Цветы, которые дарили мне в жизни студенты, письма, которые они присылали мне, давно уже став самостоятельными, семейными и даже немолодыми людьми, — это самые дорогие для меня подарки. Точно так дорожу и их оценками, строгими, но справедливыми — и меня самой, и моей работы…

Хорошо помню свою первую в жизни прочитанную в большой аудитории лекцию. Это было еще в Москве, в студенческие годы. По путевке общества «Знание» читала лекцию в заводском Доме культуры. В объявлении после лекции значились танцы. Такова была традиция. Народу собралось прилично, в основном молодежь — я так думаю, именно в предвкушении танцев. Поднялась на трибуну, к микрофону, в руках листки написанной лекции…

— Наподобие тех, что Вы держите сейчас?

— Ну что Вы — все было очень чинно и тщательно… Итак, поднялась на трибуну, посмотрела в зал и вдруг в первом ряду слушателей увидела деда с огромной седой бородой. Помню его до сих пор! И я… испугалась. Тема моей лекции была «Сон и сновидения в свете учения И. П. Павлова». Готовилась к ней честно, обстоятельно поработала в Ленинской библиотеке. Но, видимо, все же чувствовала уязвимость и своих знаний, и излагаемых теоретических положений. И еще — «уязвимость» собственного возраста перед лицом этого всеведущего старца, который сам, я думаю, мог бы прочитать лекцию о «сновидениях». Читала, не отрываясь, страницу за страницей и с ужасом ждала реакции. Нет, не зала, а деда. «Колдуна». Но, Вы знаете, стояла тишина. Ни одного звука, ни одной реплики. И — ни одного вопроса ни в ходе лекции, ни после нее. Дед тоже безмолвствовал. Видимо, и ему, и аудитории все было абсолютно ясно. Или он тоже ждал с нетерпением танцев? А скорее всего, — улыбается она, — аудитория почувствовала состояние юного лектора и сжалилась над ним.

Хочу пояснить своим американским читателям, что такое общество. Знание». Цель его — распространение научных и политических знаний среди населения. И хотя первое поручение этого общества я — считаю — выполнила не очень-то удачно, но связь с этой организацией, продолжавшаяся у меня долгие годы, была для меня и полезной, и очень интересной.

— Почему же неудачно? Ни одного вопроса — так доходчиво объяснили…

— Я же сказала, что отношу это на счет танцев. А вообще на Ставрополье я входила не только в состав лекторской группы этого общества, но и в президиум его краевой организации. Что дало мне возможность войти в круг, познакомиться с очень разными представителями научной, творческой интеллигенции Ставрополья: с учеными и поэтами, писателями, артистами, врачами, композиторами, художниками, педагогами. Многих из них я хорошо знала и часто встречалась с ними.

Запомнилась мне и первая лекция в качестве преподавателя вуза. Это было в Ставрополе, в медицинском институте. Лекция по истории философии. Случилось так, что в тот день «в порядке обмена опытом работы преподавателей общественных наук города», как формулировалось официально, а по правде сказать — с целью проверки кафедры из-за каких-то возникших в коллективе неурядиц и склок сюда нагрянула представительная комиссия. В ней были заведующие кафедрами города и самые известные тогда в Ставрополе обществоведы.

— И это совпало с Вашей первой лекцией?

— Да. В принципе они пришли не ко мне, а в институт, на кафедру. Кафедра была довольно значительной. Но заведующая кафедрой почему-то сочла наилучшим выходом отправить всю эту многочисленную комиссию именно на мое занятие. Хотя я еще только начинала работать в институте. Волновалась я ужасно!

Вообще, память у меня была хорошая. И я свои лекции «перед лицом аудитории» — такое выражение бытовало среди преподавателей — практически никогда не «читала», то есть не зачитывала с листа. Лишь иногда по ходу изложения темы проверяла отдельные цитаты, изречения, цифры. Ведь Вы же знаете, что лектор работает дважды. Первый раз — работа за письменным столом, подготовка лекции. Так вот, этот первый этап позволял мне потом совершенно свободно чувствовать себя и на втором этапе — за кафедрой, в аудитории. Видеть лица, слушать своих студентов, наблюдать их реакцию, при необходимости на ходу что-то уточнять, дополнять, повторять или перестраивать изложение.

