Мордхе не трогался с места, от частых ударов уже почти не чувствуя, как кнут впивается в тело. Он опустился на четвереньки, словно еврей, принимающий побиение палками, предписанное Талмудом за преступления. Он думал, что арендатор теперь простит ему вину. Он пойдет с реб Иче к отцу, и какое бы покаяние ни возложил на него реб Иче, Мордхе его примет.

Симха наконец опустил кнут. Быть может, ему стало стыдно: Мордхе ведь не защищался. Быть может, он уже удовлетворил свою злобу, смыл обиду, которую ему нанесли? Он остался стоять на возу, смотрел испуганно и без злобы, и трудно было поверить, глядя на страдальческое выражение его лица, что этот печальный еврей способен бить человека.

Потом он что-то пробормотал, глянул в последний раз на Мордхе и умчался с возом. Мордхе поднял взгляд и посмотрел вслед Симхе. Он был уверен, что последние невнятные слова арендатора были:

— Прости меня!

Мордхе видел, как Симха с телегой исчезает в пыли; шум колес затихал, смешиваясь с шумом леса, и вокруг стало так тихо, что даже в ушах зазвенело.

— Я тебе прощаю, я тебе прощаю, — все так и пело в душе Мордхе.

Он встал, посмотрел в глубокое голубое небо, увидел, как исчезают цветные полосы вокруг солнца, а только остаются тут и там несколько бледных пятен перламутра, и на душе у него стало спокойно.

Домой он шел уже успокоившись. Он был убежден, что его простят. Он вообще вдруг снова ощутил себя ребенком в отцовском доме. Каждую субботу отец зазывал его в комнату, где стояли свитки Торы, и рассказывал о прадедушке, о реб Авроме, о бабушке Саре, о дедушке реб Мордхе, чье имя он носил. Дедушка реб Мордхе был гордый еврей! Его сосед, пан Кошинский, однажды устроил костюмированный бал. Посылает он к дедушке и просит одолжить ему атласный сюртук с меховой шапкой; хочет, мол, нарядиться и повеселить гостей. Реб Мордхе обещает все сделать — как же иначе? — и присылает помещику одеяние и пояс бенедиктинца. Больше они не раскланивались. Мордхе любил дедушку, по рассказам отца представляя его себе высоким, с длинной седой бородой, в черном бархатном жилете, застегнутом до самого горла, поверх которого отворачивался белый воротник рубахи.

Когда Мордхе подрос, начал изучать комментаторов Торы и натыкался на непонятные слова, Авром обычно клал руку мальчику на плечо и, довольный, улыбался:

— А бабушка, да светла будет ее память, все эти словечки знала. Ха-ха-ха!

Сореле была польской еврейкой, славилась как образованная и красивая женщина. Она говорила с помещиками по-французски и ввела в субботнее меню — перед рыбой — кофе с пирожными.

Семья гордилась бабушкой Сореле, и при каждом удобном случае все повторяли удивительную историю о подмастерье, который стал царем. Царь, боясь, чтобы его не попрекали низким происхождением, завоевывал одну страну за другой и стал почти единственным властелином мира. И чем больше земель он завоевывал, тем сильнее желал, чтобы было забыто его происхождение. Он развелся с прежней женой и женился на принцессе, но тут счастье ему изменило, и все пошло вверх дном.

Однажды, в стужу, — рассказывали в семье Мордхе, — реб Меирл Медовый приехал в лес к дедушке по поводу какого-то благотворительного дела. Это было зимой 5573 года. Реб Мордхе задержал реб Меирла на ночь. Сидели они вдвоем с цадиком у раскаленной печки, курили трубки и беседовали. Реб Меирл раскрыл дедушке тайну: наступили, мол, времена Мессии, евреев ждут страшные гонения, каких не знали даже предки. Этот подмастерье сапожника завоевал почти весь мир, он уже и Москву взял, но он плохо кончит. Козницкий проповедник борется с ним с самого Судного дня. И если б не Бердичевский ребе (благословенна будь его память), который в год кончины постоянно в своих молитвах просил Бога за подмастерье сапожника, то проповедник давно одолел бы его. Намек на это реб Меирл нашел в одном мидраше, где речь идет о седьмом чуде, предупреждающем пришествие Мессии.

