— Ну вот что, — наконец произнес отец, оглядывая Якова. У того сукно на спине лопнуло, и с плечей и рукавов свисали лоскуты. — Чекмень этот сбрось, надень новый, он там, в горенке висит.

На рассвете тревожно заиграла труба.

— По-одъе-ем! По-одъе-ем! — пронеслось по лагерю. — Трево-ога-а!

Полуодетые казаки бежали к коням, заседлывали их, ладили вьюки со своим добром.

— Поспешай! Поспешай! — суетились унтеры. Труба продолжала торопить.

Вскоре сотни стали вытягиваться к дороге, где обозначилась колонна. С первыми лучами солнца полк тронулся в поход, двигаясь в авангарде 6-го корпуса. На этот раз его путь лежал к Силистрии.

Полусотня Якова шла впереди, в головном дозоре. Выехав на гребень увала, Яков увидел в лощине дома утопающего в зелени садов селения. У околицы толпились люди. Завидя казаков, бросились к ним. Первыми примчались ребятишки, окружили всадников, горластые и счастливые. Селение было румынским. Его жители, как болгары и греки, долгие годы находились под пятой Оттоманской империи, и теперь русских они встречали как своих освободителей.

Старик из толпы, держа на руках хлеб, приблизился к Якову, протянул каравай. За ним пробились к всадникам женщины с кувшинами.

— Угощайтесь! Пейте! — протягивали они наполненные вином кружки.

— Вот те война! Всю бы жизнь так воевать, — подмигивали казаки, утоляя жажду.

— Им турки хуже редьки. Целый век насильничали.

В толпе залилась скрипка, зазвенела переборами гармоника.

— Спасибо, други! Спасибо, братки! — слышались из толпы голоса.

На третий день они прибыли к Силистрии, где полк Бакланова причислили к отряду генерала Мадатова. Неделей раньше, а точнее 11 июня, этому отряду, состоявшему из одной конницы, удалось овладеть крепостью Гирсово. Осада продолжалась семь дней, после чего последовал решительный штурм. Победителям досталось почти сто неприятельских орудий, четырнадцать знамен, большие запасы пороха и провианта.

Силистрия, как и Браилов, находилась у Дуная, и она не только препятствовала судоходству, но и прикрывала дороги к крепостям Шумле, Туртукаю, Кюстенджи (Констанце) на Черном море. Турки укрепили Силистрию, разместили в ней сильный, пятнадцатитысячный гарнизон, сосредоточили большие запасы всего необходимого.

С подходом подкрепления русское командование решилось на активные действия. Генералу Мадатову было приказано лихим налетом, как это он сделал под Гирсово, ворваться в крепость и принудить гарнизон к сдаче.

— Попытка не пытка, — сказал лихой кавалерист.

Валериан Григорьевич Мадатов — армянин. Отец его был конюхом, мечтавший устроить детям спокойную и обеспеченную жизнь. Надеялся сделать сына Ростама, так по-армянски звали будущего генерала, коммерсантом. Жизнь же распорядилась иначе. Вступив на военную службу, Мадатов увлекся ею, через семь лет стал капитаном. В Отечественной войне принял командование Александрийским гусарским полком, а потом вышел в гренадеры. В дальнейшем служба его проходила на Кавказе, где он был исполнительным помощником знаменитого Ермолова[5]. Здесь, на Балканах, Мадатов начальствовал над гусарской дивизией.

В расписанной им диспозиции первыми к крепости должны были пробиться небольшой группой казаки и хитростью выманить из крепости турецких конников. Старшим назначили Бакланова.

— Поезжай к генералу, он объяснит, что и как сделать, — сказал отец Якову.

Генерал Мадатов находился на холме в окружении офицеров. Небольшого роста, слегка сутулясь, он, казалось, врос в седло.

— Вы кто? — с легким акцентом спросил он Якова.

— Хорунжий Бакланов, старший казачьей полусотни из полка Бакланова.

Генерал оценивающе поглядел, задержал взгляд на сабле: она была больше обычной.

— Сын или брат командиру? Сын? Ну и вымахал! Тебе ж сколько лет, детушка?

— Девятнадцать.

Мадатов покачал головой и начал объяснять, что казакам нужно сделать.

