Ты должна сама принять решение.

— Я знаю.

Пистолет лежал у меня в руке так, словно всегда там был. Я подняла его к свету. У моего отца было много оружия, но это были все охотничьи ружья. Пистолет — совсем другое дело.

Я посмотрела за окно — дождь лил пуще прежнего. Дети убежали, в лагере было тихо, словно его смыло дождевой водой.

— Мне нужно немного воды, — сказала я Виктору. У меня во рту… я не могу…

— Разумеется. Сейчас я тебе принесу.

Он направился в ванную и вернулся со стаканом. Я понюхала воду, опустила в нее кончик языка. Виктор улыбнулся.

— Привычка, — объяснила я и выпила воду залпом. — Тебе никогда не понять, что для меня значила сестра.

Посмотрев на него, я увидела блеск в его глазах и поняла, что он прекрасно понимал, что для меня значила сестра. Именно поэтому он и сделал то, что сделал, — разве могла быть другая причина?

Слеза скатилась у меня по щеке, и на какой-то миг мне показалось, что он опечален не меньше моего.

— Не знаю, смогу ли я, — сказала я.

— Конечно сможешь! — ответил он, снова опустившись на пол рядом со мной. Я слегка развела ноги в стороны, и он стал на колени между ними, положив руку на мое обнаженное бедро. Пистолет был по-прежнему у меня в руке, которую я положила себе на низ живота.

— Я в каком-то оцепенении, Виктор…

Он придвинулся ко мне — так, что я чувствовала его дыхание у себя на шее и видела свое отражение в его зрачках.

— Зачем ощущать себя частью мира, если не можешь на него никак реагировать?

Я улыбнулась, услышав, как Виктор повторяет мои слова.

— Ее больше нет. Она там, где ей лучше. Там, где всегда покой. Ты же хочешь снова встретиться с ней?

Я посмотрела на него, затем кивнула.

— Хорошо, — сказала я. — Хорошо.

Виктор облизнул губы, и в этот момент я наклонилась и начала целовать его, пока он не открыл губы в ответ на мой поцелуй. Он провел руками по моим бедрами, по моему животу, коснулся моего лица и тут я раскусила ампулу, которую положила к себе в рот, пока Виктор ходил за водой, и позволила яду пролиться в наши рты.

Только мгновение спустя Виктор осознал, что что-то не так, а когда понял, то отшатнулся от меня с такой поспешностью, словно между нами взорвалась граната. Слюна, смешанная с темно-лиловой жидкостью, потекла у него по подбородку, но он даже не пытался сплюнуть, настолько все это его застигло врасплох.

— Что это?

— Наверное, ты меня укусил.

— Чушь, это не кровь! — Он вытер подбородок и

уставился на пятна на своих пальцах. — Что это за фигня такая?

Я спокойно ответила:

— Хлоропроксимил. Или, по крайней мере, что-то ему подобное. Действует вроде цианистого калия.

— Господи, Ваня, ты…

— Я же говорила тебе, что мой метод лучше. — Я чувствовала, как желудок начинает реагировать на яд. — Не бойся, будет не очень больно. Поначалу будут судороги, и это очень неприятно, но уже через пару минут…

— Ты глупая сука, ты!..

— Не смей меня обзывать!

— Заткнись, ты понимаешь, что ты натворила? Внезапно он резко согнулся, словно кто-то ударил его в живот, а затем с трудом приподнял голову. Когда он ее поднял, его лицо было уже перекошено от боли.

— Мать твою, ты убил мою сестру! Это сделал ты! — заорала я.

— Я не убивал ее!

Жуткая боль пронзила теперь и мой желудок: словно кто-то схватил мои внутренности и скрутил их узлом. Я чуть было не выронила пистолет.

— Не пори херню, Виктор, — простонала я сквозь стиснутые зубы. — Ты убил ее. Ты много кого убил. Не оправдывайся.

— Но это правда! — простонал он в ответ. Он сделал такое движение, словно хотел вырвать у меня из рук пистолет, уж не знаю зачем. Ему это не удалось. — Я не убивал ее. И она сама себя тоже не убивала! Я разыграл тебя, Ваня…

Я закашлялась кровавым кашлем. Я сплюнула харкотину на ковер.

— Что?

— Я хотел доказать тебе, что могу заставить тебя сделать этот шаг. Я ее даже не трогал. Я не смог даже найти ее гребаную палату!