В Риме есть мраморный камень, который изображает прекрасную деву, и этот камень создан не человеческой рукой. Грешники всего мира, худшие отбросы человечества придут к этому камню, лягут подле него и будут греться. Бог вдохнет их тепло в камень, камень растрескается, и выйдет Армилус, которого иноверцы называют антихристом. Он будет ростом в двенадцать локтей, шириной в двенадцать локтей, и глаза у него будут друг от друга на расстоянии человеческого шага. Глаза — глубокие, красные, а волосы на голове рыжие, как золото. Там, где ступят его ноги, все зазеленеет. И будет у него две головы. Армилус-злодей придет во Францию, когда там будет великий переворот, назовет себя Спасителем, ему поверят и увенчают короной. Тогда он завоюет много стран, вернет евреям Синедрион, и останутся на земле только две незавоеванные страны — Эдом и Моав. И когда завоюет он и эти две страны, он пошлет гонца к евреям, к десяти коленам, которые обретаются на той стороне реки Самбатион, чтобы ему отдали еврейскую Тору и чтобы провозгласили его богом. Тогда восстанет богатырь Нехемья со своими тридцатью тысячами богатырей из колена Эфраима, чтобы прочитать нечестивцу слова из Торы: «Я Господь, Бог твой, не будет у тебя других богов, помимо меня». На это Армилус ответит, что в его Торе этого не сказано, и потребует, чтобы все евреи уверовали в то, что он бог, точно так же, как верят все остальные народы. Тогда Нехемья, сын Хушиэля, с тридцатью тысячами своих богатырей будет воевать против него и убьет дважды по сто тысяч мужей.

Армилус разгневается, созовет свои армии со всего света и будет воевать с евреями. Его воины станут гибнуть, как мухи, и тогда будет убит Мессия — сын Йосефа, который есть также Нехемья — сын Хушиэля. Ангелы-служители слетятся и похоронят его вместе с праотцами. Смягчатся сердца еврейские и испугаются, а Армилус-злодей не будет знать, что Мессия скончался, иначе не спасся бы ни один еврей…

В то время когда реб Меирл все это рассказывал, к дому подъехали сани. Раздался громкий стук в дверь.

Реб Меирл вскочил:

— Мордхе, его ведут!

— Кого?

— Злодея!

Весь дрожа, Мордхе открыл дверь. Вошли люди, раскрасневшиеся от мороза, с белыми заиндевелыми бородами, отозвали Мордхе в сторону, пошептались с ним, и Мордхе велел Сореле открыть зал и постелить там постель. Он все время дрожал, ждал, затаив дыхание, чтобы внесли Армилуса — злодея с двумя головами, двенадцати локтей в ширину и двенадцати в высоту, настоящего Ога[22]. Чужие люди внесли маленького человечка, закутанного в шубы, сказали, что это знаменитый французский генерал, он очень простужен…

Увидев маленького человечка, реб Мордхе вздохнул с облегчением, уверенный, что не о нем говорил цадик, и даже усомнился в том, что это генерал. Ведь он еле дышит! Реб Мордхе осмотрелся, поискал реб Меирла, но цадик исчез.

Сореле осталась одна с больным, грела бутылки с водой, прикладывала ему к ногам, накрыла его пуховым одеялом и всю ночь сидела у его постели. Она прислушивалась к тому, как больной бредит: посылает в бой армии, командует, смеется, жалуется, что все оставили императора, что ему сейчас придется идти с сумой по миру.

Сореле стало страшно, сердце у нее сжалось. Из сострадания к больному она сняла с шеи талисман, на котором было написано: «Я, Леви-Ицхок, сын Соси, говорю: пусть болезнь уйдет», хотела надеть его больному, но поколебалась и повесила над кроватью. И как только Сореле повесила талисман, дверь открылась и стало светло. Реб Леви-Ицхок в длинном, до самого пола, талесе с серебряным воротником тихо вошел и остановился у стены, возле изголовья больного. Из его влажных от слез глаз струился свет.

Обливаясь потом, больной открыл глаза и осмотрелся. Все плыло у него перед глазами. Где он? Кто сидит у его постели? A-а! Он ведь вчера заболел! Неужели он в руках врагов? Нет, эти добрые люди разрешили ему у них переночевать. Он уже так давно не спал на кровати… До чего тепло!..