— Боже упаси! возразилъ съ жаромъ Мэркгамъ. — Я знаю только то, что онъ и я минуты не остались бы подъ одной крышей.

— Что вы ничего мнѣ не скажете о новомъ викаріѣ, - спросилъ Гэй, желая перемѣнить разговоръ. — какъ вы ладите съ нимъ?

— Мнѣ тутъ также не мало насолилъ капитанъ Морвиль, — съ сердцемъ отвичалъ Мэркгамъ.

И тутъ же началъ перечислять Гэю всѣ вынесенныя имъ оскорбленія по поводу его раздора съ новымъ викаріемъ. Старикъ упорно стоялъ за свое имѣніе въ твердомъ убѣжденіи, что дѣйствія съ его стороны постоянно клонятся къ одной цѣли, къ поддержанію достоинства и чести молодаго хозяина.

Дѣло было слѣдующее: пока Рэдклифскимъ приходомъ завѣдывалъ мистеръ Бернаръ, кроткій, добродушный старичокъ, дѣла шли вяло, обыкновеннымъ порядкомъ, и Мэркгамъ, не привыкшій къ другому образу дѣйствій священника, находилъ, что Бернаръ человѣкъ отличный, и что перемѣнъ по приходу никакихъ не нужно дѣлать. Но вдругъ, на мѣсто старика Бернара, назначили молодаго, энергическаго мистера Ашфорда, который, со вступленіемъ въ должность, перевернулъ все по своему. Мэркгамъ сильно возсталъ противъ него, ему все не нравилось: ни ежедневныя церковныя службы, отрывавшія людей отъ работы, ни запрещеніе викарія ловить рыбу по воскресеньямъ. Онъ горячо боролся съ каждымъ нововведеніемъ, а вмѣшательство капитана Морвиля, взявшаго сторону Ашфорда, принялъ за личное оскорбленіе. На малѣйшія замѣчанія Гэя, что Ашфордъ правъ, старикъ отвѣчалъ ворчаньемъ. Главнымъ предметомъ распри, въ настоящую минуту, былъ вопрось о школѣ. Въ рыбачъей деревнѣ была какая-то женская школа, которая содержалась на счетъ имѣнія; помѣщалась она въ маленькомъ коттэджѣ, очень далеко отъ церкви. Но мистеръ Ашфордъ и его жена подыскали другой домъ, въ самомъ селѣ, вблизи церкви и хотѣли назначить его для новой воскресной школы. Въ домѣ нужно было только настлать полы и сломать одну перегородку; но Мэркгамъ горячо возсталъ противъ ихъ распоряженія, увѣряя, что это будетъ жестоко, отнять школу отъ старой Дженни Робинзонъ.

— Вѣроятно, мистеръ Ашфордъ намѣревался дать ей пенсію, при отставкѣ, - сказалъ Гэй.

— Онъ ни слова не сказалъ объ этомъ. Но кто-жъ будетъ выплачивать ей эту пенсію? спросилъ Мэркгамъ.

— Я полагаю, что мы, кому же больше?

— Какъ? мы должны платить жаловэнье двумъ школьнымъ учительницамъ за разъ? И одной изъ нихъ давать деньги за то только, что она ничего не будетъ дѣлать? Отличное распоряженіе!

— Почему-жъ оно дурно? Это моя прямая обязанность.

— Но зачѣмъ же намъ удалять прежнюю учительницу, она, по моему, личность очень способная, — возразилъ Мэркгамъ.

— Ну, это еще не рѣшено, — замѣтилъ улыбаясь Гэй. — Мы вѣдь здѣсь не отличались никогда ученостью.

— Ужъ не лучше ли вамъ самимъ заняться образованіемъ въ приходѣ, сэръ Гэй? сказалъ управляющій:- мы тутъ никогда пива не сваримъ.

— О судьбѣ Дженни Робинзонъ я самъ позабочусь, — отвѣчалъ Гэй. — Что-жъ касается до дома для новой школы, то вы должны сдѣлать объ немъ немедленное распоряженіе. Въ старомъ коттэджѣ нѣтъ возможности учить дѣтей.

Какъ Мэркгамъ ни ворчалъ, но слово должны, произнесенное владѣтелемъ Рэдклифа, становилось буквою закона для упрямаго управителя. Онъ не осмѣливался противорѣчить. Ворчать онъ могъ, но покоряться былъ обязанъ, притомъ въ голосѣ мальчика, котораго старикъ привыкъ журить, какъ ребенка, звучало такъ много родоваго морвильскаго, что не повиноваться ему, казалось, невозможнымъ. Онъ позволилъ себѣ сдѣлать только легкое замѣчаніе.

— Какъ вамъ угодно, сэръ Гэй, — сказалъ онъ:- но вспомните меня, у насъ вся дичь будетъ перепугана и цвѣты поломаны, если деревенскимъ мальчишкамъ позволятъ проходить черезъ паркъ.

— Я отвѣчаю за всѣ безпорядки. Съ дѣтьми нужно только разъ строго поговорить, и они станутъ вести себя отличне. Я въ Истъ-гилѣ видѣлъ, что значить умѣнье вести дѣтей, надѣюсь, что и въ Рэдклифѣ мы дойдемъ до этого искусства.

