«Надежда Геркулеса» бросила якорь в бухте, над которой нависли скалы небольшого пустынного острова. На самой высокой из скал стояло укрепление. Каменная дамба, длиною в несколько сот ярдов, соединяла остров с берегом самой Британии. По дамбе двумя. встречными потоками сновали люди, шли вьючные животные с тяжелой поклажей. У невзрачного причала, с подветренной стороны острова, стояло на якоре еще несколько суденышек. Возле причала и на берегу самой Британии виднелись построенные из камня и дерева хижины; над отверстиями в крыше клубился сизый дым очагов.

— Это гора Великанов! — воскликнул Бренн, указывая на остров. — Люди говорят, что скалы раскидали по острову великаны, когда они в незапамятные времена воевали между собой. Здесь-то и выплавляют серебро и олово, Я раз побывал тут с дядей, совсем еще ребенком.

— Значит, это и есть Британия, — сказал Феликс. — Ну, что ж, жить как будто можно, не так уж она отличается от других стран. Только камней здесь больше.

— Прошу тебя, не суди о Британии по этому месту, — с жаром возразил Бренн. — Моя деревня — к востоку отсюда, прямиком по берегу. Путь нетрудный, и скоро мы будем дома!

Кошель, висевший у пояса Бренна, был еще наполовину набит золотыми монетами; кормчий отказался взять с них больше той платы, которую счел справедливым назначить.

С берега люди приветствовали корабль. Отчалившая оттуда ладья вскоре приблизилась к корме «Надежды Геркулеса».

— Мы еще увидимся с тобой на берегу, — крикнул Бренн кормчему, стремясь поскорее ступить на родную землю. Он движением руки велел лодочнику подплыть вплотную. По канату, свисавшему с борта, Бренн мигом соскользнул в лодку. Марон и Феликс тотчас последовали за ним. Лодка накренилась под их тяжестью, и лодочник проворно направил ее к берегу.

Как только в воде стало просвечивать песчаное дно и замелькали водоросли, Бренн выпрыгнул из лодки и с радостным криком стрелою помчался к берегу. Ему чудилось, что родная земля откликается на его взволнованный привет. Исполненное благодарности сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

«Да, — думал он, — стоило вытерпеть такие муки, чтобы вернуться домой, чтобы по-настоящему понять, всей душой ощутить, как сильна любовь к своей стране и своему народу. И не только этим одарили меня все пережитые невзгоды. Я приобрел друзей, на которых могу положиться во всем. Поистине, верные, испытанные друзья — величайшее благо, которого человек может ждать от судьбы».

Обернувшись, он увидел, что Марон и Феликс замешкались у берега с робким видом пришельцев, стоящих у чужого порога. Он протянул к ним руки, и они, приободрившись, двинулись вперед более уверенным шагом. Подойдя к Бренну, Марон взял его за правую руку, Феликс — за левую.

Все трое с улыбкой смотрели в глаза друг другу. За ними шумел рынок, где шла купля-продажа олова, Над ними раскинулось ярко-синее летнее небо.

Наконец-то дома!

— А теперь хватит, — сказал мистер Престон. — Чтобы я больше не слышал таких глупых выдумок.

Он сидел на скамье перед ветхой хижиной, которую построил вместе с сыном. Сбоку на протянутой верёвке висели синие рубашки из грубой ткани. В воздухе стоял запах мыла и мокрой одежды.

— Отец, но ведь ты сам сказал… — начал было Дик.

— Мало ли что сказал. Из худа добра не выйдет. Ступай, помоги матери.

Мистер Престон сидел, положив ногу на ногу; выбив трубку о каблук сапога, он плотно сжал губы и окинул взглядом хижину, палатки и шахтные колпаки, теснившиеся по ту сторону долины.

Над колпаками высились похожие на виселицы сооружения, с которых свешивались длинные парусиновые трубы для вентиляции. Глухой деловитый гул доносился с бесчисленных выработок, с речки, где промывалось золото, от сараев и полуразвалившихся складов. Скрип лебёдок смешивался с криками старателей.

