— Дэйв, бегом!

Мы мчались втроем быстрее ветра и наконец достигли станции, возле которой разлилось целое море фанатов «Юнайтед». Оказавшись в безопасности, Дэйв чуть с ума не сошел от злобы на тех, кто его бросил. Он разражался гневными тирадами на весь вагон, тыча в меня и Клинта пальцем:

— Эти, бля, сопляки, меня спасли, а вы, гандоны, бросили! Как вы, бля, на х.., могли?! А они-то как сумели, это же просто дети!

Дэйв устроил самосуд и прошелся по всему мобу, идентифицируя каждого, кто сдриснул и оставил его одного. Ситуация — хуже некуда, и потому Дэйв даже заехал по уху одному из парней. Уиллис являлся в тот момент судьей, присяжным и палачом одновременно. Это было, конечно, жестоко, но абсолютно необходимо во избежание повторения в будущем. Именно тогда и началось наше становление в качестве настоящей хулиганской «фирмы», отдельной от основной массы — «красной армии». И пусть даже некоторые ее члены закончили школу только год назад, время ученичества для них окончательно истекло. Мы стали взрослыми, и теперь основное правило гласило: никто и никогда не оставит своего в дерьме.

И я не могу привести ни одного случая, чтобы наша «фирма» бросила кого-нибудь на произвол судьбы.

Операция по вызволению Уиллиса из лап «Боро» позволила мне стать «своим» и быть принятым в число тех, кто никогда не подводит. К тому времени я уже знал большинство «основных», но с этого момента мое положение стало незыблемым. Все знали: «На О’Нила можно положиться». Поэтому я не только не сбегал, но и вообще не трусил.

В нашей «фирме» никогда не было одобрительных похлопываний по плечу, поздравлений, разборов действий, обсуждений и т. п. Если бы кто-нибудь начал говорить: «Я видел, как…» — то сразу бы услышал вопрос: «А ты-то сам что в это время делал?» — за которым мог последовать вывод: должно быть, стоял и смотрел, вместо того чтобы драться.

Я никогда не стоял в задних рядах. У меня масса энергии, к чему следует добавить неумение ходить медленно, преследующее меня с детства, а также стойкое нежелание выглядывать из-за чьих-то спин. Я рвался вперед чисто психологически, потому что всегда самостоятельно оценивал ситуацию и принимал решение: сколько их, сколько нас, как атаковать, как обороняться и т. д., и т. п. Я не стану доверять свою жизнь другому человеку. Такое случалось лишь два-три раза, но я всегда старался избежать этого. Очень уж не хотелось быть кому-то обязанным.

Создавалась новая банда, которой требовался вожак. Но кто именно? Я был просто одним из тех, кому доверяли. Незаметно подошло время выбора. Люди полагались на меня, отсюда и уважение. Они знали, что если я повел их за собой, то уже не отступлю и не подвергну их опасности, когда она начнет угрожать мне. Стало быть, если главный — я, то остальные ожидают моей реакции. Когда по ходу драки им станет ясно, что соперника не одолеть, они будут зависеть от моих команд. И в каком-нибудь узком месте я крикну: «Медленнее, держитесь плотнее!» Бросаясь в бой, я рассчитываю, что все остальные поступят так же и мне не придется оглядываться и беспокоиться. И, если во время драки меня повалят и затопчут или, того хуже, оставят одного, наши знают, ЧТО я скажу им потом в первую очередь: «Где вы были, мать вашу? Я дрался, а вы что делали?» Но меня никогда не опрокидывали на землю и не избивали до потери сознания, потому что люди, находившиеся позади меня, врубались в тему во всех деталях.

После сезона, проведенного во втором дивизионе, наша группа стала еще более организованной благодаря нескольким «основным» парням. В 1973—1974 годах «красная армия» продолжала оставаться объединением групп из разных мест, пусть даже они и держались вместе. Главных лидеров по-прежнему не было. Все просто уважали друг друга, и никто не доминировал. Однако с ростом общего боевого опыта процесс сближения групп усиливался, и наконец они слились в единую «фирму». Вот тогда на передний план и выдвинулись главные фигуры, пользовавшиеся авторитетом у всех, потому что эти люди сумели проявить себя в качестве лидеров и лучших бойцов. Я тоже доказал, что не отступлю, да и вообще всегда находился впереди.

