— Где я остановился? Да… «Подлый раб схвачен живым и будет отправлен ко двору великого Митридата. Я надеюсь, что вы подберете ему наказание, какого он заслуживает. Жаль, что его ближайшим помощникам, коварному Бастаку и нечестивцу Аристонику, удалось ускользнуть от нас. Это случилось поистине чудесным образом, чему сам я оказался свидетелем.
Произошло это так. Мы окружили последнюю группу мятежников в крепости Тилур, расположенной, как ты помнишь, в дикой и суровой местности на самом берегу Понта Евксинского…»
Василий Павлович остановился и задумчиво произнес, подняв глаза к потолку каюты:
— Тилур… Крепость Тилур на берегу Черного моря. Не знаю такой.
Покачав головой, он продолжал чтение:
— «Мятежники спрятали в крепости, где у скифов было древнее святилище, много награбленных ими сокровищ, поэтому ты понимаешь, как стремились все наши воины овладеть его. Мы взяли крепость после трехдневного штурма. Представь наше удивление, дорогой Ахеймен: среди убитых и захваченных в плен мы не нашли никого из вожаков мятежа. Не обнаружили мы и сокровищ. Они исчезли совершенно бесследно. Сразу же среди воинов прошел слух, будто защитники крепости в самый последний момент вознесены их проклятыми варварскими богами на небо. Разум отказывается верить таким нелепым суевериям, но согласись со мной, что дело это поистине удивительное. Мы обсудим его подробнее при скорой встрече, а пока я кончаю, ибо начинается буря и писать становится трудно. Твой Аристипп».
В каюте воцарилась тишина, только скрипели переборки и было слышно, как воет на палубе ветер. Все мы, наверное, думали об одном и том же: о событиях далекой старины и о судьбе людей, которые плыли много веков назад в шторм по этому морю. Сквозь века до нас словно донесся на миг их живой голос. Донесся — и оборвался на полуслове.
Мне было немного обидно, что вместо драгоценных творений древних философов и поэтов в цисте оказалось самое обыкновенное письмо…
— А тут какие-то стихи, — вывел меня из задумчивости взволнованный голос Кратова.
Он рассматривал уже второй листок пергамента, вынутый из цисты.
— «Муза… ты расскажи каждому… всем о муже, который, полный отваги, стремясь навстречу… на свидание с другом…» — бормотал Кратов и покачал головой. — Пожалуй, подражание Гомеру, но, надо сказать, весьма слабое. Вероятно, этот Аристипп увлекался поэзией и, попав в бурю, возомнил себя вторым Одиссеем, Стихи, конечно, вряд ли содержат важные исторические сведения, а художественной ценности, совершенно очевидно, не представляют. Мы ими займемся на досуге. А зато письмо чрезвычайно интересно. Новые сведения о восстании Савмака! Первое революционное восстание на территории нашей родины, а мы о нем почти ничего не знаем. Если бы нам найти эту крепость и там как следует покопаться! Тилур… Вы случайно не слышали о таком месте? — повернулся он к капитану.
Тот пожал широкими плечами и, словно извиняясь, ответил:
— Нет, профессор, плаваю по Черному морю вот уже тридцати лет, такого порта не знаю.
— Да, и откуда же вам знать, — спохватился Кратов, — ведь все это было двадцать веков назад! Но и ни в одном из источников такая крепость не упоминается… Нет, не помню…
Он опять склонился над письмом.
— Посмотрим, может быть, что-нибудь даст текстологический анализ… Автор письма, конечно, грек. Пишет он некоему Ахеймену. Судя по имени, это, вероятно, перс. Скорее всего, придворный Митридата Евпатора. Диофант — известный полководец, руководивший операциями против Савмака. О нем есть введения в источниках. А вот весьма любопытны имена сподвижников Савмака. Бастак — имя, пожалуй, скифское; Аристоник, несомненно, грек. Значит, к восставшим примкнула и какая-то часть греческого населения. Это важное свидетельство!
Он опять забыл обо всем окружающем, снова и снова вчитываясь в каждую букву и бормоча:
— Если бы еще хоть какой-нибудь намек… Найти эту крепость…
Капитан осторожно потянул его за локоть.
— Вы меня извините, профессор, но больше задерживаться нельзя. Надо уходить в Керчь, а то якоря не выдержат.
