– Еще бы, – скептично усмехнулась Августа, – ведь у него есть наш дом, наша земля, наши акции и, наконец, твоя бесценная коллекция.

Горькая улыбка тронула губы Лайонела, когда Августа вспомнила о коллекции картин, которую он собирал всю жизнь. Но такое выражение лица он сделал только для Августы.

– Извини, я и забыл о ней, – улыбнувшись уже вполне нормально сказал Лайонел.

– Но ведь ты боготворил свою коллекцию, как ты мог о ней забыть? – изумилась Августа.

– Да, да, конечно, но не стоит волноваться. Чтобы не проговориться, Лайонел взял бокал и сделал глоток ароматной жидкости.

– Что-то я тебя не пойму, не могу сообразить в чем дело, – пристально глядя в глаза Лайонелу спросила Августа.

– Да я не могу забыть о цене, которую он заплатил за эту коллекцию.

– Вскоре цена на эти картины утроится, – заметила Августа.

– Может быть – да, – флегматично заметил Лайонел, – а может быть – нет, ведь вкусы, в конце концов, меняются, – он вновь поднес ко рту стакан сока и сделал большой глоток.

– Надеюсь, ты вернешь эту коллекцию, но мне кажется, улыбаться сейчас бессмысленно. Надо хорошенько подумать, – Августа была явно огорчена флегматичным отношением своего бывшего мужа к бесценной, на ее взгляд, коллекции картин.

– Ну неужели ты забыла, что я во всем ищу только светлую сторону, только лучшие качества? – философски заметил Лайонел.

– И давно ли?

Но получить ответ Августа не смогла, потому что подошел один из официантов и положил перед Лайонелом Локриджем счет.

– Ваш счет, сэр, – сказал официант и застыл в отдалении.

– Спасибо, Джерри, можно ручку? Я его сейчас же подпишу.

– Извините, сэр, – вежливо ответил официант, – нужно оплатить наличными.

– Но раньше?..

– Это сейчас.

– В чем дело?

– Я исполняю распоряжение.

– Ясно…

Глаза Лайонела округлились от удивления. Августа поморщилась, нервно передернула плечами.

В ответ на взгляд Лайонела Джерри сказал:

– Извините еще раз, сэр, но кредит прекращен, – равнодушно сказав это, Джерри быстро удалился.

В это время в бар "Ориент-Экспресс" радостный и возбужденный вошел СиСи Кэпвелл вместе с дизайнером. Тот держал в руках большой лист ватманской бумаги с изображением рекламной буквы, которую СиСи мечтал установить на крыше своего отеля.

– Да, да, прекрасно, – рассматривая проект кивал головой СиСи, – немедленно приступайте к установке, я хочу, чтобы это было сделано как можно скорее.

– Хорошо, как скажете, – ответил мистеру Кэпвеллу художник и ушел.

Августа и Лайонел Локридж, услышав голос СиСи, тем более, радостный и возбужденный, нервно обернулись.

– Торопись, СиСи, спеши, но последнее слово будет не за тобой, – отойдя от стойки сказал Лайонел и прошелся около Кэпвелла старшего.

Келли уже полчаса пыталась нарисовать. Перла. Правда, натурщик из Перла был никудышный: он и минуты не мог просидеть спокойно, все время срывался со своего стула, пытался заглянуть через руку Келли на рисунок.

– Ну ты и молодчина, ну ты и даешь! – восклицал он.

Келли напряженно рисовала, пытаясь изобразить Перла как можно более похожим. Штрих ложился за штрихом, линия за линией.

На листе бумаги постепенно появлялось улыбающееся, немного ироничное лицо Перла с длинными черными вьющимися волосами.

– Келли, да ты настоящий художник! – воскликнул Перл, когда ему удалось заглянуть через плечо Келли на свое собственное изображение. – Я похож, почти как на фотографии.

– Да нет, Перл, что-то у меня не очень хорошо получается.

– Келли, неужели у меня такой большой нос?

– Кажется, такой, но может… извини… я не очень хорошо рисую… может, чуть-чуть не получилось… я поправлю.

– Да нет, нет, Келли, что ты, по-моему, все прекрасно. Ты мне подаришь этот портрет?