Снова послышалось ворчаніе со стороны Мэркгама, котораго Гэй успокоилъ не иначе, какъ пустившись въ разспросы о безчисленныхъ его племянникахъ и племянницахъ.

Такъ прошелъ весь вечеръ; Мэркгамъ, наконецъ, удалился, и Гэй остался совершенно одинъ въ огромной, темной комнатѣ, освѣщенной огнемъ камина и лампой, точь въ точь, какъ въ тотъ вечеръ, когда онъ нашелъ дѣда лежащимъ безъ чувствъ въ креслѣ.

— Сколько времени прошло съ тѣхъ поръ? Какъ это случилось, — подумалъ Гэй. Какъ перемѣнился я самъ и все меня окружающее!…

Страшная тоска напала на него въ эту ночь. Здѣсь, въ стѣнахъ родительскаго дома, все мрачное прошлое съ своими кровавыми картинами, поднялось передъ нимъ, какъ призракъ изъ могилы. Проклятіе, лежавшее на отцѣ, тяготѣло какъ будто бы и на сынѣ, и бѣдный Гэй, поднявъ глаза къ небу, просилъ одного у Бога — возможности загладить своей жизнью все прошедшее.

— Я знаю, я заслужилъ свое горе, — говорилх онъ. — Я самъ чуть не сдѣлался убійцей Филиппа, мнѣ слѣдуетъ плакать о своихъ грѣхахъ, какъ плакали израильтяне въ плѣну вавилонскомъ. Я долженъ все выдержать, все перенести, даже самую смерть. Господь послалъ мнѣ это испытаніе, чтобы я покаялся. Но Эмми! ради тебя я готовъ выстрадать еще больше. Насъ разлучили здѣсь, но вѣдь жизнь за гробомъ можетъ соединить насъ съ тобою на вѣки!…

Гэй зажегъ свѣчку и по черной, дубовой лѣстницѣ отирэвился въ широкую галлерею, оттуда поднялся еще выше и черезъ длинный корридоръ дошелъ до своей спальни. Онъ нарочно написалъ приготовить для него его собственную комнату, чтобы не допустить мистриссъ Дру, отвести ему цѣлый рядъ апартаментовъ, подъ тѣмъ предлогомъ, что иначе не прилично помѣститься обладателю такого богатаго помѣстья, какъ Рэдклифъ. Въ спальнѣ его ровно ничего не измѣнилось; разница была только въ томъ, что въ ней топили теперь каминъ, чего дѣдъ не допускалъ въ прежнія времена. Всѣ дѣтскія игрушки Гэя оставались на прежнемъ мѣстѣ нетронутыми. Стрѣлы, луки, коллекціи птичьихъ крыльевъ, странныя оружія, воздушный шаръ, коральковое яичко, все было цѣло, благодаря нѣжному вниманію и заботливости мистриссъ Дру.

Гэй съ тихой грустью разсматривалъ каждую вещь, и воспоминанія дѣтства все живѣе и живѣе пробуждались въ его воображеніи. Помолившись усердно Богу, онъ поздно ночью улегся въ постель, заранѣе обдумавъ планъ объ улучшеніи участи жителей Кулебъ-пріора. На другой день, онъ собирался идти въ Рэдклифскую церковь, гдѣ совершалось, какъ мы сказали, ежедневно богослуженіе; съ нѣкоторыхъ поръ онъ привыкъ молиться по утрамъ въ университетской капеллѣ. Засыпая въ этотъ вечеръ, онъ мысленно твердилъ любимый гимнъ Эмми, оканчивавшійся слѣдующимъ стихомъ:

Мистеръ Ашфордъ былъ давно знакомъ съ лэди Торндаль; онъ принялъ мѣсто викарія въ Рэдклифѣ только годъ тому назадъ. Онъ и его жена чрезвычайно желали узнать покороче молодаго сквайра, отъ котораго зависѣло все благосостояніе ихъ прихода. Противодѣйствія Мэркгама, опиравшагося всегда на волю «сэръ Гэя», не очень обнадеживали ихъ въ пользу молодаго наслѣдника имѣнія, но между тѣмъ общая восторженная любовь поселянъ къ своему господину обѣщала много хорошаго со стороны Гэя. Рэдклифскіе поселяне были люди древняго закала, грубые, необразованные, но между тѣмъ, проникнутые чувствомъ глубокаго уваженія вассаловъ къ своему феодальному барону сэръ Гэю, который въ ихъ глазахъ служилъ олицетвореніемъ власти, силы и закона. Старухи же, по словамъ мистера Ашфордъ, иначе не звали Гэя, какъ «мистеръ Морвиль», а между тѣмъ онѣ всѣ говорили о немъ съ трогательной нѣжностью.

Въ то время, когда капитанъ Морвиль пріѣзжалъ ревизовать Рэдклифъ, Джемсъ Торндаль, пріѣхавшій вмѣстѣ съ нимъ, остановился часа на два въ церковномъ домѣ. Викарій и его жена стали съ любопытствомъ разспрашивать его о Гэѣ. Ему и въ голову не приходила мысль возбудить противъ него предубѣжденіе, тѣмъ болѣе, что Гэй былъ съ нимъ хорошій пріятель, но привыкнувъ смотрѣть на все съ точки зринія Филиппа, Торндаль и тутъ остался вѣренъ себѣ, и вотъ какъ онъ выразился, говоря о Рэдклифскомъ наслѣдникѣ.