Мы и раньше довольно часто пользовались обычными поездами, а теперь из-за возникших проблем со специальными футбольными (особенно с расписанием) стали ездить на них гораздо чаще. Мы старались прибыть в город к открытию пабов или до начала разборки, чтобы успеть заработать пару-тройку фунтов. В обычных поездах никогда не было полиции и, таким образом, нам предоставлялась чуть ли не полная свобода. Плюс никто не платил.

Мы обсуждали наш план где-нибудь в пабе или просто на улице за неделю до выезда. Выбор поезда не представлял сложности. Если он отходил в 10.30 или 10.45, это было как раз то, что нужно, ведь мы хотели использовать на полную катушку весь день.

Начало того сезона сопровождалось грандиозными драками на чужой территории. Мы собирались вместе перед финальным свистком и нападали на врага всей толпой. Иногда полиция запирала ворота и удерживала нас на трибуне минут двадцать, чтобы предоставить местным фанатам возможность уйти. Зачастую это было на руку «красным», потому что позволяло организовать первую линию атаки. Это всегда приносило нам нужный результат в боях с «Ливерпулем», когда мы сражались с самыми заклятыми своими врагами.

Как правило, «Юнайтед» устраивал в Ливерпуле разборку до начала игры, потому что было неизвестно, доберемся ли мы потом до Лайм-стрит невредимыми или нет. Эти крысы торчали на каждом углу, и многие из них, по традиции, брали с собой перья. Биться с ними в данной ситуации не представлялось возможным. Нередко можно было услышать истории о том, как кого-то из наших порезали, когда они направились к своим автобусам или машинам. При этом речь шла о простых болельщиках. Крысам же всегда было наплевать, кого резать, таков уж их стиль. Но времена стали меняться. Мы становились еще сплоченнее, даже если им удавалось прижать нас в углу на «Энфилд Роуд Энд» (почему там никого не зарезали насмерть, уму непостижимо). Попав в окружение, наши приходили в состояние бешенства и в процессе драки с нетерпением дожидались возможности вырваться, чтобы сразу же отомстить.

Прошло десять минут после финального свистка. Мы вышли со стадиона и вскоре уперлись в паб «Арклз». Через дорогу от него стояли автобусы, предназначенные для доставки гостей на вокзал. Скаузеры сновали везде: на боковых улочках, на главных, около автобусов, пребывая в уверенности, что «сделают» нас. Но вместо этого им предстояло пережить шок. Сначала мы врезались толпой в тех, кто стоял на углу, а затем разметали и всех остальных. Скаузеры попытались ответить, но на них устремилась вся наша масса, издававшая дикий рев. Никто из «красных» не струсил, не отвалил в сторону, мы неслись вперед как единое целое, преследовали скаузеров повсюду и размазывали их по мостовой. И лишь убедившись в том, что дело сделано, отправились к автобусам. В течение пятнадцати минут здесь царило чистой воды насилие.

Полиции не удалось разбить нас на группы, и она перешла к обычной для ливерпульских копов процедуре молотьбы наших ребят дубинками и длинными палками. Но не на тех нарвалась! В тот вечер мы не услышали их привычной фразы, адресуемой фанатам «Юнайтед»: «Не хрен было приезжать — валите отсюда на х..!» И я испытывал ко всем этим бесполезным мерсисайдским копам, позволявшим раньше местной шпане избивать приезжих болельщиков, чувство сладостной мести: мы устроили настоящее побоище, отплатив за все, что творилось здесь в течение последних 30 лет, и превратили их жизнь в мучение. Слава тебе, Господи, свершилось! Ливерпуль стал полем для игры с равными шансами, и скаузеры также это поняли.

В скудные на победы 70-е полуфинал Кубка Англии, который должен был пройти на «Хиллсборо» с участием «Манчестер Юнайтед» и «Дерби Каунти», стал для нас главным событием [112]. Перед началом матча наш клуб не рассматривался в качестве фаворита, поэтому Томми Док решил выставить на «поле» свою превосходную команду, состоявшую из сверхбыстрых «нападающих», сверхгрозных «бойцов» и сверхметких «бомбардиров». Фанаты «Юнайтед» захватили стадион полностью, перекрасив его в свои цвета. Лично я оказался на секторе «Дерби», наполовину занятом нашими. Произошло это из-за причудливой билетной политики, согласно которой поначалу делалось все, чтобы не допустить нас на чужую трибуну, но затем организаторы матча, как обычно, махнули на происходящее рукой.