Моя голова кружилась, словно к ней притекала кровь.

— Виктор… я…

— Сначала я собирался, но потом… я понял, что не могу так поступить с тобой. Ваня, я ничего не вижу!

Что у меня с глазами?..

— Это ХПК. Он проник в твой зрительный нерв…

— Сделай же что-нибудь! — заорал он.

— Я не могу… ничего нельзя сделать…

— Блядь!

Он ударил кулаком по полу.

— Пистолет даже не заряжен!

Я заглянула в ствол. Виктор сказал правду.

— Тупой мудак! Зачем же тогда ты…

— Я не хотел убивать тебя! Я не хотел, чтобы ты убивала себя! Я просто хотел доказать…

Конец его фразы буквально утонул в потоке крови, хлынувшей из его рта. Он рухнул на пол, и через мгновения я рухнула рядом с ним, не в силах больше подняться. Мы лежали рядом, истекая кровью в унисон, словно клоны Ромео и Джульетты.

— Только так… только так все и могло кончиться… — сказал Виктор.

Я попыталась ответить ему, но в горле у меня булькала кровь, словно у жертвы лихорадки эбола.

Потом мне еще показалось, что он сказал «проклятие!», но я не уверена.

Я подползла к нему поближе, перевернула его на бок и приблизила свое лицо к его лицу.

— Теперь уже все равно, — сказала я. — Что вышло, то вышло.

Он взял меня за руку, и в тот же миг я ослепла.

И в абсолютном мраке я начала думать о том, что теперь станется с моей сестрой. Хватит ли у нее сил жить дальше теперь, когда рядом не будет никого, кто пытался бы ее разбудить? Или она сделает решительный шаг? В воду, с карниза. Положит всему конец. Я этого уже никогда не узнаю.

Огромное, похожее на скелет сооружение возносилось над пеленой дождя на сто футов с лишком. Нелепое и явно незавершенное, оно навевало тоску. Покидая стройплощадку, она посмотрела сквозь закопченное окно автобуса туда, где за балками арматуры виднелась верхушка здания, похожая на направленный в небо указательный палец.

Она забилась в самый конец автобуса, подальше от товарищей по смене, хотя с разговорами к ней так и так никто особенно не приставал. Дождь колотил по ржавой обшивке автобуса с такой силой, что казалось, будто они пересекают зону военных действий под пулеметным обстрелом. Она теребила повязку у себя на запястье, тыча пальцем в мягкую плоть под ней, чтобы почувствовать боль.

Наконец автобус прибыл на конечный пункт, и рабочие потянулись наружу, забирая из-под сидений личные вещи и инструменты. Она тоже взяла свой рюкзак и вышла из автобуса, не попрощавшись ни с кем.

До сквота было всего лишь три квартала пешком, но она не спешила туда; она нарочно отправилась круговым путем через разгрузочную площадку перед большим складским зданием, а потом через тоннель, проложенный под автострадой. В обход. В обход. Дождь уже промочил ее до костей, но ей было наплевать. Наконец сворачивать было уже больше некуда, и она направилась к старому зданию, в котором жила на курьих правах уже… несколько лет? Она сама не помнила толком. В трехэтажном доме была пара десятков комнат, по большей части совершенно непригодных для жизни. Она достала из кармана ключ и открыла навесной замок, соединявший звенья стальной цепи, после чего отворила окно кухни и залезла в него. Двери дома были наглухо заколочены гвоздями.

Из-за приглушенных завываний ветра и стука дождя место выглядело еще более заброшенным, чем обычно.

«Вперед!» — прошептала она сама себе и сделала глубокий вдох.

Затем бросила рюкзак на пол и медленно направилась к двери, которая вела в узкий главный коридор. Стикеры, оставленные предыдущими жильцами, покрывали его стены, оклеенные видавшими лучшие дни обоями. Кое-где виднелись следы огня. Штукатурка на потолке местами обвалилась, обнажив брусья и балки.

Труп здания медленно разлагался.

— Я здесь живу! — громко произнесла она, потому что поверить в это без некоторой доли самовнушения было непросто.

Она прислушалась к звукам, наполнявшим дом, к гудению водопроводных труб, скрипу половиц, пощелкиванию и жужжанию давно пришедшего в негодность бойлера. Она вслушалась в эти звуки и в тишину между ними.