут.

Судя по внешнему виду жителей, особенно центрального Нью-Йорка, уже давно миновали те райские дни, когда марктвеновский делец откидывался в кресле вертушке, водружал нош на стол, жевал сигару, сплевывал и заводил речь о том, о сем.

Золотой век американской культуры канул в прошлое вместе с медной плевательницей.

Но главный вывод, к которому они пришли — между рекой Гарлем и Уолл-Стритом — поглощается больше питьевой соды, чем на любом другом земельном отрезке за всю историю человечества.

В этом их убедило не однократное посещение бесчисленных баров и ресторанов, кафе и закусочных и прочих учреждений, характерных для современного состояния американской культуры, нежели оперные театры и консерватории.

Правда, в оперных театрах они тоже бывали. Мейсону очень понравился «Метрополитен Опера». Но, как ни странно, там не всегда давали оперные спектакли. Например, однажды им повезло и они посетили концерт Дюка Эллингтона.

Мейсон вспомнил те времена: юноша в углу гостиной «Билтмор», в баре, в закусочной, ресторане, кафетерии, за окнами шумит Манхэттен, отель, Сорок третьи улица, суматошная Мэдисон-Авеню, Северный Ист-Сайд, Южный Ист-Сайд, Парк-Авеню, Гранд Арми Плаза, Уэст-Энд-Авеню, площадь Колумба.

Самым ценным своим нью-йоркским приобретением он считал полную свободу. Мейсон чувствовал, наконец, что с него спали все оковы. Наконец-то, у него закончились все проблемы с отцом. Он почувствовал, что скинул с плеч тяжелое бремя.