Унсет рассказывала, что убедилась в его гениальности при личной встрече. Сандемусе неожиданно заехал в Бьеркебек, чтобы познакомиться с ней. Они встречались и раньше, но тогда он был слишком пьян, чтобы запомнить ее, признался он. Унсет уверяла, что он принадлежит к числу тех мужчин, с кем можно говорить до бесконечности, и с ним никогда не бывает скучно. «Он буквально очаровал меня», — написала она Кнопфу[571].
Но Кнопф не позволил себя переубедить. Он прочитал роман «Беглец пересекает свои следы» в немецком переводе, но по-прежнему считал его слишком специфическим для американской публики. Того же мнения Кнопф придерживался о Тарьее Весосе и Юхане Фалкбергете, когда Эйлиф Му представил ему произведения этих писателей. В качестве ответной меры Му отклонил некоторых американских писателей, рекомендованных Альфредом А. Кнопфом. Конечно, предварительно посовещавшись с Сигрид Унсет. Спор о Сандемусе все же закончился тем, что Кнопф решился издать книгу «Беглец пересекает свои следы», но с одним условием: Сигрид Унсет должна написать предисловие, в котором убедительно аргументирует, почему эта книга так важна для американской публики. Что она и сделала позже с превеликим удовольствием.
Зазвенела капель, и лед почти уже оттаял на окнах Бьеркебека. Унсет наблюдала за парой дятлов, сновавших между ветвей березы. Вскоре она открыла окна, чтобы насладиться симфонией ручья. Унсет погружалась в свои книги о птицах и занималась цветами, которые пора было высаживать в открытый грунт. Всякий раз, когда она пыталась заставить себя приступить к роману о современной жизни, в центре ее внимания неизменно оказывались другие темы. Например, жития святых, о которых она находила все больше материалов. Но чаще всего писательница просто сидела и смотрела на картины и корешки книг. Или же наблюдала за большими пестрыми дятлами и суетливыми воробьями, открывала окно, чтобы спугнуть сороку. Тогда Уилла Кэсер с портрета перехватывала ее взгляд. Кнопф считал, что именно с ней у Унсет больше всего общего, именно он преподнес ей портрет, стоящий на письменном столе. Прочитав большинство ее книг, Сигрид Унсет пришла к выводу, что Уилла Кэсер — одна из крупнейших писательниц Америки, ничуть не хуже ее любимой датской писательницы Марии Брегендаль. Редко кому удалось так показать конфликт старой и новой Америк, как Кэсер. Но этой весной даже Кэсер не могла вдохновить Унсет и вызвать у нее желание писать.
Унсет больше не считала, что пишет хорошие книги. Она бросала в горящий камин лист за листом. Роман у нее, во всяком случае, никак не клеился. Она жаловалась, что ее все время что-то отвлекает: «Взяться за дело — это всегда самое сложное, как ты знаешь»[572]. Ей никак не удавалось преодолеть творческий кризис. Статьи выходили из-под ее пера одна за другой, но охота писать книги пропала.
Возможно, писательница подолгу рассматривала фотографию на стене слева. Неужели фотография лжет? Четверо детей, казалось, счастливы в Бьеркебеке. Они сидят на каменных ступеньках и улыбаются. Андерс, Гунхильд, Ханс и Эбба. Крепкие и веселые ребятишки из усадьбы в долине Гудбрандсдал. Впереди у них — счастливое будущее, подумал бы незнакомец, зашедший в этот богатый красивый дом. Но мать ощущала лишь пронзительную тревогу. За двоих младших, которых не было на фотографии, Моссе и Тронда, она переживала меньше. Тронд попал в хорошие руки — о нем заботилась Мэри в Брёттуме, а Моссе была под надежной опекой Матеи в соседнем доме. Андерс окончил военное училище, но ему так и не удалось поступить в Норвежский технический институт в Тронхейме. Он приобрел мотоцикл, еще раз доказав свою потребность в свободе, и теперь собирался получить инженерное образование в Англии. Там и его сводная сестра Гунхильд с семьей была бы поблизости.
