— Это его вина, — смѣясь замѣтилъ мистеръ Эдмонстонъ, кивая головой на Гэя. — Филиппъ бывало всегда напомнитъ мнѣ, когда нужно ѣхать, а Гэй дотого боялся, чтобы я не замѣтилъ его нетерпѣнія, что онъ какъ будто нарочно пропустилъ часъ отхода поѣзда, мы поневолѣ и остались.

— То-то, я думаю, вамъ хотѣлось играть «Кузнеца-музыканта», — лукаво замѣтила Шарлотта.

— Признаюсь, я ужъ его раза два мысленно пропѣлъ, — отвѣчалъ Гэй.

Завтракъ кончился. Всѣ встали изъ-за стола. Гэй подошелъ довольно робко къ Эмми и произнесъ въ полголоса:

— Можно мнѣ съ вами переговорить?

Эмми сильно покраснѣла и, машинально повинуясь словамъ матери, предложившей имъ уйдти въ гостиную, пошла вмѣстѣ съ Гэемъ въ указанную комнату. Она не умѣла играть роли застѣнчивой, невинной молодой дѣвушки; она не вертѣла колецъ на пальцахъ, не играла вѣткой сорваннаго цвѣтка, а стояла скромно, опустивъ нѣсколько голову, готовая выслушать все, что бы ей ни сказалъ Гэй.

Онъ нѣсколько секундъ не могъ сладить съ своимъ волненіемъ и раза два прошелся по комнатѣ, наконецъ, остановившись передъ нею, быстро заговорилъ:

— Эмми! Прежде чѣмъ дать мнѣ слово, обдумайте хорошенько свои дѣйствія. До сихъ поръ я приносилъ вамъ только несчастіе. Вы полюбили меня, не смотря на это, но не забудьте, что жить съ такимъ человѣкомъ, какъ я, будетъ не легко дѣвушкѣ съ кроткимъ, нѣжнымъ сердцемъ, какъ ваше. Подумайте хорошенько, Эмми. — Вы еще свободны; объ нашей помолвкѣ немногіе знаютъ, если поднимутся толки, вся вина падетъ на меня. Прежде чѣмъ рѣшиться подарить мнѣ свою руку — подумайте о себѣ.

— Я думала объ одномъ только, — возразила кротко Эмми:- о вашемъ счастьѣ. Для меня же, безъ васъ, ничего не остается на землѣ, кромѣ горя.

— Эмми! другъ мой! милая моя! съ жаромъ произнесъ Гэй, взявъ ее за руку и сажая подлѣ себя на диванѣ. — Я жилъ надеждою, что услышу отъ васъ когда-нибудь эти слова, а теперь отъ радости, не вѣрю своимъ ушамъ!

— Гэй, но вѣдь и я должна васъ предупредить, сказала Эмми, — что во мнѣ вы найдсте простую любящую, но далеко не мудрую жену. Вамъ и Чарльзу я много обязана въ отношеніи своего умственнаго развитія, но я никогда не сдѣлаюсь ученой, замѣчательной по уму, женщиной.

— Избави меня Богъ отъ нихъ! воскликнулъ Гэй, невольно вспомнивъ одну свою знакомую въ С.-Мильдредѣ.

— Итакъ, продолжала она:- обѣщаю вамъ употребить всѣ свои усилія, чтобы сдѣлаться достойной васъ; обѣщаю учиться, сколько силъ хватитъ, чтобы вы не краснѣли за меня, и если вы полюбили меня такую, какова я есть, то чегожъ намъ бояться за свое счастіе?

— Прошу васъ, не говорите болѣе никогда, что безъ васъ мнѣ будетъ лучше жить. Разъ навсегда помните, я готова дѣлить съ вами все — и горе, и страданія, и несчастія, — но знать, что вы одни переносите свой крестъ, было бы невыносимо тяжело для меня.

— Погодите, Эмми, вы не выслушали полной моей исповѣди, — остановилъ ее Гэй. Прежде чѣмъ дать мнѣ слово, узнайте, что я за человѣкъ. Эмми! вѣдь я хотѣлъ убить Филиппа!

— Въ первую минуту гнѣва? спросила она.

— Нѣтъ, не въ первую. Я былъ дотого озлобленъ, что съ радостью пожертвовалъ бы своей будущей жизнью, лишь бы удовлетворить чувству мести. Я долго боролся съ своимъ страшнымъ характеромъ, и мнѣ дорого стоило побѣдить себя.

— Если вы боролись и побѣдили себя въ этотъ разъ, вы можете быть покойны за будущее, — отвѣчала Эмми.

— Ну, а знаете ли вы, что я дотого потерялъ голову, что даже на васъ негодовалъ?

— Очень можетъ быть, — возразила Эмми съ улыбкой:- бѣда невелика; я современемъ заставлю васъ забыть свое негодованіе. Мама не разъ говорила намъ, что человѣкъ съ такимъ пылкимъ характеромъ, какъ вашъ, всегда можетъ стать выше людей спокойныхъ. Вы постоянно боритесь сами съ собою, а въ борьбѣ крѣпнутъ силы духовныя; на такого человѣка всегда можно больше надѣяться, чѣмъ на равнодушнаго.

— Если бы я не надѣялся на свои силы и не былъ бы готовъ на всякую житейскую борьбу, я бы никогда не осмѣлился заикнуться вамъ о своей любви, сказалъ Гэй.

— Мы будемъ помогать другъ другу, — ласково замѣтила Эмми. — Вѣдь вы давно ужъ служите мнѣ руководителемъ въ образованіи, а я поддержу васъ въ минуты вспыльчивости и увлеченія.

