Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Творчество Пустерлы отмечено рядом швейцарских и итальянских литературных премий, в том числе премией Монтале [1985], Большой премией Шиллера [2011], Швейцарской литературной премии [2013].

В переводе на русский отдельные стихотворения Пустерлы печатались в «Иностранной литературе» [1998, № 9 и 2002, № 9] и вошли в книгу «Итальянская поэзия в переводах Евгения Солоновича» [М.: Радуга, 2000].

Primo giomo di scuola [Первый день школы] взято из: Fabio Pusterla, Folia sommersa, gli alianti, Marcos у Marcos, Milano: 2004, p. 95. Stlanik [Стланик], Museo Lumière [Музей братьев Люмьер], Corpo stellare [Звездное тело], Istruzioni per la colonia marina [Правила поведения в приморском лагере], Le cose degli occhi [Что говорят и не говорят глаза] взяты из: Fabio Pusterla, Corpo stellare, gli alianti, Marcos у Marcos, Milano: 2010, pp. 15–16, 51, 106, 112, 195.

Первый день школы
Сентябрь? И сентябрь может споткнуться
в баре о стол, за которым каждый
из четверки картежников старается
                                             перекричать другого;
появляется сын банкующего,
                                  щуплый, белобрысый, в сияньи
первого дня школы.
Тосты я уже заказал, кока-колу тоже и за все заплатил,
вы мне стоите кучу денег, ты и твоя мамочка,
говорит один из сидящих стоящему сыну.
Считает взятки, сдает карты, смеется,
                                                   а сын в это время
истуканом смотрит на мир.
Один говорит по мобильнику:
я сейчас занят, обсудим потом, успеем,
чао, другой ругает себя за то, что сыграл дамой,
а тут еще и мамаша явилась,
                                    чтобы испортить ему игру,
вошла и растерянно улыбается, спрашивает:
что нового.
Стланик[3]

Через день-два менялся ветер, теплые струи воздуха приносили весну.

Варлам Шаламов
Один окликал с моста, хрупкого, как он сам,
вода, опять вода, говорил он,
                                              не говоря: тут, как всегда,
встречаемся — при свете воды.
                                                Между землей и небом.
Тут рядом, при свете. Лаская все, что можно: перила,
кору мертвых деревьев, осколки костей,
                                                    огрызки расчесок.
Руками, глазами, голосом: защитить
того, кто всплывает сзади, снизу,
незримый, из самых мрачных глубин — неожиданный
промельк птицы при свете
промоины. И повторять «спасибо»,
смиренно, предупредительно.
Другого тащили водоросли:
он считал речные подвохи, коряги, воронки.
Раздавленный временем, скользил
в текучей мути, без признаков жизни.
Отказавшись наотрез от всего: ни глаз, ни пальцев,
ни малейших признаков памяти или чувств.
                                            Крики, может быть,
крики, впаянные в решетки, в терки решеток.
                                                              Камни,
поросшие мхом, липкая грязь,
жесткое свеченье льдов, змеиные норы,
розы без корней. Он жевал стекло,
он тонул за всех.
Третий был далеко, недосягаемый[4].
Все шел и шел:
через усталость, через пустыню. Преданный,
шел с поднятою головой, еще держался на ногах.
Под облаками и сквозь облака пешком.
Под облаками и за облаками, шел, шатаясь,
но шел, но взглядом
искал Амур, чья грязномутная вода
тащила мертвые кости к морю,
запретному. Говорят,
он декламировал Петрарку.
Поднимите глаза, говорил он, поднимите тело,
                                                                          ищите
крылья.
Снежит. Простертый кедрач поднимается,
метит путь на морозе первоцвету,
предсказывает плоды, половодье.
Тем временем армадил держит путь на север.
Музей братьев Люмьер
По какому-то поводу или без всякого повода
на бескрайней зимней равнине
в длиннополых шинелях
дружно бросив наземь оружие
забыв о дымящихся лошадях
                                          которые сбились в табун
и о неприятеле от которого знают
                                                недолго ждать неприятностей
сотня тысяча солдат пустилась в пляс
с прискоком стуча неистово в стылую землю
каблуками высоких ботинок
рты разинуты в мучительно-радостном крике
а в середине два офицера изображают
простодушный танец любви быть может последний.
Звездное тело
Думая о тебе, понимаю: ты дума,
которую даже думать не смею, ты саднящая боль,
хочешь того или нет, ты обращаешь
мой взгляд к светящейся точке.
                                              Ты обрывок воспоминанья
потерянный, мой невыцветающий сон
без снов и воспоминаний, дверь, которая закрывает
и открывает вид на бурную реку. Ты содержанье,
не укладывающееся в слове,
                                           и при этом ты в каждом слове
отзываешься эхом-вздохом. Ты мой шелест листьев,
мои весны, голос, зовущий из незнакомого места,
которое знаю и узнаю, иначе и быть не может,
ты мой волчий вой на луну, голос оленя,
смертельно раненного. Ты мое звездное тело.
вернуться

3

Заглавие стихотворения и эпиграф связаны с рассказом «Кант» из книги Варлама Шалимова «Колымские рассказы». Стланик, или стелющаяся по земле сосна, — дерево, похожее на сибирскую сосну, распространенную к востоку от Байкала. Необычное растение, стланик ложится на землю при первых зимних холодах, предвещая неизбежные снегопады, чтобы подняться спустя многие месяцы предвестьем теплых струй воздуха, говорящих о близости весны. (Прим. автора.).

вернуться

4

Имеется в виду Мандельштам, умерший от истощения зимой 1938 г. в лагере под Владивостоком. В двух первых строфах стихотворения должны угадываться, по замыслу автора, метафорические образы поэтов Филиппа Жакоте и Пауля Целана, переводчиков Мандельштама на французский и немецкий язык. (Прим. перев.).

7
{"b":"231346","o":1}