Я смотрел прямо перед собой, продолжая держать руль. Что еще я мог сделать? Мне было тошно.

— Заткнись, сукин сын, — сказал я. — Положи сумку на палубу и посвети на нее фонариком. Фонарик на скамейке с правого борта.

— Он у меня при себе.

Барфилд положил сумку у моих ног.

Он зажег фонарик и расстегнул застежку саквояжа. Внутри были пачки денег: двадцатки, полу сотенные, сотенные.

«Я продала свои драгоценности, взяла ссуду под машину. Это наш последний шанс. Я не знаю, почему они хотят убить его, что-то случилось на вечеринке…»

— Ладно, можешь закрыть, — сказал я.

— Ты что, забыл мой титул? — спросил Барфилд.

— Что?

— Надо было сказать: «Можешь закрыть, сукин сын».

— Заткнись, — сказал я.

— Сколько времени тебе понадобится, чтобы выучиться судовождению, Джой?

— Слишком много, — ответил Баркли. — Оставь его в покое.

— У меня в школе были хорошие отметки по математике, — сказал Барфилд, — может, мне попробовать? Сколько можно его терпеть?

— Прекрати, — коротко бросил Баркли. — Даже если бы мы смогли добраться до места, без водолаза нам не обойтись.

— С аквалангом каждый дурак может нырнуть.

— Джордж, старина… — мягко сказал Баркли.

— Ладно, ладно…

— А что в самолете? — спросил я.

— Алмазы, — ответил Баркли. — Я бы сказал, довольно много алмазов.

— Чьи они?

— Наши, конечно.

— И она знает об этом?

— Да.

Я подумал, нет ли у меня скрытой тяги к мазохизму. Чем еще можно объяснить мое непреодолимое желание узнать эту поганую историю во всех подробностях?

— Они, что же, не собирались бежать в Центральную Америку?

— Собирались, по крайней мере поначалу. Но Маколи не мог взять ее с собой в самолет, потому что ему был нужен водолаз. У этих алмазов прямо тяга какая-то к воде. Вы будете уже третьим водолазом, который достанет их со дна моря.

— Ты ему еще роман об этом напиши, — посоветовал Барфилд.

— Ты опять вмешиваешься в вопросы стратегии, Джордж?

— Нет, нет, — торопливо сказал Барфилд. — Но какой смысл рассказывать этому психу…

— Здесь он никому об этом не расскажет, поверь мне.

А на берег ему не вернуться. Намек прозрачней некуда. Наверное, они говорили что-то еще, но я ничего не слышал, как будто вдруг остался на кокпите один. Все было неправдой, от начала до конца. Она лгала мне. Зачем теперь искать какие-то оправдания? Все ясно как день. Надо быть полным идиотом, чтобы давным-давно во всем не разобраться. Меня не интересовал ни этот их самолет, ни дурацкие алмазы, ни прочие подробности всей этой заварухи. Она лгала мне, все время лгала!

Я болван, кретин. Я верил ей. Даже когда у меня хватило ума понять, что все это звучит как-то странно, все равно верил. «Она не станет меня обманывать». Как же, не станет, идиот несчастный! Смотрел в ее невинные, манящие серые глаза и думал: «Она просто не способна сказать неправду». Господи, надо же быть таким дураком! Она не смогла полететь с ним на самолете, потому что нужно было поставить дополнительный бензобак. Я — их последний шанс на спасение, она доверяет мне последние деньги. Она, наверное, хохотала до судорог. Не надо прятать голову в песок. Вот тебе вся правда, Мэннинг. Я даже представил себе, как она говорила мужу: «Дорогой, этот болван верит всему, что ему ни наплетешь».

Меня провели как школьника. А я и поверил. И поэтому убил в драке этого несчастного мерзавца, и теперь полиция будет у меня на хвосте до конца моих дней. Только он, конец этот, не за горами. Это такой же факт, как то, что я свалял дурака. Они избавятся от меня, как только я найду самолет и достану из него то, что им нужно.

И ее они тоже убьют. Жалко, правда? Я подумал, понимает ли она, что ей их не разжалобить. Как только она расскажет им, где искать самолет, они сразу ее и порешат. Им это что комара прихлопнуть. А если не скажет, они будут ее бить, получая от этого удовольствие. Так что лучше уж ей протереть свои красивые глазки и понять, что ей принесет эта прогулка по морю при луне. Я должен был бы испытывать какое-то удовлетворение от того, что она поплатится за свое вранье, что ее убьют вместе со мной, но ничего такого я не чувствовал. Мне было тошно.