Эти двое, Андерс и Гунхильд, оказались наиболее самостоятельными из детей, это следовало признать: они сами строили свою жизнь и держались подальше от религиозных исканий матери — в противоположность двум другим детям, Хансу и Эббе, которые всегда пользовались случаем побыть с ней, с удовольствием ходили в церковь и посещали мессы. Но как бы Унсет ни любила Эббу и как бы Эбба ни старалась угодить своей приемной матери, та не могла не понимать, что к тридцати годам падчерица так и не научилась жить самостоятельно. Маленькая девочка с лучезарной улыбкой не смогла привести свою жизнь в соответствие с тем, что, возможно, обещала фотография. Плутоватая улыбка Ханса казалась обманчивой; он любил играть разные роли, а у Эббы были иные недостатки, иной характер, порой даже казалось, что в ней соседствуют две разные личности. Как бы то ни было, но тревога за этих двоих детей, которым она дала католическое воспитание, никогда не покидала Сигрид Унсет. Ханс, похоже, так и не сможет окончить среднюю школу, несмотря на частные уроки лектора Эспа. Он постоянно опаздывал на занятия и отвечал на все замечания и упреки, вскидывая голову и произнося лишь одну фразу:
— Как это бездарно![573]
Чтобы избежать конфронтации с матерью, он держался подальше от ее комнат, не торопился прийти вовремя к обеду и ужину, за что ему часто доставалось от Матеи.
Жизнь Сварстада Унсет тоже не могла контролировать. Она знала, что и приемные дети, и ее сыновья иногда посещают его, что он часто приглашает их в дом в Нурстранне. Там жила вдова Волер, с которой у Сварстада были близкие отношения, настолько близкие, что у нее на стене висело ню в его исполнении. Элиза Волер принадлежала к дружескому кругу ныне покойного бывшего шурина Сварстада, Андерса Крогвига, и его жены и была доброй знакомой сестер бывшей жены Сварстада Рагны. В этом доме тепло принимали Эббу и Гунхильд. Кстати, Сварстад временами бывал очень общительным, но Сигрид Унсет обычно изображала своего бывшего мужа совершенно иначе.
Впрочем, иногда Унсет забывала о своей тяжкой участи. Например, когда она и Ингеборг Мёллер встречались в созданном ими в 1935 году «Клубе Золотого века». Ингеборг Мёллер была на пять лет старше и обладала талантом рассказчицы, который мог превзойти даже красноречие самой Сигрид Унсет. Ее дедушкой был историк П. А. Мунк, а отец — личностью, вдохновлявшей и Бьёрнсона, и Ибсена. И хотя Ингеборг Мёллер была антропософом и одной из самых активных последовательниц Рудольфа Штейнера в Норвегии, это не помешало их дружбе с католичкой Сигрид Унсет. Ингеборг Мёллер собирала скандинавские легенды о Богоматери, писала к ним комментарии и была увлечена кельтскими сказаниями. Вместе они основали «Клуб Золотого века», где по очереди играли роли то председателя, то участников. «Ах, хотелось бы мне оказаться мухой на стене, когда две ученые подруги вспоминают золотые времена», — вздохнул однажды юный член Союза писателей Йенс Бьёрнебу.
Они не только увлекались поэзией и чтением вслух, но и забавлялись, заказывая, например, оливковое масло и прочие экстравагантные товары для укрепления здоровья прямо из Франции. Но ни Ингеборг Мёллер, ни Хелена Фрёйсланн, которая тоже часто принимала участие в их совместных увеселениях, не могли заставить Сигрид Унсет встать на путь здорового образа жизни. Со всеми треволнениями и заботами по поводу Ханса она за ночь выкуривала больше сигарет и выпивала больше стаканов горячительного, чем мог вынести ее организм. Весна не способствовала ее хорошему самочувствию. Писательница была фактически на грани нервного срыва, когда согласилась отправиться в Монтебелло, на датский курорт. Она чувствовала себя не на высоте — физически и душевно. После ванн и массажа обнаружилось, что в течение очень долгого времени ее сковывало напряжение, которое и привело к серьезным проблемам. «Голова и шея просто опутаны нервными узлами», — написала она Матее. Между процедурами она подолгу спала. «Никогда не думала, что можно так много спать. Мне снится Моссе. <…> Хотела бы я знать, скучает ли Моссе по мне? — интересовалась она. — Я думаю, что вообще-то достаточно странно, что я лежу тут и позволяю за собой ухаживать, но, пожалуй, это действительно своевременно…»[574] Компанию ей составил Нильс Коллетт Фогт, тоже приехавший на курорт. «Мы гуляем вдвоем перед завтраком, — поделился Нильс Коллетт Фогт с Нини Ролл Анкер, — а Сигрид Унсет настолько популярна в Дании, что курорт осаждают толпы журналистов»[575].
