По дороге они узнали, что весь Париж взбудоражен ордонансами.

Клеран взглянул на товарища и не узнал его. Жак как будто помолодел на двадцать лет: воспоминание о годах борьбы, мысль о том, что вот сейчас он сможет опять принять участие в событиях, которые непременно должны произойти, придали ему энергию, влили в него поток новых сил.

— А всё-таки когда-нибудь ещё вспомнят, что первыми начали мы, типографские рабочие, — отвечая на свои мысли, сказал вслух Клеран.

Жак только кивнул ему в ответ. Положив ключи в карман, он окинул взглядом кабинет и вместе с Клераном покинул Пале-Рояль.

«Вальдек де Воклер!.. Вальдек де Воклер!» Это имя в последние три месяца не сходило с уст парижан, заполнявших великосветские салоны.

Наконец-то Вальдек мог насладиться плодами своего изобретательного плана.

Успех песен превзошёл все его самые смелые ожидания. И странное дело, они теперь не только нравились ему самому, но он чувствовал, что, как это ни странно, подпадает под влияние вольнолюбивых чувств, которыми они наполнены. Похвалы светских знакомых льстили ему, и очень скоро он стал принимать их как должное. И настолько осмелел, что совершенно позабыл о роли, которую играла Люсиль в его успехе. Привыкнув к мысли, что именно он автор песен, он стал пренебрегать всякой осторожностью и разговаривал с Люсиль, как будто она выполняет его заказ. Осмелев, он даже несколько раз просил её побывать вместо него в типографии. Когда же владелец типографии Делорм заинтересовался, что за красивая девушка приходит как уполномоченная Вальдека, он не на шутку струсил: а вдруг обнаружится, кто настоящий автор песен? Пришлось Вальдеку преодолеть свою лень, и он вновь начал ездить сам в типографию.

Однако недаром Вальдек любил говорить, что самые красивые розы не растут без шипов. Теперь он мог убедиться, что и на его осыпанном розами пути шипы кололи, и кололи очень больно. На фоне всеобщего успеха, признания, славы его особенно донимало недоверие приятелей: Грегуара, Филиппа и Леона. Он понимал, что им никогда не догадаться об истине: слишком хорошо он всё продумал и предусмотрел, чтобы кто-нибудь мог заподозрить участие Люсиль в создании принёсших ему славу песен. Но изобретать хитроумные ответы, изворачиваться и не попадать впросак, когда друзья задают ему нескромные вопросы, становилось всё труднее. Вдобавок в лице Леона Виранду он имел ещё и соперника. Правда, по слухам, Жанна дважды отказала и этому претенденту. Но, может, и от него она ждала громкой известности?

А сама Жанна, ради которой он всё это затеял, вела себя странно. Она открыто хвалила песни Вальдека, но ему чудилось за её похвалами полное отсутствие интереса к нему. Уж она-то ничего не могла угадать, и всё же… Кто знает? Не проговорилась ли кому-нибудь Люсиль? Нет, это невозможно. Почему-то Вальдек был совершенно уверен, что «простушка», как он про себя называл Люсиль, не откроет никому их общей тайны. В то же время Жанна ничем не показывала ему, что он вправе добиваться законной награды, поскольку выполнил своё обещание — стал известным лицом в Париже.

Прочитав двадцать шестого июля в «Ле Монитер» ордонансы, Вальдек струхнул: уже давно в воздухе носилась тревога, казалось, вот-вот грянет гроза, но с какой стороны её ждать? У Вальдека как раз дело с песнями шло как нельзя лучше. Не только с Гораном, а ещё и с другим издателем, который взял у него даже больше песен, чем Вальдек мог рассчитывать. В Париже, во всяком случае, он стал известен. Все удивлялись неистощимости его фантазии: политические злободневные песни перемежались с лирическими. Они подкупающе просто рассказывали о буднях и радостях простых людей, об их насущных тревогах и заботах, и это нравилось не только тем, кто узнавал себя в этих песнях, но и пресыщенным светским людям.

Увлечённый новым занятием, Воклер совсем забросил свою журналистскую деятельность, преуспеть в которой ему так и не удалось.