— Милая вы моя, если бы вы знали, какой опорой служило мнѣ даже воспоминаніе о васъ, — сказалъ Гэй.

Въ столовой на часахъ пробило половина втораго; мистриссъ Эдмонстонъ напомнила дочери, что пора кончить разговоръ, и просила Гэя перенести Чарльза внизъ. Тотъ побѣжалъ на верхъ, а Эмми, поцѣловавъ мать, начала укладывать подушки на диванѣ въ ожиданіи брата. Онъ дотого былъ легокъ и худъ, что Гэй принесъ его съ верху, съ помощью одного лакея.

Когда больнаго уложили какъ можно покойнѣе — онъ заговорилъ:

— Знаете-ли, что я вамъ всѣмъ скажу? вѣдь у меня даромъ пропала эта зима. Я постоянно былъ на сценѣ, по милости моей ноги, и мысленно все твердилъ свою роль, собираясь умирать. Мнѣ было ужасно досадно, зачѣмъ я переношу такую страшную пытку, не имѣя права даже порисоваться умирающимъ. То ли бы дѣло было, еслибы доктора осудили меня на смерть. Я бы сейчасъ убѣдилъ папа привезти Гэя, патетическимъ образомъ умолилъ бы ихъ обоихъ примириться и испустилъ бы духъ, соединивъ ихъ руки. Вотъ такъ. И затѣмъ занавѣсъ бы упалъ.

При этихъ словахъ, Чарльзъ соединилъ руки Гэя и Эмми, откинулъ голову назадъ, закрыль глаза и сдѣлалъ все это такъ граціозно, что Шарлотта не вытерпѣла и начала аплодировать, а Эмми засмѣявшись поспѣшно ушла изъ комнаты.

— Ну, а еслибы ты испустилъ въ эту минуту духъ? — заговорила Шарлотта. — Кому бы ты этимъ пользу принесъ?

— Да я бы совсѣмъ не умеръ, а только полежалъ бы безъ чувствъ, а потомъ бы очнулся, чтобы насладиться послѣдствіями своего искусства. Я даже замышлялъ, не принять ли мнѣ для этого лишнюю дозу опіума, но боялся, что докторъ Майэрнъ догадается въ чемъ дѣло и приметъ свои мѣры. Мнѣ, впрочемъ, можно было-бы даже простить всю эту сцену, другаго исхода не предвидѣлось: Эмми нужно же было помочь. Гэй, если бы ты зналъ, чѣмъ была сестра Эмми для меня въ продолженіе всей зимы! Ты право долженъ удивляться моему великодушію, что я не считаю тебя своимъ личнымъ врагомъ.

— Въ настоящее время я ничему не могу удивляться, — возразилъ Гэй шутливо. — А я у тебя вотъ что спрошу, Чарли, отчего ты сдѣлался такъ худъ и легокъ какъ перо? Вѣдь я, право, и не воображалъ, чтобы это была таки опасная болѣзнь.

— Болѣзнь была очень, очень опасная! — проговорилъ торжественно Чарльзъ, насмѣшливо улыбаясь въ тоже время.

— Особенно трудны были первыя шесть недѣль, пока созрѣвалъ нарывъ, — замѣтила мистриссъ Эдмонстонъ:- это были шесть недѣль настоящаго страданія.

— Воображаю, какъ Филиппъ горевалъ, воскликнулъ Гэй.

— Филиппъ? Это почему? — спросилъ Чарльзъ.

— Да вѣдь онъ былъ всему причиною. Мистеръ Эдмонстонъ, по крайней мѣрѣ, такъ мнѣ передавалъ. — Онъ разсказывалъ, что Филиппъ уронилъ тебя съ лѣстницы.

— О милый папа! — вскричалъ смѣясь больной. — Кажется, что теперь на Филиппа будутъ взваливать все, что ни случится въ продолженіе этого года.

— А какъ же это произошло? спросилъ Гэй.

— Да вотъ какъ, — отвѣчалъ Чарльзъ. — Мы сильно спорили, говоря о тебѣ, я очень утомился и принужденъ былъ допустить Филиппа, тащить меня подъ руку, вверхъ по лѣстницѣ. Онъ воспользовался минутой, когда мы были одни, и вздумалъ дать мнѣ какой-то дерзкій совѣтъ. Я совсѣмъ забылъ о своемъ безпомощномъ состояніи, вырвался изъ его рукъ и конечно полетѣлъ бы внизъ головой, если бы онъ не поймалъ меня, не взвалилъ себѣ на руки и не огнесъ въ спальню, какъ лисица цыпленка. Въ строгомъ нравственномъ смыслѣ Филиппъ виноватъ въ моемъ паденіи, но, судя по видимымъ обстоятельствамъ, онъ меня положительно спасъ.

— Однако, — замѣтила мать:- ты не можешь отвергнуть того, что паденіе было причиной твоей болѣзни.

— Не совсемъ, мама, нарывъ готовился давно, а потрясеніе ускорило только его дѣйствіе. Вотъ вамъ строгій медицинскій мой выводъ. Однако, кажется, завтракъ поданъ, и вы всѣ разбредетесь послѣ него. Со мной никто не посидитъ, а мнѣ бы такъ хотѣлось еще потолковать объ исторіи кораблекрушеніи. До меня дошли слухи, будто героемъ въ этомъ дѣлѣ оказался какой-то Бэнъ, а совсѣмъ не сэръ Гэй Морвиль.