Саврола подготавливал революцию с целью «восстановить старую конституцию», при этом он охотно использовал пропагандистские меры, которыми владел в совершенстве. Когда он выступал перед народом, тщательно готовил свое выступление, помня, что «ораторское искусство оценивается только теми, кто в этот момент слушает оратора, что плоды риторики — тепличные растения». Тем не менее Саврола оттачивал каждую мысль, с математической точностью рассчитывал действия произнесенных им слов, так как они должны «быть понятны всем, даже самым необразованным и самым примитивным». Они должны проникать «глубоко в сердца людей», «поднимать их над обыденностью жизни и увлекать их»; звучание этих речей должно радовать слух, содержание — возвеличивать сердца; эти слова должны были служить взрывчатым веществом, с помощью которого он сможет «вырвать сердце из тела». Своими речами Саврола не стремился изменить существующее положение вещей, он хотел только оказать воздействие на людей, увлечь их. «Какое увлекательное представление! Он держал в памяти все карты, которыми играл». Кульминацией книги была большая речь Савролы, произнесенная им перед толпой из семи тысяч людей, собравшихся накануне революции на главной площади города. Хорошо продуманным началом своей речи он постепенно довел их до экстаза. Когда он в заключение «проникновенным, хорошо поставленным голосом» произносил слова о «надежде на процветание, на которое имеет право буквально каждый, даже самый бедный человек», толпа уже не могла сдерживать себя. Разразившийся шквал аплодисментов перешел во всеобщее неистовство. Казалось, что на всем пространстве царил общий дух. Вся страсть, все мысли, вся душа оратора как будто бы передались каждому из семи тысяч собравшихся людей — воодушевление шло не только от оратора, люди воодушевляли друг друга.
Но Саврола-Черчилль сохраняет при этом трезвый ум: «Кто я в этой толпе: господин или раб? Во всяком случае, у меня нет иллюзий!» В этом главная идея книги и основа политической философии Черчилля — у лидера нет своих политических целей, он становится истинным героем тогда, когда выражает мысли и чувства людей, от имени которых он выступает. Если задать вопрос: «Для чего все это?», — то ответ на него будет звучать так: «Это все делается для свободы самовыражения «вождя», «властителя дум», для удовлетворения его огромного честолюбия. Вы хотите преуспеть? Тогда вы должны работать, когда другие отдыхают. Вы хотите, чтобы вас считали мужественным человеком? Тогда умейте противостоять искушениям. Все это вместе взятое означает умение рассчитывать, это азы экономики». Честолюбие, а не «благо народа» или «старая конституция» находится в основе действий Савролы. Среди его окружения есть немало врагов, но он не считает их более опасными, чем тех анархистов и социалистов, входящих в тайный союз Карла Кройце, которые, по общему мнению, «имеют наибольшее влияние на широкие круги рабочего класса». И здесь на ум консервативному революционеру приходят мысли, которые прошли сквозь всю жизнь Уинстона Черчилля и в правильности которых он никогда не сомневался: «Бывают такие моменты, в которые я вдруг начинаю понимать, что все мы, кто выступает за демократию и старую конституцию, являемся только волнами большого социалистического вала, который непредсказуем и неизвестно куда вынесет нас всех…»
Когда 26-летний Черчилль в 1901 году вошел в Вестминстерский парламент, в его политическом багаже, как он сам выразился, было только одно чувство — бесконечное восхищение своим отцом и такая же бесконечная вера в правильность «демократического торизма». «Я почти не рассуждая принял на веру все его убеждения», — писал он позже об отце. Труднее пришлось ему позже, когда он познакомился с оппортунистическими идеями лорда Рандолфа, из которых он смог извлечь лишь его веру в непрерывность развития английского общества и необходимость привести к взаимодействию «величие церкви, государства, короля и отечества с современной демократией». «Я не мог понять, — писал Черчилль, — почему массы трудящихся не должны выступать в роли защитников старых институтов, с помощью которых они когда-то достигли свободы и прогресса». Это, без сомнения, была квинтэссенция понятия, известного под названием «демократический торизм», это понятие было самым существенным и в убеждениях Савролы, стремившегося своей «революцией» восстановить состояние, называвшееся «старой свободой и старой конституцией».
Черчилль при случае не раз приводил слова, принадлежавшие Дизраэли: «Все нации делятся на две группы: одни управляются сильной властью, другие — сильными традициями». Нужно помнить, что идея обновленной, пронизывающей нацию традиции была особенно близка Черчиллю-политику, он исповедовал ее, будучи молодым, и пронес до самого конца жизни.
