Он, должно быть, сел в кресло, потому что послышался скрип сиденья.

— Так вот, — взял слово корсиканец. — Речь идет о работе в Чехословакии. В Праге.

— Ты шутишь?

Судя по восклицанию Жюрассьена, новость ошеломила не только полицейских.

— Ничуть, — ответил корсиканец. — Ты можешь поиметь пятьсот миллионов старыми. А может, в два раза больше.

— Шутишь?!

Удивление Жюрассьена росло — такие невероятные цифры…

— Да, да, может, и в два раза больше, — подтвердил корсиканец, — они дали мне понять…

— Кто?

— Ростбифы[16]. Это они затевают дело.

— Я их знаю?

— Нет, не думаю. В любом случае, я не могу тебе ничего больше сказать, пока не услышу «да».

— Я не могу сказать «да» неизвестно кому, — ответил другой. — Не хочу пачкаться, не зная, на кого и с кем я работаю. Тем более в этой дыре — Праге.

— Мне разрешили назвать тебе одно имя. Ты его знаешь — Тубек.

— Чех? Тот, у которого я был вышибалой в клубе в Лондоне, когда был в бегах? Сказать по правде, я его видел только издали! Он меня не знает.

— В любом случае он будет там, — сказал корсиканец. — Он все и задумал. Он слинял после того, как замочил одного легавого. Янки.

— Тут у нас ходили слухи, что его хотели пришить в Париже, — недоверчиво произнес Жюрассьен. — Ты в курсе?

В приемнике, к которому полицейские наклонились так, что чуть не соприкасались головами, послышался циничный смех.

— Я-то? В курсе, — объяснил Туссен. — Я знаю тех, кто там работал.

— И промазали! Стрелки хреновы! Новое поколение, готов поспорить…

— Не все же могут стрелять, как ты: быстро и метко! — хохотнул корсиканец.

— Можно узнать, почему его хотели прикончить?

— Он наколол английских гангстеров.

— И опять у них в доверии? — удивился Жюрассьен. — Чокнутые.

В приемнике ясно послышался щелчок зажигалки. Поющий голос объяснил:

— Да. Его простили в обмен на это дело. Такое оно крупное.

— А почему зовут меня? У них там, в Лондоне, есть отличные налетчики!

В его удивлении проскальзывали нотки свойственного горцам недоверия, выработавшегося за многие поколения у крестьян, привыкших защищать свои земли.

— Налетчики есть, альпинистов нет, — уточнил корсиканец. — Кроме того, ты служил в горно-стрелковых частях и, кажется, водил вертолет. Им это тоже подходит.

— Точно, — подтвердил Жюрассьен.

Он заинтересовался делом. И не только он. Полицейские дрожали от нетерпения.

— Если ты согласен, — продолжал корсиканец, — дашь мне фотокарточки на документы. Я сделаю паспорт для Праги. Но решай сразу. Это срочно.

Установившуюся тишину нарушало только сопение обоих бандитов. Наклонившиеся над приемником полицейские, затаившись, ждали. Наконец горец произнес:

— Я согласен. Объясни.

Приемник содрогнулся от вздоха облегчения. Судя по силе этого звука, корсиканец, в случае успеха миссии, получал приличную сумму.

— Все просто, — произнес он. — Я принесу тебе бумаги, и 22 июля ты отправишься в Прагу. Там, на месте, они войдут с тобой в контакт. Усек?

— Усек. Но пока я буду ждать, надо бы…

В приемнике опять послышался циничный смешок.

— Все предусмотрено. Вот миллион старыми, чтобы скрасить тебе ожидание.

Полицейские ясно услышали шлепок упавшей на стол пачки купюр.

— Теперь я обрываюсь, — сказал тот же голос. — В паспорте ты будешь называться Жюстен Парфэ. Ты не против? Они сочли это остроумным. И я тоже, — добавил он, смеясь от чистого сердца.

— У них полно юмора, — невозмутимо ответил Жюрассьен. — Возьми мои фотографии. А оружие? Они достанут?

— Они сделают все как надо. Ни о чем не беспокойся. Ну, чао!..

Коротким движением Ле Гофф выключил приемник и показал на телефон:

— Скорее, Сериски. В первую очередь свяжись с группой в машине. Пусть они возьмут корсиканца, когда он будет выходить. Но без шума. А мы…

Он не договорил, чтобы не мешать своему помощнику выполнять приказ.

