Из этих писем явствует, что Ханс сопротивлялся, когда ему проводили все эти «забавные и несерьезные тесты на интеллектуальную состоятельность». Он, например, шокировал невропатолога тем, что использовал в своей речи массу иностранных слов. Должно быть, в кабинете врача разворачивалась самая настоящая словесная баталия, которая наверняка напоминала Сигрид Унсет о том, что многие черты мальчиком унаследованы, причем не только со стороны отца. Она запечатала конверт в надежде, что эти сложности носят возрастной характер и со временем с ними удастся справиться. Вопреки своим принципам, она все же поделилась этими проблемами со старшим сыном, что, собственно говоря, свидетельствовало о ее недостаточной лояльности по отношению к младшему. Более того, она просила скрывать эту ситуацию от отца: «Только не проболтайся, если будешь писать отцу, — я ему ничего не рассказывала»[602].
Между тем она как глава своей большой католической «семьи» следила за воспитанием крестницы — Суннивы. Ее волновали разные мелочи, например то, что девочка никак не могла расстаться с вредной привычкой — сосать большой палец. Унсет послала ей куклу и всячески уговаривала покончить с этими глупостями, но когда узнала, что подарок не возымел действия, не на шутку разгневалась. В полном согласии со своими строгими взглядами на спартанское воспитание детей Сигрид Унсет отправила матери Суннивы письмо, в котором требовала, чтобы куклу заперли в шкафу, пока девочка «не перестанет заниматься этой чепухой». В конце письма она передавала приветы крестной дочери: «Поверь, я желаю тебе только добра, но и ты должна научиться держать слово, иначе никто не будет тебе верить»[603].
Суннива позже признается, что мало кому удастся построить свою жизнь в соответствии с идеалами Сигрид Унсет. Да и ее отцу, старому другу Сигрид Унсет Йосте аф Гейерстаму, не удалось оправдать ее ожиданий. В письмах к Андерсу Унсет не могла удержаться от снисходительных усмешек в адрес старого друга. «До чего же он ленив» и «когда-то он славился своими черно-белыми полотнами, а сейчас его картины просто из рук вон плохи»[604]. Она иронизировала над ним еще и потому, что однажды он прислал ей корзину цветов, но по каким-то причинам не оплатил доставку. Ее язвительность порой не щадила никого — ни друзей, ни детей.
Но вот другому старому другу понадобилась срочная помощь и поддержка.
В экстремальных ситуациях Сигрид Унсет всегда спешила на помощь к своим друзьям и особенно коллегам. Нильс Коллетт Фогт серьезно заболел, одна нога у него была парализована, он слег в больницу в Стокгольме. Не медля ни секунды, она помчалась к нему за счет Союза писателей. Навестив его, она поняла всю серьезность положения и позаботилась о том, чтобы его перевезли в Норвегию, и также оплатила этот переезд из бюджета Союза писателей. Его поместили в больницу Красного Креста в Лиллехаммере. Они оба понимали, что дни его сочтены. Там, в Лиллехаммере, она хотела проводить его в последний путь. Цветы и еда из Бьеркебека постоянно доставлялись к нему в палату. Однажды она прислала ему шесть жареных куропаток, после того как он признался, что это его любимая еда. Он сам сообщил об этом Нини Ролл Анкер. «А еще мы говорим о книгах и о людях — я возбужденно, она уравновешенно, с ясной головой и пронзительным взглядом. Мы никогда не говорим о религии, хотя она, конечно, любит подчеркнуть, что она католичка. <…> Можно подумать, что ее религиозные убеждения продиктованы вполне рациональными соображениями. Смешно сказать, но меня волнует ее финансовое положение. Она наверняка тратит денег больше, чем может себе позволить…»[605]
Наконец-то она закончила «Верную жену». В этом романе она откровенно высмеивает вдохновленных Ибсеном «освобожденных» матерей, которым некогда готовить вкусную еду, а также мужчин, которые под влиянием идей того же Ибсена и Бьёрнсона устремлялись в лоно государственной церкви, когда им это было выгодно, и в то же время носились со своим свободомыслием. Она критикует и тех, кто считает «верность» по отношению к своим близким «понятием растяжимым». Она язвительно клеймит норвежский вариант национал-социализма в образе Асмунда Нургора — одного из второстепенных персонажей, в то время как брат Сигурд отстаивает иные — христианские, католические ценности[606]. Сигурд Хель в рецензии, вполне доброжелательной, отмечал: судя по заголовку, можно подумать, что действие романа происходит в Средневековье. И как всегда, повествовательная манера Сигрид Унсет отмечена «глубиной и рефлексивностью»[607].
