Хотя Рузвельт никогда не упускал из вида действительность противоположных интересов, было бы неправильным полагать, что эти идеалы имели для Рузвельта только риторическое или пропагандистское значение. Он верил в эти идеалы, думал, о чем говорил, а иногда мог относительно легко от чего-то отказаться, потому что его непоколебимый прогрессивный американский оптимизм от этого не страдал. Во внешней политике у него было то же самое отношение между целью и средством, как и в реформистской политике «Нового курса». Если правильным было только главное направление, он не стыдился заключать компромиссы, находить окольные пути, не оказывать сопротивления там, где он не мог это устранить.
«Я люблю помечтать, — писал он в ноябре 1942 года, — но одновременно я чрезвычайно практичный человек». Критикам «четырех свобод» и Атлантической хартии, которые считали ее идеалы абсурдными, так как их невозможно реализовать, Рузвельт дал ответ в своей публичной речи в Канаде в 1943 году: «Если бы эти люди жили 150 лет назад, они бы стали насмехаться над заявлением о независимости, почти тысячу лет до этого они бы смеялись над Великой Хартией, а еще много тысяч лет раньше они бы стали насмехаться над Моисеем, когда он с десятью заповедями спускался с горы». Рузвельт был в международной политике не только державным политиком, он рассматривал эти важные документы только как верстовые столбы на пути прогресса человечества.
Уинстон Черчилль подписывал Атлантическую хартию со значительными оговорками. У него не было ни малейшего желания жертвовать Британскую империю на алтарь права народов на самоопределение. Он подозревал, притом не без основания, что американское требование свободной торговли рано или поздно приведет к развалу льготной пошлинной системы Британской империи, установленной в 1932 году, а истощенная британская экономика будет подвержена беспрепятственной конкуренции со стороны американского экономического колосса. Кроме того, Черчилль понимал, что Рузвельта волнует, как скажутся последствия хартии на отношении англосаксов к Третьему в союзе, к Сталину.
Нападение Гитлера на Советский Союз за одну ночь изменило отношение англосаксонских политиков к Сталину. Из сообщника Гитлера, который вместе с немецким диктатором в секретном дополнительном протоколе к пакту о ненападении от 23 августа 1939 года разделил Восточную Европу на сферы влияния, оккупировал Восточную Польшу, в так называемой «зимней войне» с Финляндией захватил значительные территории, аннексировал Прибалтийские государству и Бессарабию, чей авторитет в связи с этим был сведен К нулю, он стал их союзником против Гитлера, помогать которому военными поставками было решено одновременно в Вашингтоне и Лондоне. На вопрос личного секретаря в связи с этим необычным поворотом заядлый антикоммунист Черчилль ответил, что если Гитлеру суждено попасть в ад, то и тогда в преисподней он будет напоминать черта. Такого мнения были Рузвельт, министр иностранных дел Халл и военный министр Стимсон.
Публичное обязательство Черчилля соблюдать принципы Атлантической хартии стало иметь для Рузвельта свой смысл: помешать английскому премьеру в случае победы пообещать Сталину на условиях договора то, что ему обещал Гитлер. Ибо Сталин в сентябре 1941 года не только требовал от британцев создания второго фронта в Европе, что было невозможно в это время, но даже в критический период Советского государства в конце 1941 года наряду с военными поднимал и политические вопросы. Сталин действовал по законам Клаузевица и Ленина, он ни на минуту не забывал о главенствующей роли политики и поэтому вышел из войны великим победителем. Во время визита министра иностранных дел Идена в Москву в декабре 1941 года возникла конфронтация между Сталиным и британцами по поводу послевоенного устройства, которое сводилось к разделению их господства над Европой. Самое главное состояло, несомненно, в намерении Сталина сохранить Советский Союз в пределах границ 1941 года до нападения Гитлера. Сталин хотел удержать территорию, которую признал за ним Гитлер в Восточной Европе в 1939 году. Кроме того, он хотел еще иметь и то, что он безуспешно в 1940 году требовал от Гитлера: военный и политический контроль над Финляндией, Румынией, Болгарией и Турцией, а также усиленное влияние на Балканах. Во время этой встречи с Иденом Сталин откровенно говорил также как первый ответственный государственный деятель антифашистской коалиции о намерении раздела Германского рейха. За согласие с такими планами Сталин планировал щедрое вознаграждение. Он обещал Англии свою помощь, если она захочет после войны построить базы в западноевропейских странах, таких, как Франция, Бельгия, Норвегия и Дания.
Предложение Сталина, очень похожее на процесс-подписания гитлеро-сталинского пакта, не вызвало у Черчилля восторга. Это было издевательство над Атлантической хартией, и Черчилль был согласен с мощным американским протестом. Но и по содержанию у него не было никакого желания ставить подпись Англии под русской экспансией на Запад. Поэтому Черчилль ответил, что сначала нужно думать о том, как выиграть войну, а стратегическую безопасность русских западных границ будет решать мирная конференция.
Сталин в течение всей войны не отказывался от своего общеизвестного недоверия по отношению к капиталистическим державам и страха, что советские дивизии будут использоваться как пушечное мясо. На два важных для него вопроса — открытие второго фронта и послевоенное устройство в Европе — он не получил удовлетворительного ответа. В этих условиях было бы глупо с его стороны не подписать официальный документ Большой коалиции союзников, заявление 26 «объединенных наций» от 1 января 1942 года в Вашингтоне, в котором эти нации признавали принципы Атлантической хартии, обязывающие их к совместной помощи против членов пакта трех держав и их сторонников, и клятвенно обещали отказаться от любого сепаратного перемирия и условного мира. К этому заявлению, зародышу Организации Объединенных Наций, за время войны примкнула еще 21 нация. Правда, Сталин уже в сентябре 1941 года оставил путь к отступлению открытым, когда велел передать советскому послу в Лондоне, что практическое применение этих принципов зависит от обстоятельств, потребностей и особенностей каждой нации. Для мира и американской, не лишенной иллюзий общественности, которая прежде всего не знали ни оговорок Черчилля, ни намерений Сталина, могло показаться, будто Большая коалиция во имя общих целей в борьбе против агрессивных государств состоялась. Рузвельт мог сказать себе, что он не участвовал в спровоцированных позорных конфликтах по конкретным вопросам и в тайных двусторонних договорах между союзниками, которые когда-то так не нравились Вильсону. Он надеялся, что вступит со Сталиным в переговоры, а сейчас ему нужно было заняться неотложными военными проблемами.
Рузвельт заверил Черчилля, что и американцы будут придерживаться принятого в 1941 году решения, что война в Европе и против Германии является первоочередной задачей, и что война в Тихом океане и с Японией будет носить затяжной характер, пока не будет разбита Германия. В политическом аспекте соотношение сил противоборствующих сторон глобально не изменилось: Германия является в любом отношении наиболее опасным противником. В случае победы над Гитлером Япония будет вынуждена признать свое поражение, но победа над Японией, наоборот, никакого существенного воздействия не оказала бы. Япония, кроме того, в настоящее время находится дипломатически в лучшей ситуации, так как Советский Союз Японии войну не объявлял, в то время как действия Советского Союза, США и Великобритании против Германии смогут оказаться тесно связанными друг с другом. Тесное пространство для судоходства и огромные расстояния в Тихом океане и без того не позволяют проводить там крупномасштабные наступательные операции. Это основное решение относилось ко всему периоду войны, хотя из-за японских успехов до середины 1942 года было задействовано значительно больше американских войск, кораблей и военного снаряжения в Тихом океане, чем было ранее запланировано.
