— Ступайте, вам не мешает немного развлечься, — сказала она Хансу и Берит накануне Нового года. И они отправились в Манхэттен, через мост.

На январь 1941 года выпало несколько поездок. А в конце месяца Унсет получила неожиданное приглашение. Не могла бы она в Нью-Йорке прийти на ужин к Уилле Кэсер? В свое время Кнопф познакомил ее с книгами Кэсер, сама она позаботилась о том, чтобы о творчестве Кэсер узнали в Норвегии: роман «Люси Гейхарт» перевела ее сестра Сигне, а сейчас через Кнопфа они наладили прямые контакты. Сигрид Унсет не терпелось повидаться с женщиной, которая была на девять лет старше ее. Кэсер со знанием дела описывала жизнь на Среднем Западе и многое знала о католичестве.

«Редко я встречала людей такого обаяния, как Уилла Кэсер», — напишет Унсет позже сестре Рагнхильд. Обе они увлекались цветоводством, обе добились известности в 1920–1930-е годы, и обе входили в золотой фонд авторов издательства Кнопфа. Кэсер не была католичкой, но общие ценности и отношение к культуре сближало их с Унсет. То, что Уилла Кэсер делила кров и постель со своей подругой — Эдит Льюис, Сигрид Унсет не смущало. После первой же встречи они подружились и потом неоднократно встречались.

«Литература с точки зрения романиста» — так назывался один из ее докладов. Здесь Сигрид Унсет с резкой критикой обрушилась на немецкую романтизацию эпохи викингов и древнескандинавской литературной традиции. Она считала, что теоретики романтизма безосновательно трактовали саги как литературные памятники эпохи викингов.

— Позвольте напомнить, — утверждала писательница, — что саги были написаны через несколько столетий после эпохи викингов и относятся к литературным памятникам средневековой христианской Европы.

— Нам достоверно известно, что многие саги создавались в монастырях, — повторяла она со многих кафедр.

— Давайте вспомним старую норвежскую пословицу: когда дьявол состарится, он уйдет в монастырь. Конечно, не будем чересчур категоричны и не станем утверждать, что все, кто сочинял саги в монастырях, относились к дьявольскому племени, — добавляла Унсет, — но они наверняка нарушили все десять заповедей.

Потом писательница с полемическим задором прошлась по германскому культурному наследию, которое, с ее точки зрения, отличалось «абсолютным невежеством», пока за него не взялась католическая церковь.

В один из последних дней февраля Унсет с группой писателей и актеров участвовала в еженедельной радиопередаче Элеоноры Рузвельт. Незадолго до начала передачи 18 февраля 1941 года транслировалась благодарственная речь Сигрид Унсет в Колумбийском университете, она получила премию Союза христианской культуры. Возможно, она прислушается к просьбе миссис Рузвельт и напишет книгу для американских школьников о ситуации в Норвегии накануне немецкой оккупации?

Конечно, она с удовольствием напишет, почему бы и нет, но сначала ей нужно завершить книгу о своем побеге. И, конечно, в первую очередь ей нужно завершить свое большое турне. Некоторые доклады она читала практически из-под палки, хотя и всегда тщательно к ним готовилась. Призывая активнее воевать с угрозой фашизма, она иногда держала перед глазами машинописные заметки на маленьких листках из блокнота:

Унсет никогда не упускала шанса съязвить по поводу норвежского писателя, второго после нее по популярности в Америке, — Кнута Гамсуна. Она рассказывала о том, что все скандинавские писатели — лауреаты Нобелевской премии, кроме него, передали свои медали в Фонд помощи Финляндии: «Насколько я знаю, Кнут Гамсун на сегодняшний день — единственный обладатель хорошенького массивного золотого диска, который и является медалью лауреата Нобелевской премии».

