135 000 000 пудов хлеба,

11 000 000 пудов живого скота,

30 000 голов живых овец,

1 000 000 гусей,

1 000 000 прочей птицы,

4 000 000 пудов сахару,

2 500 000 пудов сахарного песку,

60 000 пудов масла,

400 000 000 яиц,

20 000 000 литров спирта,

200 000 пудов консервов ежемесячно,

37 500 000 пудов железной руды.

Такой контрибуции еще не знала история.

Взялся за оружие украинский народ. Руководимые подпольными большевистскими организациями, рабочие и крестьяне создавали в тылу у немцев партизанские отряды, сопротивлялись реквизициям, взрывали мосты и жгли воинские склады. Сотни партизанских отрядов, подчас плохо связанных друг с другом, делали одно и то же дело — сопротивлялись нашествию иноземцев.

Одним из таких партизанских отрядов командовал Николай Александрович Щорс.

Сновск — небольшой городок на Черниговщине. Беленькие домики отгорожены от пыльных улиц густолистыми кленами, а позади домиков зеленеют вишневые сады. В одном из таких домиков в 1895 году и родился Николай Щорс. Отец был машинистом на маневровом паровозе. Нудное занятие! Месяцы, годы катать вагоны взад-вперед, не выезжая за пределы станции. Придет домой, умоется, сядет за стол с семьей и посыплются вопросы: кого видел, что слышал и вообще что делается в большом мире. А рассказывать машинисту не о чем: кроме рельсов да пристанционных построек, он ничего не видел.

Особенно настойчив в расспросах был сынишка Коля — тонкий, невысокий, сероглазый, с упорным взглядом. Он учился в железнодорожном училище, числился в списках лучших учеников, хотя и понимал, что арифметика или география важны не сами по себе, а лишь как ступеньки к большой жизни. А большая жизнь манила Колю. Он искал ее в книгах.

Коле 15 лет. Из сотен прочитанных и продуманных книг у него сложилось убеждение, что мир расколот на два лагеря: богачей и бедняков; первые — бездельничают и живут в роскоши, вторые — вечно в труде и недоедают, оттого-то они хилые, больные. Коля решил стать врачом, врачом бедноты.

Но… чтобы учиться, нужны деньги, а денег у маневрового машиниста не было, зато была «льгота», связанная с его унтер-офицерским прошлым: детей бывших унтер-офицеров принимали в военные школы на казенный кошт. В 1910 году Коля Щорс поступил в Киевскую военно-фельдшерскую школу: как-никак шаг вперед к будущей врачебной деятельности. Опять учебники, опять книги, а к тому еще и встречи с людьми, которые не только делили народ на богатых и бедных, но и боролись за то, чтобы бедных совсем не стало.

В мае 1914 года Щорс окончил фельдшерскую школу, а в июле вспыхнула война. Щорса направили фельдшером в 3-й мортирный дивизион. Тут впервые Николай Щорс попал в гущу живой жизни, и она его поразила своей чудовищной нелепостью. В нескольких десятках шагов от неприятеля, на виду у смерти, бок о бок жили солдаты и офицеры. Вся тяжесть войны (или почти вся) лежала на солдатских плечах, а офицеры — и не только в бою, но и в тесном блиндажном быту — требовали от солдат безмолвного, тупого холуйства, как от вышколенных лакеев. На фронте продолжалась классовая рознь, та рознь, что существовала в стране, и офицеры своим наглым высокомерием как бы подчеркивали: так было, так есть, так будет.

Работники санчасти общались с солдатами только в часы работы. Это не устраивало Щорса: он захотел жить среди солдат, их жизнью, их горестями, влиять на их умонастроения, внушать им, что «так было, так есть, но так не должно быть». Воспользовавшись своими правами вольноопределяющегося, он вступил в Полтавскую школу прапорщиков и после окончания школы в 1916 году был направлен на австрийский фронт командиром взвода в 355-й Анапский полк.

