«О, хоть бы какой-нибудь ветерок. А еще лучше — дождь». Но дождей не было уже второй месяц. Капитан Вестфален слышал, что, когда летний муссон в июле начинает дуть с юго-запада, жди обильных дождей. А до тех пор он сам и его люди должны жариться на солнце.

Но могло быть и хуже.

Его ведь могли послать отбивать Мирут и Дели у повстанцев, и пришлось бы тогда маршировать вдоль Ганга в полном обмундировании с выкладкой, лицом к лицу сталкиваться с ордами орущих сипаев.

Капитан содрогнулся. «Нет, большое спасибо, это не для меня».

К счастью, на восточную часть бунт не распространился, во всяком случае, здесь он не ощущался. Вестфалена это весьма устраивало. Он намеревался и впредь держаться как можно дальше от военных действий. Из полковых сводок ему было известно, что в Индии всего двадцать тысяч английских солдат. А что, если бесчисленные миллионы индусов поднимутся и покончат с британским господством? Это было бы настоящим кошмаром. Все, конец английским господам.

И конец тогда Восточно-Индийской компании. Ведь именно из-за нее ввели сюда английские войска — защищать интересы «Компании Джона». Да, конечно, Вестфален поклялся драться за империю и не отказывался исполнять свою клятву, но, черта с два, он не собирается умирать из-за интересов шайки частноторговцев. В конце-то концов он — джентльмен и принял это назначение, чтобы избежать финансового краха, чтобы спасти свое имение. А также завязать полезные контакты. Он устроил так, что оказался на административной работе — никакой опасности. Прежде всего ему нужно время, чтобы найти пути, как покрыть карточный долг — можно сказать, огромный долг для мужчины сорока лет, а уж затем можно думать о возвращении домой. Он сделал гримасу, вспомнив, какие бешеные деньги растранжирил после смерти своего отца, когда на него свалилось баронетство. Но и здесь, на другом конце света, его преследовали неудачи. До того как он прибыл в Индию, здесь все было тихо и мирно, правда, иногда возникали небольшие проблемы, но ничего серьезного. Империя покоилась на лаврах. Но сейчас все разногласия и противоречия между новобранцами различных местных племен, казалось, выплыли на поверхность — похоже, они только и ждали его приезда. Он здесь еще меньше года, а что произошло? Взбунтовались сипаи.

— Какая несправедливость!

«Но могло бы быть и хуже, Альберт, старина, — повторял он себе уже в тысячный раз за сегодня. — Могло бы быть и хуже».

Но могло быть и намного лучше. Хорошо бы вернуться в Калькутту, в форт Уильямс. Там тоже не прохладнее, но зато близко море. Если Индия вдруг взорвется, прыгай в лодку на реке Хугли и преспокойно отправляйся в Бенгальский залив.

Вестфален еще раз отхлебнул из кувшина и прислонился к стене. Конечно, далеко не официальная поза, но, честно говоря, пошло оно все к черту. Его офис напоминал сейчас раскаленную печь, и потому разумнее всего стоять здесь, под навесом, с кувшином воды и ждать, пока сядет солнце. Сейчас три часа. Скоро должно стать прохладней.

Он помахал рукой у себя перед лицом. Если ему удастся выбраться из Индии живым, единственное, что он будет вспоминать с еще большим ужасом, чем жару и влажность, — это мухи. Они повсюду. Рынок просто кишит мухами: ананасы, апельсины, лимоны, кули с рисом — все усыпано черными точками, которые движутся, взлетают, садятся опять. Здоровые наглые мухи опускаются тебе на лицо и взлетают прежде, чем ты успеваешь их прихлопнуть.

И бесконечное жужжание — то ли торговцы, пытающиеся всучить свой товар, то ли орды мух.

Капитан уловил запах горячего хлеба. Супружеская пара в лавчонке слева от Вестфалена продавала шупати — небольшие лепешки пресного хлеба, который в Индии едят все — и богатые, и бедные. Помнится, он как-то раз попробовал его, но хлеб показался ему слишком безвкусным. Весь последний час женщина, не разгибаясь, пекла бесчисленные шупати на круглых железных противнях. Температура воздуха вокруг нее накалялась градусов, наверное, до ста тридцати.