Но что будет теперь, если восстановят цензуру? Страшно подумать…

Получив двадцать шестого июля две очередные песни от Люсиль, Вальдек вышел на улицу, ведущую к бирже, и только тут обратил внимание на какую-то необычайную уличную суету. Наверное, карета знатной дамы, мчавшаяся во весь опор по узким парижским улицам, задавила какого-нибудь простолюдина, что было не редкостью в то время. Но теперь такого рода событие, решил про себя Вальдек, вполне может вызвать беспокойство и смуту.

— Что произошло? — С этим вопросом Вальдек обратился к модистке, перебегавшей дорогу с огромной картонкой в руках.

— Как, мосье, вы ничего не знаете! Ведь закрыты типографии, запрещены газеты… Говорят, будто распущена палата.

— Вот оно что! — протянул Вальдек.

Девушка между тем всматривалась в его лицо, приглядываясь к нему, будто что-то вспоминала. И вспомнила: ведь на этого господина в изысканном синем сюртуке ей указали в кафе дю Руа, как на автора песенки «Вся компания», «Жирафа» и других.

Голосом, который перехватывало от волнения, она добавила:

— Извините меня, мосье де Воклер. Я болтаю без умолку, а вам всё и без меня хорошо известно. Ведь для вас всё доступно!..

— Откуда вы меня знаете? — перебил её Воклер.

— О мосье, вас все знают в Париже, — и, смущённая, одарив Вальдека сияющей улыбкой, девушка упорхнула.

«Вот когда ко мне наконец пришла слава! Но как не вовремя! — подумал с горечью Вальдек. — Столько трудов я потратил, чтобы найти нужный путь, приноровиться ко вкусам публики. И вот теперь, когда я взобрался на вершину, подо мной открылась пропасть. Ведь ещё немного, и моя слава станет для меня опасной!..»

Машинально Вальдек направил свои шаги к кафе дю Руа, и пока он шёл, мысль его непрерывно работала:

«Надо попридержать новые песни, пока не станет ясным, Что можно печатать, а что нельзя. Люсиль торопить не будет. Но, пожалуй, первым делом следует пойти к Горану и выведать у него, каково положение. Такие дельцы, как он, всё знают… Нет, сперва повидаться с Люсиль… Это важнее. Как честный человек, я должен предупредить её, чтобы она пока больше ничего не писала и не рассчитывала на деньги. Хотя бедняжка так скромна… Но надо кончить эту дурацкую затею: раз закрываются типографии и газеты — отсюда один шаг до того, чтобы полиция заинтересовалась автором песен. Да нет, прежде всего надо повидаться с Жанной и поставить вопрос ребром: сейчас или никогда!»

Вальдек круто остановился. Погружённый в свои мысли, он и не заметил, как очутился на улице Риволи. Здесь он попал в водоворот людей, куда-то спешивших, возбуждённых, что-то кричавших.

Он не сразу сообразил, что идёт по направлению к бирже, куда и устремляется вся эта толпа. По мере приближения к бирже она становилась всё гуще, а возгласы всё возбуждённее.

Вальдек хотел повернуть назад, но не смог, — слишком напирали люди, шедшие позади сплошной стеной.

— Что за чёрт! — выругался Вальдек. — Пропустите! Дайте мне пройти! — Но на его слова никто не обратил внимания.

Вдруг кто-то слегка тронул его за локоть. Вальдек, обернувшись, увидел Горана. Как всегда безукоризненно одетый, с непроницаемо спокойным выражением лица, Горан, видимо, чувствовал себя в этой толпе как рыба в воде.

— Господин де Воклер, вы, наверное, оказались здесь случайно и дорого бы дали, чтобы отсюда выбраться. Какими судьбами вас занесло сюда?

— Что здесь происходит? — с ужасом спросил Вальдек, напирая на слово «здесь». Но само присутствие знакомого человека, Горана, в этой толпе несказанно обрадовало и ободрило его.

— Волнуются те, кто связан с биржей, — невозмутимо ответил Горан. — Ведь первым следствием ордонансов было то, что акции упали на пять процентов.

Горан, конечно, не счёл нужным сообщить Воклеру, что третий ордонанс ударял непосредственно и по нему. Он закрывал для него возможность если и не быть избранным самому в палату, то хотя бы иметь право выбирать депутатов, которые наиболее полно представляли бы его интересы. Горан был человеком действия и отлично понимал, что Воклер ничем не может быть ему полезен. А раз так, к чему вступать с ним в лишние разговоры?