Может, мне еще пожалеть ее? Этого только не хватало. Ее подлое, предательское вранье… Тут я остановился. Мне в голову пришла одна мысль.

Если она знала, что в самолете и где он находится, почему они давным-давно ее не схватили? Почему они все пытались найти Маколи, захватить его живым и расспросить, если ее они могли прибрать к рукам в любое время?

Я обругал себя на чем свет стоит! Что за черт, опять я ищу для нее оправдание. Зачем им ее захватывать, если они надеялись, что она выведет их на Маколи? У нее-то сведения о самолете были из вторых рук, так что они решили воспользоваться ею, только когда другого выхода уже не было, когда Маколи не стало. Им просто ничего другого не оставалось. Да, шансов у них немного, подумал я.

Мы проходили большую дамбу. Волна была средняя, но из-за отлива все бурлило и клокотало. Время от времени волны слегка захлестывали палубу. Я направил яхту к бую на выходе в открытое море.

— Возьмите руль, — сказал я Баркли.

Он передвинулся на мое место, а я пошел и поставил грот и кливер, Барфилд оставался на месте, сидел и курил. Пока я ставил паруса, мы как раз подошли к бую. Я заглушил мотор.

— Какой курс? — спросил я у Баркли.

— Чуть западнее рифа Скорпион, — ответил он из темноты.

— Пока и это сойдет, а утром расспросим миссис Маколи поподробнее.

— Ладно.

Я спустился в каюту, опустил откидной столик над левой койкой, зажег укрепленный над ним фонарик. 155 румбов будет в самый раз. Интересно, какой у нас будет угол отклонения? Трудно сказать, ведь раньше я на этой яхте не ходил. Впрочем, какой бы он ни был, это неважно. Тут особой точности не требуется. Мы ведь только приблизительно знаем, куда идем. И потом, мне все равно, доберемся мы туда или нет. Если только ветер не переменится, мы безо всяких корректировок будем идти этим курсом всю ночь.

Прежде чем вернуться на кокпит, я быстро оглядел каюту. Я сам не знал, что ищу, но, поскольку я впервые остался один, наверное, у меня была подсознательная мысль найти какое-нибудь оружие. Конечно, это был чистейшей воды самообман. Они не взяли с собой на яхту никакого багажа, так что надеяться на то, что где-то в каюте мог заваляться пистолет, не приходилось. У меня не было никаких шансов справиться с ними. Их двое. Если я попытаюсь напасть сзади на одного из них и отобрать у него пистолет, второй меня убьет. Они профессионалы. С ними и вооруженному человеку не справиться.

Яхта немного кренговала, крен ощущался даже в каюте. Баркли уже прошел буй на выходе в открытое море и позволил судну у валиться под ветер, наугад взяв курс на юго-восток. Была мягкая килевая качка. Единственными доносившимися до меня звуками были шум рассекаемой корпусом яхты воды да скрип снастей. Я было почувствовал себя в родной стихии, но тут же вспомнил, что прокладываю курс, ведущий только в один конец.

Им незачем везти меня обратно. Побережье Флориды можно найти и без опытного шкипера.

Не знаю, что на меня нашло, только я подошел к занавеске и заглянул в носовую часть каюты. Лампочка над столиком для карт давала достаточно света, чтобы я мог разглядеть Шэннон. Она лежала на кушетке, той, что с правого борта, уткнув лицо в подушку, — красивая, беззащитная, совершенно сломленная.

Не знаю зачем, но я подошел к кушетке. Это было сильнее меня. Услышав мои шаги, она повернулась на бок и открыла глаза. Они были мокры от слез.

— Билл, — прошептала она. — Мне жаль…

Неважно, что я почувствовал в тот момент, главное, я сумел тут же прийти в себя.

— Приятного путешествия, — сказал я ей с холодной усмешкой.

Потом повернулся и вышел на палубу. Барфилд сидел, выставив ноги на середину кокпита. Я изо всех сил дал по ним ногой и сказал:

— Подбери костыли, тут люди ходят.