Основной принцип жизни Черчилля — по мнению всех его современников — заключался в огромном всепоглощающем чувстве честолюбия (таком же, какое было присуще Савроле), которое выражалось в постоянном стремлении привлекать к себе всеобщий интерес и всеобщее внимание. Все, что выходило за рамки обыденности, все драматическое и романтическое неудержимо влекло его к себе, если оно привлекало общественный интерес к его личности. Он не изменил своих взглядов с 1897 года, когда началась военная кампания в Индии; тогда в письме к матери он писал: «Если у тебя есть твоя публика, которую ты хочешь сохранить, то для тебя нет ничего, что считалось бы исключительно смелым или слишком великодушным». Чтобы он ни делал, он делал с расчетом на свою карьеру, которая являлась его наивысшей целью и поглощала всю энергию; она определяла выбор друзей и знакомых. То, что не сулило ему никакой выгоды — не интересовало его, это относилось и к области его личных интересов. Может быть, он опасался попасть в ловушку, как какой-нибудь простолюдин. Общество же, окружавшее лорда Сесила, состоявшее из молодых консервативных парламентариев, привлекало его, он чувствовал себя в нем комфортно и был хорошо принят в их кругу. Он охотно подчинялся авторитету личности лорда Хью Сесила; однако он не хотел подчиняться авторитетам его собственной партии, даже если они принадлежали к правительственным кругам. Чем больше он занимался жизнью и деятельностью своего отца, тем яснее понимал секрет его успеха: он заключался в противопоставлении своих взглядов общей линии партии и в продвижении по лестнице успеха.
Первой жертвой Черчилля в парламенте стал военный министр Бродрик, представивший свой проект военных расходов. Воспользовавшись советом одного из друзей своего отца, работавшего в казначействе, Черчилль представил этот проект как откровенную насмешку над разумной экономичностью. Черчилль работал над этой речью в течение шести недель, подобно Савроле он тщательно продумывал воздействие каждого слова, заучивал ее наизусть. В речи, произнесенной ровно через три месяца после его прихода в парламент, Черчилль дал волю своему демагогическому красноречию, не пожалев сил, чтобы сделать свою жертву смешной, унизив ее. Он откровенно получал удовольствие от того, как ему удалось увлечь своей речью весь парламент. Точно так действовал и отец; в этом и заключался секрет его успеха. Однако в этот раз молодой Черчилль успеха не добился. Он столкнулся здесь с функционерами консервативной партии, отличавшимися тупостью и ограниченностью. Они с недоверием отнеслись к его выступлению и не уделили почти никакого внимания его бунту против партии и правительства. Черчилль же, вызвавший своей речью в чопорном парламенте всеобщее восхищенное удивление, сравнимое разве что с появлением райской птицы, чувствовал себя ущемленным, когда в измененном составе правительства в 1902 году он не нашел своей фамилии. Ему еще придется познакомиться с ним поближе, когда он будет давать объяснения в зале суда по поводу опубликованной им в 1906 году биографии отца. Черчилль спешил, и в то время, когда Чемберлен не очень решительно продвигал свой проект, защищавший таможенные правила в торговле, он выступил как сторонник принципа свободной торговли, ограничивавшего действия кабинета Бальфура. Этот принцип в условиях Англии того времени был очень актуальным, так как свободная торговля помогла бы накормить широкие массы народа. В дальнейшем принцип свободной торговли вывел Англию в ряды самых развитых экономических держав мира. Вполне возможно, что Черчилль стал бы в ряды активных защитников этого принципа, если бы увидел, что проведение его в жизнь встречает противодействие. К этому же времени относится, вероятно, полный отход Черчилля от консерваторов. Он хорошо понимал несостоятельность консервативной партии и ее правящей верхушки, находившейся у власти более двадцати лет. В узком кругу он не скрывал, что консервативная партия не оправдала его ожиданий и что он постарается сделать из этого соответствующие выводы. Вскоре после этого, в мае 1904 года, он совершает переход к либералам, которые ответили на такое восстание против «старого порядка» сразу же в декабре 1905 года, предложив Черчиллю должность парламентского статс-секретаря в министерстве колоний. Состоявшиеся месяц спустя парламентские выборы принесли либеральной партии убедительную победу, а ее теперь уже либеральному кандидату Уинстону Черчиллю — место в парламенте от северо-западного округа Манчестера. В парламентской борьбе Черчилль выступал за ослабление законов, запрещавших въезд в Англию; таким образом он встал на защиту пострадавших от преследований восточно-европейских беженцев. Для многих деятелей либерального Олимпа этот факт стал надежным свидетельством его преданности идеалам усыновившей его партии. В действительности же этой позицией Черчилль подтверждал свои политические симпатии и заключал необходимые ему связи, которые должны были позднее сыграть свою положительную роль.