Как они могут это выносить?

Капитан закрыл глаза и взмолился, чтобы мир освободился от жары, засух, навязчивых кредиторов, вышестоящих офицеров и повстанцев-сипаев. Хорошо бы вот так, закрыв глаза, простоять весь день и...

Но открыть глаза все же пришлось — вдруг исчезли все звуки. Улица затихла. Вестфален оторвался от стены и выпрямился. Торговцы, которые до этого яростно торговались с покупателями, исчезли в проулках, на боковых улицах, дверных проемах, причем без всякой спешки, без паники, все они как будто вдруг вспомнили, что должны быть где-то в другом месте.

Остались только лавочники... лавочники и их мухи.

Обеспокоенный Вестфален схватился за саблю, висевшую у левого бедра. Ему еще ни разу не приходилось пользоваться ею для самозащиты, и он надеялся, что и впредь обойдется без этого.

Слева от себя он почувствовал какое-то движение и резко повернулся.

Маленькое приземистое подобие человека в оранжевом дхоти святого управляло караваном из шести мулов, ведя их прямо по центру улицы.

Вестфален успокоился. Какой-нибудь свамин или что-нибудь в этом роде.

Священник остановил своих мулов перед прилавком с сырами. Он ни на шаг не сошел со своего места перед караваном мулов, не посмотрел ни налево, ни направо. Он просто стоял и ждал. Торговец сырами быстро отобрал самые большие круги и поднес их человечку, который, бросив взгляд на подношение, слегка наклонил голову в знак одобрения. Лавочник сложил сыры в тюк, притороченный к спине одного из мулов, и отступил в дальний конец прилавка.

Но ни одной рупии не перешло в руки торговца.

Вестфален со все большим изумлением продолжал следить за маленьким человечком.

Следующую остановку караван сделал на той стороне улицы, где стоял Вестфален, — у торговцев шупати. Муж принес человечку полную корзину лепешек. Тот опять кивнул, и этот товар тоже нашел свое место на спине мула.

И опять торговец не получил ни одной рупии, вопрос о цене даже не поднимался. Со времени своего прибытия в Индию Вестфален не видел еще ничего подобного. Эти лавочники готовы с собственной матери содрать деньги за завтрак, а тут — такое.

Единственное объяснение всему — страх.

Лавку с водой священник прошел не останавливаясь.

— С вашей водой что-то не так? — спросил Вестфален у сидящего рядом с ним на земле торговца водой.

Тот говорил по-английски. Сам Вестфален не видел смысла в изучении местного языка, он никогда даже не пытался что-либо понять. В этой богом забытой стране четырнадцать основных языков и что-то около двухсот пятидесяти диалектов. Абсурд какой-то. Правда, несколько словечек Вестфален все-таки подхватил, но это не было сознательным усилием, просто они осели у него в мозгу. В конце концов, пусть местные учатся понимать его — и многие из них действительно его понимали, особенно торговцы.

— В храме есть своя вода, — сказал водонос, даже не подняв глаз.

— Какой это храм?

Вестфален хотел узнать, чем этот священник заморочил головы торговцев, почему они стали такими уступчивыми. Подобная информация может пригодиться.

— Храм-на-Холмах.

— А я и не знал, что такой существует.

На этот раз водонос поднял голову в тюрбане и уставился на Вестфалена. В темных глазах было недоверие, его взгляд как бы спрашивал: «Как же это можно — не знать?»

— Какому же небесному богу посвящен этот храм? — Слова Вестфалена эхом отдались в царившей вокруг тишине.

— Кали, темному божеству, — очень тихо прошептал водонос.

— А, да.

Он и раньше слышал это имя. Особенно оно популярно в Бенгалии. У этих индусов богов столько, что не пересчитать. Странная религия — индуизм. Вестфален слышал, что она практически не имеет догматов, основателей и вождей. Что за странная религия?

— Я думал, что ее главный храм под Калькуттой, в Дакшинасваре.

— У Кали много храмов, — пояснил водонос. — Но таких, как Храм-на-Холмах, нет.

— Правда? И что же в нем такого особенного?

— Ракшасы.