— Главное, нужно выманить из крепости турок, да заодно вызвать на себя неприятельский огонь, чтобы знать, где располагаются их стрелки, да находятся орудия. Постарайся подолее погарцевать у стены, но глаз с ворот не спускай. — Ворот крепости не было видно. Хитроумный строитель установил их так, что крепостная стена их скрывала. — А как турки выскочат из крепости, не спешите ретироваться, постарайтесь заманить их за собой подалее от ворот. Тогда уж к крепости помчатся гусары, чтоб захватить эти самые ворота.

Собрав казаков, Яков неторопливо объяснил им задачу.

— Ежели есть какие сумнения, выскажите…

— Все понятно! Чего уж тут объясняться!

Яков оглядел строй, осенил себя крестом.

— Тогда с богом! — и ударил каблуками коня.

Они выскочили из лощины лавой и, набирая скорость, помчались напрямик к крепости. Справа и слева от Якова, устрашающе выставив пики, неслись казаки полусотни, словно перед ними был живой враг.

Из крепости захлопали выстрелы, в амбразурах и поверх стены вспыхнули частые дымки. Громыхнуло орудие, потом второе. Ядра зловеще пролетели над ними. Одно разорвалось перед ними. Дико заржала лошадь, всадник вылетел из седла.

Ворота крепости распахнулись, и оттуда вынеслись турецкие всадники.

— Ал-ла-ла-ла! — слышались их устрашающие крики. Засверкали ятаганы.

— Отходи! — скомандовал Яков.

Но атака турок была столь стремительна, что казаки не смогли отступить, вынуждены были схлестнуться врукопашную. В следующий миг казаки и турки сбились и, перемешавшись, дрались группами и в одиночку.

Яков схватился с бородатым всадником. Первый удар он отразил с трудом, замахнулся сам, но бородатый увернулся, конец сабли задел лишь седло. Не давая противнику опомниться, нанес второй удар. Выронив оружие, турок выхватил из-за пояса пистолет. Но прежде чем спустил курок, Яков ударил турка по плечу…

Генерал Мадатов следил за схваткой. В подзорную трубу он видел, как хорунжий нанес удар. Генерал был искушенным воином, не раз участвовал в схватках, знал лихих рубак, но такого еще не видывал: турок был рассечен надвое.

— О господи, да неужто так можно! Вот это сила!

— Не иначе, как в саблю залита ртуть, — высказал предположение стоявший рядом полковник.

— Какая ртуть? Зачем?

— Чтоб удар был сильней.

К месту схватки на помощь казакам неслись гусары. Турки бросились к крепости, едва успели скрыться.

После схватки Мадатов подозвал Якова:

— Покажи, детушка, саблю.

Генерал взял оружие, стал внимательно разглядывать. Попробовал пальцем — остра ли, поднял и опустил.

— Не тяжела ли?

— Никак нет, в самый раз.

Генерал укоризненно посмотрел на полковника.

Составленный Дибичем план войны казался безупречно точным. С немецкой педантичностью в нем были расписаны по дням и даже часам действия русских войск и неприятельской стороны. «За пять месяцев с турками будет покончено», — заверял императора генерал. На деле же получалось, как в горькой поговорке: «Воевали на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить».

К осени русским войскам на Балканском фронте удалось овладеть лишь шестью крепостями, в том числе большой крепостью Варной. На Кавказском фронте двадцатипятитысячный корпус генерала И. Ф. Паскевича, поддержанный населением Грузии, Армении и Азербайджана, принудил к сдаче турецкую крепость Карс, а также занял Ардаган, Ахалцихе, Баязет. На Черноморском побережье удалось овладеть Поти и высадить десантный отряд под начальством А. С. Меншикова в Анапе. Таковы были незначительные успехи русской армии в 1828 году, достигнутые значительными потерями.

Вопреки заверениям Дибича армия к войне оказалась неподготовленной. Просчеты обнаруживались во всем: в руководстве, состоянии войск, выучке солдат и офицеров, в вооружении, обеспечении всем необходимым. Сознавая свою вину и неспособность к руководству, поспешил в Петербург великий князь Михаил Павлович, прозванный в армии «рыжим Мишкой». За ним убрался командующий армией Витгенштейн. Уехал и сам император Николай, находившийся при главной квартире. «При мне все идет дурно, — заявил он. — Не хочу более мешаться в дела. Пусть генералы сами без меня разберутся».