Только тут, мы заметили, что свист ветра перешел в глухой, монотонный рев. Я заглянул в иллюминатор. Море стало белым от пенистых гребней, по стеклу катились хрупкие брызги.
— Да, да, конечно, капитан, — торопливо закивал Кратов. — Пожалуйста, командуйте, вам виднее.
Мы помогли перенести цисту и найденные в ней записки в каюту и вышли на палубу.
Ветер пронизывал. до костей, всю палубу то и дело обдавало брызгами. Нос судна то проваливался вниз, то взлетал под самое небо. Наташа побледнела; жалобно пискнула и, схватившись рукой за горло, убежала, Светлана продержалась дольше, но вскоре сказала:
— Куда это Наташка подевалась? Плохо ей стало, что ли? Пойду поищу ее…
Все убыстряя шаги, она тоже помчалась в каюту и больше не появлялась. Мы покурили, любуясь разбушевавшимся морем, а потом поспешили вниз, где было тепло и сухо.
Павлик с Борисом уселись играть в шахматы, падавшие поминутно на пол, а Михаил сказал, что хочет немного вздремнуть, и лег на койку. По-моему, его тоже начинало укачивать, только он не хотел признаваться.
Достав из чемодана Павлика все книги по античной истории Крыма, я начал искать сведения о восстании Савмака.
Их оказалось поразительно мало. Кратов не преувеличил: все достоверные исторические сведения, дошедшие до нас об этом первом в пределах нашей страны восстании рабов против угнетателей, в сущности, заключались в одной-единственной надписи на триумфальной плите, найденной археологами при раскопках Херсонеса. Эту стелу жители Херсонеса воздвигли в честь полководца Диофанта. Надпись была длинная, Но о Савмаке в ней говорилось совсем мало.
Сначала идут всякие традиционные фразы, восхваляющие Диофанта. Я их пропускаю.
Слова, взятые в скобки, подставили исследователи этой надписи, чтобы сделать более связным ее текст:
«…скифы, с Савмаком во главе, произвели государственный переворот и убили боспорского царя Перисада, выкормившего Савмака, на Диофанта же составили заговор; последний, избежав опасности, сел на отправленное за ним [херсонесскими] гражданами судно и, прибыв в [Херсонес], призвал на помощь граждан. [Затем], имея ревностного сподвижника в лице пославшего его царя Митридата Евпатора, Диофант в начале весны [следующего года] прибыл с сухопутным и морским войском и, присоединив к нему отборных херсонесских воинов на трех судах, двинулся из нашего города, овладел Феодосией и Пантикапеем, покарал виновников восстания; Савмака же, убийцу царя Перисада, захватив в свои руки, отправил в царство [то есть в Понт] и снова приобрел власть [над Боспором] для царя Митридата Евпатора».
Вот и все, что нам известно о восстании Савмака. Кроме того, как я узнал из книг, археологам удалось найти две мелкие серебряные монеты тех времен. Надписи на них полустерлись, сохранились только четыре греческие буквы: сигма, альфа, ипсилон, мю. По-русски они читаются как начало имени вождя восставших рабов: САВМ… Но действительно ли эти монеты чеканились от его имени, пока восставшие держали власть в своих руках, — ученые не сошлись во мнениях.
А восстание, видно, было значительным. Целый год рабы владели Боспором.
Если бы узнать обо всем этом побольше! А мы не знаем почти ничего. Как выглядел Савмак? Где он родился, как провел свою юность? Каким страшным казням предал его царь Митридат Евпатор, прославившийся даже в те времена своей непомерной жестокостью? Ведь он, пробиваясь к власти, убил родного брата и заточил в темницу собственную мать. Митридат, не задумываясь, убивал своих детей, лишь стоило ему только заподозрить их в стремлении к власти. Можно представить, как расправился он с рабом, осмелившимся восстать против империи, которую сорок лет не мог победить Рим!
Теперь я начинал понимать радость Василия Павловича. Раз мы так мало знаем о восстании Савмака, каждый новый документ бесценен для науки. Если бы еще разузнать, где находилась эта крепость, ставшая последним оплотом восставших! Вдруг там сохранились какие-нибудь рукописи, оружие… Хотя преследователи, конечно, все перерыли в поисках спрятанных сокровищ, об этом же говорится в письме.