Но тогда, на первой учебной лекции в студенческой аудитории у меня, конечно, совершенно не было опыта. Не было ощущения временного объема материала, то есть величины количества, необходимого материала для двух- или, как требовалось в том конкретном случае со мной, трехчасовой учебной лекции. Не был выработан оптимальный темп речи. Это ведь тоже важно для преподавателя. Не было «запасных» тем для диалога с аудиторией на случай, если лекция завершится раньше: все это пришло только со временем, с опытом педагогической работы. Да, забыла сказать: аудитория была весьма солидной — человек 200. В общем, свою первую лекцию я закончила за тридцать минут до звонка. Эти полчаса! Я не знала, куда их девать и куда деваться самой — и от студентов, и от комиссии!

После лекции — ее обсуждение. А что обсуждает комиссия: достигнута ли цель лекции, правильно ли выделены узловые проблемы, удалось ли лектору связать развитие философии с достижениями естествознания и т. д.

И вдруг заведующий кафедрой сельскохозяйственного института задает вопрос: «Простите, а как давно Вы читаете лекции?» Отвечаю — ни жива ни мертва: «Это моя первая лекция».

Чтоб Вы полнее увидели всю тогдашнюю картину, опишу Вам, что я представляла из себя перед маститыми профессорами и грозной комиссией. Пятьдесят килограммов веса, зеленое платьице, вот здесь, — трогает себя за ключицы, — галстучек. Знаете, в первые годы работы я старалась надеть на себя больше одежды, чтобы выглядеть взрослее и солиднее. Весомее. Да и в детстве еще мама меня за это гоняла. Надену, надену на себя — все, что есть. «Это что такое?! — ругалась мама. — Ну-ка, распаковывайся!» И в институте старалась как можно больше надеть на себя — кофты, свитера, чтоб тоже выглядеть более «мощно», что ли. Мода тогда такая была — девушки в духе Дейнеки…

«Говорите, первая лекция?» — заведующий кафедрой встал. «Стыдно, коллеги», — сказал и вышел.

На следующий год он взял меня на работу к себе в институт. Сам ушел на полставки, предложил это сделать еще одному из преподавателей кафедры, который тоже был уже в приличном возрасте. И на освободившуюся ставку зачислил меня. Помню, на кафедре он часто повторял модное тогда выражение Н. С. Хрущева: «Мы едем с ярмарки, дорогие друзья». И добавлял: «И мы должны помочь молодому специалисту». И шутливо показывал на меня. Так я стала на кафедре собирательной фигурой молодого специалиста — и, естественно, старалась не подвести заведующего. Выкладывалась сполна. Но вскоре его не стало. Умер он неожиданно.

— Имя, отчество его не вспомните!

— Почему же? — удивилась она. — И имя, отчество и фамилию — Николай Иванович Хворостухин. Умер от рака. Он, к большому сожалению, умер, а меня вскоре отчислили с кафедры по сокращению штатов.

— Ну и поворот!

— Поворот, увы, типичный. Сколько всего доброго держится зачастую на одном-единственном добром человеке!

За долгие годы моей профессиональной работы я, честно говоря, так и не привыкла к лекции — в том смысле, что она так и не стала для меня какой-то заурядной, повседневной обязанностью. Каждая лекция — экзамен. Всегда волновалась, начиная читать лекцию, особенно в новой аудитории. Спокойствие, уверенность приходили только тогда, когда чувствовала, что установлен контакт, что вызван интерес слушателей, что я привлекла их внимание.

В силу специфики предмета, который преподавала — философию, — и характера моей научно-исследовательской работы, связанной с социологией, тематика моих лекций была очень разнообразной.

Скажу без похвалы: иногда мои собеседницы, почему-то именно собеседницы, женщины, удивляются, откуда мне известны те или иные научные сведения, подчас из сфер, очень далеких друг от друга. А это просто-напросто дала мне моя профессия, связанная с широким кругом знаний. Та же диалектика предполагает знакомство с естествознанием, физикой, химией, общими законами их развития. А исторический материализм? Чрезвычайно много дали мне занятия конкретной социологией. И потом — я ведь вела не только студенческие курсы. Читала лекции аспирантам, слушателям вечернего университета, куда приходили уже люди зрелые, умудренные опытом жизни, с квалификацией, — азами, азбучными истинами от них не отделаешься.