Сигрид Унсет часто повторяла, как она гордится тем, что ее книги запрещены в Германии, что их даже сжигают. Что ж, подводила она итоги, тогда немцам следовало бы сжечь всю норвежскую национальную литературу. За исключением произведений двух авторов: Кнута Гамсуна и Барбры Ринг.

Начало 1941 года было ознаменовано выступлением президента Рузвельта. И она восприняла его слова с надеждой. Он говорил о том, что следует отстаивать четыре свободы: свободу слова, свободу вероисповедания, свободу от нужды и свободу от страха. По мнению Сигрид Унсет, эта речь сигнализировала, что США уже готовы включиться в войну, отказаться от политики нейтралитета и свернуть со своей прежней изоляционистской линии. Рузвельт уже открыто заявлял, что будет оказывать всемерную поддержку Великобритании. Но когда же наконец США откроют второй фронт и окажут военную помощь своим союзникам? Сигрид Унсет ждала этого с таким нетерпением, что готова была дни и ночи напролет выступать по радио и в разных аудиториях.

— У нас много общего, — увещевала она американскую публику, — у вас есть Декларация независимости, и мы должны вместе воевать против фашизма, чтобы вернуть нашу свободу.

Унсет собирала рекордные по количеству аудитории, несмотря на то что публика в задних рядах не всегда понимала ее невнятный английский. Она издевалась: немцы утверждают, что они наследники арийской расы. Кто же станет оспаривать, что немцы принадлежат к нордической расе?

— Светлые, как Гитлер, высокие, как Геббельс, стройные, как Геринг!

Ее попросили произнести речь на открытии конгресса Европейского ПЕН-клуба^{102} — эта организация объединила в своих рядах многих писателей, которые вынужденно скрывались от гонений нацистов в Нью-Йорке.

— Мы — клуб привидений, — заявила Сигрид Унсет. И продолжила свои резкие выпады: — Самое ужасное в наше военное время — тот факт, что сейчас мужчины, которые сами называют себя вождями, выбрали ЛОЖЬ своим главным орудием.

Она согласилась стать членом постоянного совета ПЕН-клуба вместе с секретарем Жюлем Роменом, а также Томасом Манном, Жаком Маритэном и Стефаном Цвейгом.

А еще раньше в этом же году к Унсет обратился Бенджамин Фогт. Они вместе со многими другими норвежцами, в том числе Карлом Юакимом Хамбру, решили основать общество «Свободная Норвегия». Ей предложили возглавить это общество. Сигрид Унсет согласилась. На первом же заседании Хамбру и Унсет выступили единым фронтом. Она буквально бросалась в омут с головой, чтобы выполнять самую важную, с ее точки зрения, миссию. Но больше всего она ненавидела торжественные и пышные ужины в свою честь, в честь нобелевского лауреата.

Зато в отеле «Маргарет» так приятно было отдыхать от шумных сборищ. Уилла Кэсер передавала ей рассаду, скромные апартаменты постепенно заставлялись горшками с комнатными растениями. Книг тоже становилось все больше. Берит переписывала доклады и статьи и уже порядком продвинулась с рукописью книги. Большая часть книги представляла собой материал из ранних статей, требовавших значительной переработки. Скромные трапезы в гостинице Унсет предпочитала званым обедам и ужинам. В свободные вечера они, как правило, садились, каждая в своем углу, и читали на сон грядущий. Сигрид Унсет ничего не имела против того, что ее секретарь и помощница на все руки — тихоня. «Берит такая славная, и она очень облегчает мне жизнь», — написала она Рагнхильд. Но она по-прежнему волновалась за Ханса, у которого дела складывались не лучшим образом. «Он ведь, к сожалению, привык к тому, что ему всегда помогали сдавать экзамены, он избалован частными уроками и тому подобным»[721].

Письмо от исследовательницы Средневековья Хоуп Эмилии Аллен оказалось нечаянной радостью. «Нас свела Марджери Кемп», — написала она позже Фредрику Поске[722].