– Конечно, Перл, мне не жалко. Хочешь, я нарисую тебя еще? Только для этого надо, чтобы ты хоть чуточку посидел на месте.

Но Перлу не сиделось. Он вскакивал со стула, потом взбирался на него, принимал всевозможные позы.

– Смотри, вот сейчас я напоминаю памятник одному очень известному человеку. Попробуй отгадать какому.

– Колумбу, – вдруг сказала Келли.

– Правильно, Христофору Колумбу! – воскликнул Перл, спрыгивая со стула и вновь заглядывая через плечо на свое изображение.

– Перл, ты мешаешь, так невозможно работать, ты все время смотришь под руку.

– А что, разве нельзя?

– Я не люблю. Я не люблю, когда мне заглядывают под руку, у меня тогда ничего не получается, – обиженно сказала Келли.

– Ну хорошо, хорошо, я больше не буду, – тоном преподавателя сказал Перл и уселся напротив Келли. – А почему ты рисуешь только меня?

– Почему только тебя? Я многих нарисовала и еще многих хочу нарисовать, – спокойно ответила Келли.

– Келли, ты посмотри на эту рожу, – указывая пальцем на рисунок восклицал Перл, – по-моему, я совершенно не фотогеничен.

– Наоборот, ты что, давай, давай, – как бы подбадривала девушка Перла, чтобы он критиковал ее неудачный рисунок и дальше.

– Но больше я критиковать тебя не буду. Я лучше изменю позу, – Перл выставил вперед правую руку, левую поставил себе на бедро. – Вот так, тебе нравится?

– Нет, не нравится, – сказала Келли, бросив на него короткий взгляд, – будь естественным, Перл, это лучше всего.

– Так лучше? – Перл приделал себе рожки.

– Хуже, хуже, Перл, будь естественным, – настойчиво повторила художница. – Сиди тихо, если хочешь – можешь разговаривать, можешь рассказать, зачем ты здесь, для чего. Может быть, это поможет тебе посидеть хотя бы четверть часа спокойно.

– Я здесь, – воскликнул Перл и вновь вскочил со стула, – чтобы сагитировать своих избирателей для своего переизбрания.

– Нет, нет, ты говоришь неправду, Перл. Я хочу знать, ведь ты же, насколько я чувствую, не настоящий пациент этой клиники?

– Тише, тише, – попросил Перл и покивал на Келли указательным пальцем, – тише. Но ведь ты, Келли, тоже не совсем…

– Я? Я – совсем другое дело, – сокрушенно сказала Келли и принялась наносить на бумагу резкие штрихи. – Откройся мне, пожалуйста, – попросила девушка, прекратив рисовать.

Перл откинул со лба черную прядь волос, прикрыл глаза, задумался. Но потом шутливым голосом сказал:

– Это довольно сложная история, Келли, очень сложная и очень длинная.

– Я понимаю, я все прекрасно понимаю.

– Это напрямую связано с тобой, Келли, и еще кое с кем другим.

– С кем? – спросила девушка.

– С тем, кому я очень давно уже хочу помочь – с моим братом, – грустно произнес Перл.

Сейчас Келли почувствовала, что он говорит чистую правду.

Она посмотрела на Перла и попыталась улыбнуться. Но Перл не ответил ей улыбкой, его лицо стало очень грустным и по нему было видно, что мысли его витают где-то очень далеко.

Келли принялась быстро исправлять свой рисунок. Ей показалось, что именно сейчас, именно в это мгновение, она увидела истинное лицо Перла – очень грустное, обиженное и какое-то одухотворенное.

– Вот так, вот так его надо нарисовать, – шептала Келли, быстро исправляя рисунок.

Но как она не старалась, истинное выражение лица Перла ей не удавалось перенести на бумагу.

"Что-то я делаю не так, что-то не улавливаю. Скорее всего, дело в глазах, в выражении глаз. Они у Перла одновременно и очень насмешливые и очень грустные. Но как это изобразить?" – рассуждала сама с собой Келли, быстро работая остро отточенным карандашом, нанося на бумагу один штрих за другим.

Но потом ей показалось, что все дело даже не в глазах, а в том, как нарисовать нервный рот Перла и она принялась исправлять, но, как водится, испортила рисунок.

– Ну что, у тебя ничего не получилось? – естественным спокойным голосом поинтересовался Перл.