Конечно, Зор может указать мне общее направление на Сари, но, не имея рядом его или другого жителя Пеллюсидара, я могу всю жизнь проплутать по огромному кругу; и если бы я даже шел по кажущейся прямой, шансы найти такой маленький кусочек земли, как Сари, были ничтожны. Однако никакие сомнения не могли отвратить меня от побега при малейшей возможности, и никогда не прекращу я попыток вернуться к моей Диан, пока я живу.

В то время, когда мои мысли витали где-то далеко, занавеска на двери откинулась, и в комнату вступил мускулистый мужчина с лицом не то человека, не то зверя. Он зарос жесткими, торчащими волосами почти до самых глаз, так что у него совсем не было видно лба, лишь узкая полоска в дюйм шириной белела над бровями. Глаза его были посажены так близко, что казались одним глазом, уши были заострены, как у зверя, губы — тонкие и жестокие. Несколько мгновений он стоял, уставившись на меня, губы его кривились в ухмылке.

— Итак, — сказал он наконец, — ты собрался бежать?

— Кто ты? — спросил я.

— Я — Ноак, новый дворецкий Мизы, — ответил он.

— Ну и что? — спросил я.

Все в нем вызывало у меня отвращение; по его отношению я чувствовал, что он пришел в поисках неприятностей, и я не стал пытаться умиротворить его. Что бы он ни собирался сделать, он собирался сделать это независимо от того, что я скажу или предприму; и я хотел побыстрее покончить с этим.

— Ты даже обрезал волосы, чтобы быть похожим на джуканина. Я думаю, все, что тебе сейчас надо, — набедренная повязка и джуканские украшения.

— Точно, — сказал я, глядя на его набедренную повязку.

Неожиданно его глаза загорелись маниакальной яростью.

— Ты думал сбежать от Ноака, а? Что разберусь с тобой. Когда я с тобой покончу, ты никогда ни от кого не сможешь сбежать. — Сказав это, он выхватил свой каменный нож и двинулся на меня.

У меня уже был один из принесенных Клито ножей, другой забрал с собой Зор; таким образом, я мог защищаться, и, когда он приблизился, я был готов встретить его.

Надеюсь, вам никогда не приходилось драться с сумасшедшим. Это одно из самых жутких воспоминаний в моей жизни. Ноак был не только сумасшедшим, но к тому же и очень мощным. Самым страшным в этой схватке было зверское выражение его лица, безумный блеск его жутких глаз, улыбка ярости на жестоких губах, обнаженные желтые клыки.

Я парировал его первый удар и ударил его в грудь своим ножом, но он немного уклонился, и я лишь порезал его мышцы. Это, однако, наполнило его еще большей яростью, он снова ударил меня и схватил свободной рукой за горло. Я еще раз увернулся от него, он с криком подскочил в воздух и прыгнул на меня. Я потерял равновесие и рухнул спиной на пол, а этот маньяк навалился на меня сверху. Он взмахнул ножом, чтобы прикончить меня, но я перехватил его кисть и ухитрился вырвать у него нож. Тогда он нацелился своими желтыми клыками мне в горло.

Я был вынужден отпустить его руку, чтобы оттолкнуть его, и вцепился пальцами в его горло. В другой руке я все еще сжимал свой нож, и, не задумываясь, направил его в сердце Ноака, а затем нанес еще несколько ударов.

Он закричал и какое-то время дергался в агонии, после этого сник.

Я столкнул с себя его труп и поднялся на ноги; меня тошнило от всего ужаса этой схватки и от близости его отвратительного лица.

Пока я стоял, восстанавливая дыхание, позади меня, в дверях, раздались какие-то звуки. Я резко обернулся, готовый встретить следующего противника, но это была всего лишь Клито. Она стояла в дверях и широко раскрытыми глазами глядела на труп.

— Ты убил Ноака? — прошептала она.

— Да, и у меня теперь есть джуканская одежда, — ответил я.

До того как я попал в Пеллюсидар, я никого не убивал. Я даже не видел ни одного человека, принявшего насильственную смерть, но здесь я убил многих людей, всегда, однако, из самозащиты или защищая других.

Это было неизбежно в обществе, где не существовало ни законов, ни людей, следящих за их выполнением.