Мистер Престон — медлительный мужчина средних лет, с добрым, всегда немного удивлённым лицом, — покачал головой и, повернувшись, посмотрел на сына; затем мысли его снова обратились к вопросу, который беспокоил его даже больше, чем то, что он называл глупыми выдумками. Он не мог решить, остаться ему в Балларате или переехать в один из вновь открытых золотоносных районов. Это его очень тревожило. На его участке как будто совершенно не было золота, но кто знает? Он припомнил все слышанные им рассказы об участках, брошенных отчаявшимися владельцами, где первый же новый старатель, едва копнув землю, находил кучу самородков. Кто знает?…

Вот это-то и сводило его с ума. Может, потеряешь целое состояние, оставив участок, где золота хоть пруд пруди в каком-нибудь дюйме от твоей кирки. Или зря провозишься на участке, которому грош цена, а уйди ты в другое место, и можешь сразу наткнуться на золотоносную жилу.

— Не надо огорчать отца, — сказала миссис Престон, устало разогнувшись, когда Дик подошёл к ней. — У него и так хватает забот. Добыча становится всё меньше и меньше.

— Знаю, мама, — сказал Дик, взяв из рук матери мокрую рубашку и выжимая её. — Я и не хочу его тревожить. Но, право, ты не должна стирать всё сама. Дай я постираю.

Мать стояла рядом с ним, вытирая руки о передник и глядя на сына с улыбкой. Дик принялся тереть бельё о стиральную доску, ласково улыбаясь ей в ответ.

— У тебя тоже усталый и огорчённый вид, — сказал он.

— Ну, я-то в порядке, — ответила она. — У меня не так уж много дела.

— Мама, ты знаешь, что это неправда. Ты ничего не ешь и говоришь, что слишком устала, чтобы есть, и тут же говоришь, что мало работала и поэтому не так голодна, как мы. Просто тебе нужно больше заботиться о себе.

Она вздохнула.

— У нас, кажется, ничего не выходит, Дик. Напрасно мы уехали из Мельбурна.

— Не говори так. Мы ещё разбогатеем.

— А какой прок в богатстве? Мне его не нужно. Я хочу спокойной жизни у себя дома. Но пока мы все вместе и здоровы, я не жалуюсь. — Она сказала это более весёлым тоном. — Теперь скажи мне, Дик, из-за чего весь этот шум? Твой отец так сердится, когда начинает говорить об этом, что мне не хочется его расспрашивать. Но ты, видно, понимаешь, в чём дело.

Дик был польщён таким обращением к нему.

— Что ж, пожалуй, я и впрямь кое-что понимаю. Но только потому, что всё мне объяснил Шейн Корриген. Тут дело не в одних лицензиях. Правительство, видишь ли, ничем не хочет помочь нам, старателям, а ведь страна стала по-настоящему богатеть именно благодаря нам. Она ничего не стоила, пока не нашли золота, а теперь правительство хочет разорить старателей и, что бы у нас ни творилось, зажимает им рот.

— Полагаю, что в советах, которые может дать большинство из них, не слишком много толку, — засмеялась миссис Престон. — И не замечаю, чтоб они были до такой уж степени разорены — разве только те, кому до того не везёт, что они нигде не могут найти золота. Но я не думаю, чтобы твой Шейн и в этом винил правительство. Не так ли?

— Нет, не совсем так, — сказал Дик. Он почувствовал, что потерял нить своих мыслей. Всё казалось таким ясным, когда говорил Шейн Корриген, а теперь почему-то стало тёмным и запутанным. Он покраснел, а мать улыбнулась.

— Я не говорю, что ты не прав, Дик. Но ты не должен ввязываться в дело, которое тебе не по плечу. А теперь спасибо за то, что ты выстирал и выжал бельё. Развесить я его могу и сама. Иди помоги отцу; когда у нас будет на что жить, то найдётся и время, чтобы переделать мир.

— Хорошо, мама, — ответил он.

Он радовался тому, что мать как будто немного пришла в себя и снова стала проявлять интерес к жизни; но было стыдно, что он так плохо объяснил ей положение вещей. Вечная история. Когда отец кричал, что вся эта агитация среди старателей — сплошная ерунда, и не желал даже слышать о ней, Дик проникался уверенностью в правоте старателей, и ему хотелось принять участие в борьбе, которая, по словам Шейна, ещё предстояла. Но стоило матери спокойно произнести несколько слов, как Дик начинал чувствовать себя глупым и неловким, и тогда ему хотелось одного — вернуться в свою шахту и долбить киркой твёрдую жёлтую породу.