Все это время она отдавала себе отчет в том, что ее уже не так занимают эти вымышленные персонажи да и весь роман в целом, как бывало раньше, когда она находилась в своей лучшей писательской форме. Ей казалось, будто она все время бродит по знакомому ландшафту идей и живописных сцен. Идею романа она почерпнула из повседневности, а главная героиня Натали возвышалась над прозой жизни, как и Ида Элизабет. Религиозная тема не была главенствующей, как в «Гимнадении», где герой романа Пауль переходит в католичество. Но и в «Иде Элизабет», и в «Верной жене» она подчеркивала: важно не изменить своему мировоззрению, несмотря на динамичную и расплывчатую современность. В обоих этих романах она протестует, хотя и косвенно, против той поверхностности, которая составляет основу разных версий современной эротической романтики, против так называемой эмансипации. Она также выступает против современного тоталитарного мышления, и против теорий «социальной гигиены», и против национал-социализма, в то время как большинство предпочитало и вовсе не затрагивать эти темы. Правда, при этом она испытывала долготерпение своих читателей, от которых требовалось преодолеть массу страниц с описанием будничной жизни. У благосклонного читателя могли возникнуть ассоциации с «Германом и Доротеей» Гёте[608], но и это был скорее почтительный кивок в сторону классика. И все же достичь уровня продаж книги «Одиннадцать лет», которая по-прежнему охотно раскупалась, этому роману о современной жизни так и не удалось.
Написав два последних романа о современности, она вдруг обнаружила, что уже не испытывает той радости и азарта от самого процесса творчества, как раньше. Возможно, дело именно в самой современности, и если она вновь окунется в историю, то к ней вернутся прежнее вдохновение и поэтическая мощь? Она жаловалась Андерсу, что работа у нее спорится не так, как раньше. Может, ей следует перенять модель Петера Эгге, шутила она, который пишет через два дня на третий? Но, к сожалению, у нее, в отличие от Петера Эгге, нет жены, которая могла бы заботиться о семье и держать оборону[609]. «Я проболела весь год и не в состоянии была делать ничего, только работала над книгой», — написала она Астри аф Гейерстам. Впрочем, она немного лукавила: ведь в качестве главы Союза писателей ей пришлось 13 или 14 раз съездить в Осло и один раз в Стокгольм.
Проблемы со здоровьем стали очевиднее и донимали ее все больше: «У меня жуткие боли, врач говорит, что это из-за сбоя вегето-сосудистой системы, из-за переутомления, и кровь сочится из кожи без видимых причин, это ужасно и очень неприятно»[610]. Однако она не изменяла прежнему стилю жизни. В газетах она часто мелькала в рекламе одного из своих главных стимуляторов — сигарет. Под заголовком «Женщины нашего времени о „Тидеманне“»{83} изображалась Сигрид Унсет, которая с наслаждением затягивалась сигаретой, сидя за письменным столом. К рекламе прилагалась цитата: «„Медина“ — незаменимая помощь в работе. Сигрид Унсет». На встречах руководства Союза писателей она больше курила, чем говорила. Нини Ролл Анкер переживала: пребывание на курорте Монтебелло помогло, но лишь ненадолго, теперь Унсет снова выглядела больной и измученной, и подруга опасалась очередного нервного срыва.