Здесь, в Пеллюсидаре, каждый человек вынужден сам быть полицией, судьей и судом присяжных. Это не означает, что всегда побеждает правота, это только возможность; но когда на стороне человека правота и возможность, он чувствует значительно большее личное удовлетворение своей победой, чем если бы вызвал полицейского и передал преступника в руки медлительной машины правосудия, где правота не всегда побеждает.

Я полагаю, что Клито видела подобные смерти много раз, и ее потрясла не сама смерть Ноака, а страх перед тем, что может случиться, если мое преступление обнаружится.

— Теперь тебе некуда деться, — сказала она.

— Вряд ли я мог придумать что-нибудь еще, правда? — спросил я ее. — Не мог же я позволить ему убить меня.

— Я бы никогда не подумала, что ты можешь справиться с ним. Он был очень силен.

— Что ж, это уже сделано и ничего не вернуть назад. Теперь надо избавиться от улик.

— Мы могли бы похоронить его, — сказала она. — Другого способа нет.

— Но где? — спросил я.

— В вашей спальне, — сказала она. — Это будет самое безопасное место.

Свежий, неокоченевший труп очень трудно переносить, почему-то он кажется в два раза тяжелее и в четыре раза неуклюжее, чем при жизни, но мне удалось перекинуть тело Ноака через плечо и перенести его в нашу с Зором спальню. Зор, одетый в «костюм» джуканина, как раз выходил из нее, когда подошел я со своей ношей.

— Ну и ну! — воскликнул он.

— Ноак попытался убить меня, — сказал я.

— Так это Ноак? — недоверчиво спросил он.

— Был Ноак, — сказал я.

— Дэвиду пришлось убить его, — сказала Клито, — и я думаю, что для всех нас хорошо, что Ноак мертв.

— А зачем ты принес его сюда? — спросил Зор.

— Я собираюсь похоронить его в нашей спальне.

Зор почесал затылок.

— Судя по его виду, с ним лучше иметь дело с мертвым, чем с живым. Вноси его, я помогу тебе копать.

Мы вырыли узкую траншею глубиной три фута у одной из стен нашей спальни. Клито принесла из кухни еще один нож и помогала нам копать; но даже втроем мы копали очень долго. Мы прорезали слежавшуюся землю пола кончиками наших ножей, после чего выбирали ее руками, но в конце концов работа была завершена, и мы закатили труп Ноака в траншею и забросали его землей, плотно утоптав ее вокруг. На могилу мы набросали травяные маты; в тусклом свете комнаты ничего не было заметно.

— Теперь, — сказал я Зору после окончания этой работы, — давай удирать отсюда.

— Куда мы пойдем? — спросил он.

— Попытаемся выбраться из дворца, — ответил я, — и сделаем это прямо сейчас, пока Ноака никто не хватился. Пойдем, Клито, в конце концов ты можешь вернуться в Суви.

— Вы хотите взять меня с собой? — удивленно спросила девушка.

— Конечно. Ты ведь одна из нас. Без твоей помощи у нас ничего бы не получилось.

— Боюсь, что женщина будет обременять вас, — произнесла она. — Вам лучше идти одним. Вы можете вывести меня из дворца, но я очень сомневаюсь, что вы сможете провести меня через ворота деревни.

— Посмотрим, — сказал я. — В любом случае без тебя мы не пойдем.

— Конечно нет, — подтвердил Зор. — Если они остановят нас в воротах, мы скажем им, что мы гости из другой деревни и возвращаемся домой.

— Скажите им, что вы из Гамбы, — предложила Клито. — Это самая отдаленная деревня. Люди оттуда редко приходят сюда, так что у них будет мало возможностей проверить нас.

Однако мы даже не выбрались из дворца. Стража отказалась пропускать нас без разрешения Ноака, а когда мы начали настаивать, я увидел, что они насторожились. Тогда я сказал:

— Хорошо, мы вернемся и приведем Ноака.

Мы возвращались с упавшим сердцем, так как теперь побег казался невозможным. Мы обговорили все, и, наконец, пришли к мнению, что нам надо ознакомиться с дворцом, — вдруг имеется менее охраняемый выход. Нам светил всего один лучик надежды: никто даже не заподозрил, что мы не были джуканами.