— Красный — центру. Красный — центру.

Щелчок. После короткого ожидания:

— Предупредите Синего. Он может брать объект. Конец. Подтвердите прием.

Едва он положил трубку на рычаг, как Ле Гофф снова включил приемник, чтобы послушать, что происходит в соседней комнате. Хлопнула дверь, потом скрипнул матрас. Должно быть, Жюрассьен лег на кровать. Лоб Ле Гоффа прорезала морщина. Сериски ждал его приказов.

— Надо сообщить Ярду и Интерполу, — заявил наконец начальник бригады. — Тубек нас не касается. Этим грабежом в Праге займется Интерпол. Они сообщат туда, и Тубека возьмут. А Лондон займется организаторами.

— А мы — корсиканцем и Жюрассьеном?

— А мы — корсиканцем и Жюрассьеном, — с сожалением повторил Ле Гофф, снимая трубку телефона. — Я знаю, о чем вы подумали, Сериски. Было бы здорово, если бы мы смогли довести дело до конца и взять их всех с поличным, но, увы… Прага — не Париж.

Он набрал номер и произнес:

— Уголовную полицию. Соедините меня с директором.

Закрыв рукой микрофон трубки, заметил:

— К счастью, он еще не уехал в отпуск. Хочу поставить его в известность, прежде чем связаться с Ярдом. Он решит.

Затем, не отводя глаз от приемника, из которого доносился храп, и прижимая к уху трубку, он закурил «голуаз» и закашлялся.

Секретарь почтительно раскрыл дверь кабинета начальника уголовной полиции.

— Да? — спросил тот.

Секретарь объявил:

— Старший комиссар Ле Гофф, господин директор.

— Пусть войдет, Бертран, — приказал тот.

Бертран отступил и тщательно закрыл дверь за одетым в летний костюм Ле Гоффом.

В кабинете, кроме директора, сидели еще двое, вставшие при появлении комиссара.

— Старший инспектор Уилсрик из Скотланд Ярда, — представил начальник полиции по-французски.

Ален Ле Гофф церемонно пожал руку, протянутую ему английским коллегой — широкоплечим рыжим мужчиной с тяжелой челюстью.

— Специальный агент Финансового управления США Майк Копполано, — представил директор второго незнакомца.

Ле Гофф пожал его большую руку.

— Рад познакомиться, — улыбнулся он высокому блондину атлетического сложения, показавшему в ответной улыбке ослепительно белые зубы.

— По взаимному соглашению между нашими министерствами, — начал директор, когда все сели, — мы отказываемся от ведения дела о «Пражском солнце» в пользу месье Копполано.

Ален Ле Гофф бросил удивленный взгляд на высокого американца, а директор тем временем продолжал:

— Эта история может показаться вам очень сложной, Ле Гофф. На самом деле она совершенно ясна. Я предлагаю месье Копполано самому рассказать ее вам.

Начальник бригады по борьбе с организованной преступностью посмотрел на повернувшегося к нему американца — коротко остриженные волосы, волевой подбородок, голубые глаза, развитая мускулатура без намека на жир. «Упрям, — подумал комиссар, знавший таких людей. — Честный полицейский. Должно быть, очень опасен для преступников».

— Прежде всего, позвольте мне поблагодарить вас, — начал Майк Копполано, обращаясь к Ле Гоффу. — Без вас мы бы никогда не узнали, где скрывается Рихард Тубек, поймать которого мы хотим любой ценой. Особенно я.

Брови Ле Гоффа удивленно поднялись.

— Том О’Банниен, американский агент, убитый Тубеком, был моим лучшим другом, — объяснил Майк немного дрогнувшим голосом. — Он был больше чем просто другом.

Он достал пачку своих любимых сигарет «кэмел», предложил всем присутствующим и закурил сам, чтобы не дать своим чувствам вырваться при свидетелях. Но это было сложно. Смерть Тома, о которой он узнал в Нью-Йорке, ошеломила его и Конни, его жену. Том? Тот, с кем он столько раз рисковал, кто присутствовал при кончине Луи Копполано, его приемного отца. Чтобы вырастить его, Майка, и дать ему образование, отец связался с гангстерами, друзьями своей юности, прошедшей в Браунсвилле. Том, частица тела и души Майка, которую Тубек… в Лондоне… в упор… не дав ни малейшего шанса.