Подтянутый, всегда тщательно выбритый, с маленькими усиками, которые подчеркивали бледность лица, остроумный в беседе и смелый в бою, новый прапорщик пришелся по душе офицерам полка, но их благорасположение вскоре сменилось ярой неприязнью: они заметили, что между солдатами и прапорщиком Щорсом установились немыслимые в царской армии товарищеские отношения и что его, прапорщика Щорса, частенько навещают «подозрительные типы» из других рот. Зашумели офицеры, полетели в штабы полка и дивизии «служебные записки». Весь этот шум не разразился бурей только потому, что с каждым днем все явственнее стали прорываться подземные толчки приближающейся революции.

Наступил февраль 1917 года. Царя сменило Временное правительство, и это правительство захотело во что бы то ни стало удержать народ в окопах. А солдат устал от войны, да и не за что ему было свою кровь проливать: на фронте — все то же офицерье, а в тылу — все те же помещики и тот же фабрикант. Злобы в сердцах накопилось до края, но как переплавить эту злобу в оружие, которым можно добыть «волю и счастливую долю», солдаты еще не знали. Потому-то они так чутко прислушивались к большевикам, что жили среди них, к большевистским агитаторам, что приезжали к ним из корпусных и армейских комитетов.

Одним из большевистских агитаторов был прапорщик Щорс. «Не Дарданеллы нужны русскому крестьянину, — объяснял он солдатам, — а нужна земля, не крест на Ай-Софии нужен русскому рабочему, а нужен верный заработок и человеческая жизнь. И все это — землю и человеческую жизнь — вы можете добыть, если выкинете капиталистов из правительства».

Осенью 1917 года заболел Николай Александрович: сказались тяготы окопной жизни, сказалось нервное перенапряжение последних месяцев. Его направили в госпиталь, а после выписки из госпиталя куда деваться? Только домой: армия к тому времени перестала существовать.

С вещевым мешком за плечами, в продымленной шинельке и застиранной гимнастерке, в просторных яловичных сапогах, хотя и начищенных до зеркального блеска, явился Щорс в родной Сновск. Там петлюровцы в цветных свитках и широких шароварах, они грабят, пьянствуют и песни горланят про «вильну Украину». Да к тому еще приближаются немецкие полчища, те, которые пан Петлюра призвал себе в помощь.

В Сновске была небольшая подпольная большевистская организация, с ней и связался Николай Александрович.

Шел февраль 1918 года. В Гомель на заседание революционного комитета съехались представители с мест. На повестке дня всего один вопрос: борьба с иноземными захватчиками. Решили: всюду, где только возможно, организовать партизанские отряды. Организацию отряда в Сновске поручили Щорсу.

Взял слово Николай Александрович. Он поблагодарил за доверие, но постановка общего вопроса его не удовлетворила. Отряды — нужное дело, однако это не все. Для партизанской борьбы с немцами нужны новые методы.

— Какие? — спросили его.

— Немцы продвигаются по железнодорожным магистралям и продвигаются большими массами. Какова наша задача? Мы должны отвлекать их от железных дорог. Мы должны заставлять их углубляться в леса, мы должны дробить их силу, бить их по частям.

Щорс организовал партизанский, отряд — небольшой, всего человек тридцать, но сновские большевики подобрали человека к человеку. В отряде были железнодорожники, годами связанные с партией, были фронтовики — бывалые солдаты, было несколько крестьян — люди пожилые, громившие помещиков еще в 1905 году.

В первый же день утром выстроился отряд на лесной поляне. Крестьяне были в свитках, в валенках, а горожане — кто в пальто, кто в шубе.

— Товарищ командир, отряд построен для инспекторского смотра! — доложил старший.

Щорс молча прошелся по рядам, всматривался в лица, переводил взгляд на ноги.

— Смотра не будет. Отправляйтесь обратно в землянки, побрейтесь, почиститесь, пуговицы пришейте. А кто в валенках явился, пусть домой сбегает, переобуется. На дворе весна, неудобно в валенках топать, а своих складов у нас пока нет: нарядов на обмундирование еще не получили. — Эти слова Щорс произнес спокойным голосом. Но вдруг посуровел его голос: — Вы солдаты революции! Когда наш отряд войдет в какую-нибудь деревню, крестьяне должны по нашему внешнему виду сразу узнать: пришли солдаты великой Коммунистической партии.