Действие механизмов, заложенных в социально-политической системе Римской республики, усилилось в процессе расширявшейся римской агрессии. Колоссальный приток рабов, денег и других материальных богатств в виде военной добычи способствовал концентрации собственности, причем не обязательно в руках представителей сенаторского сословия. Для тех, кто страстно желал, курульный эдилитет и, следовательно, дальнейшее продвижение по политической лестнице становились сравнительно легко осуществимыми.
В начале II в. пополнение сената осуществлялось не только за счет курульных магистратов. По подсчетам Г. Блоха и Ж. Каркопино, в 196 г. в сенат вошли 20 некурульных магистратов: 8 квесторов, 10 плебейских трибунов, 2 плебейских эдила{80}. В источниках, относящихся к этому времени, все чаще фигурируют новые люди — homines novi, оказавшиеся в сенате (Рупилии, Помпеи, Марии, Муммии и др. — Cic. In Verr., II, 5, 18; Liv. Per., 54; Vell., II, 1, 4; 11, 1; 13, 2). Ф. Уолбэнк приводит данные о том, что за 131 год (с 264 по 134 г.) среди имен избранных 262 консулов 16 — новые{81}. Он считает это показателем постепенного замыкания сенаторского сословия. На наш взгляд, приведенные цифры, напротив, указывают на «размывание» сословия сенаторов. В наших рассуждениях мы опираемся на данные консульских фаст, в соответствии с которыми в числе консулов, избранных в течение следующих 38 лет (со 146 по 108 г.), 8 были представителями новых родов, не выполнявших прежде консулата{82}. Сравнение использованных нами показателей позволяет говорить о том, что тенденция проникновения в сенат новых людей имела восходящий характер.
О постепенной дифференциации сенаторского сословия говорит и серия законов, направленных на ограничение концентрации собственности и против роскоши. Показательно в этом отношении принятие в 218 г. народным собранием и при поддержке оппозиционно настроенного к сенату консула Гая Фламиния закона Клавдия. Содержание этого закона сохранилось у Ливия: ne quis senator cuiue senator pater fuisset maritimam nauem, quae plus quam trecen-tarum amphorarum esset, haberet. id satis habitum ad fructus ex agris uectandos; quaestus omnis patribus indecorus uisus. res per summam contentionem acta inuidiam apud nobilitatem suasori legis Flaminio, fauorem apud plebem alterumque inde consulatum peperit (Liv., XXI, 63, 3—4). Хотя предложение Клавдия и мотивировалось этическими соображениями — для сенаторов торговля признавалась позорным занятием, — главное его содержание сводилось к ограничению торговой активности сенатской знати. Совершенно не случайно Ливии сообщал, что поддержка закона Клавдия принесла Фламинию ненависть знати, но зато любовь народа и вторичное консульство (Liv., XXI, 63, 4; ср.: Plut. Marc, 4).
Закон Клавдия и обстоятельства его принятия указывают на неоднородность сенаторского сословия, появление внутри него конфликтных групп и постепенное расхождение социально-политических интересов.
Огромное значение в «размывании» сенаторского сословия имели результаты Союзнической войны и распространение прав римского гражданства на всех италиков: доступ к магистратурам, а следовательно, и в сенат, получили жители римских муниципиев{83}.
В результате со временем одни роды отошли от власти, другие раздробились на отдельные семьи и утратили родовые связи, третьи, напротив, сосредоточили власть в своих руках. Так, исчезли из консульских фаст знатнейшие патрицианские роды: Вергинии, Горации, Навтии и др. Несколько пошатнулось положение таких наследственных патрицианских семей, как Эмилии, Клавдии, Валерии, Фабии, Сервилии. Все эти роды принадлежали к древнейшему римскому патрициату, вели свои генеалогии от царского времени и занимали консульские должности с начала Республики[11]. Кроме того, в V—IV вв. представители этих родов регулярно избирались диктаторами, начальниками конницы, военными трибунами с консулярнои властью. Их представители были среди децемвиров[12].
Однако со второй половины II в. (но главным образом в I в.) некоторые из указанных родов и их ветвей частично утратили свои позиции в консулярнои элите, связанной с командованием армией и управлением провинциями. В I в. Эмилии занимали всего 4 консульства, патрицианский род Клавдиев — 3, Валерии — 4, Фабии — 1. Заметим, однако, что это не означало их полного вытеснения из числа патрицианской элиты. Представители этих родов по-прежнему считались древним патрициатом, а некоторые из них позднее оказались в родстве с династией Юлиев-Клавдиев (Эмилии Лепиды, Клавдии, Корнелии Суллы). Вплоть до Флавиев Рим с удивительной последовательностью сохранял древнюю аристократию, в том числе через браки и усыновления.
Наряду с частичной утратой старой сенатской знатью ее политических позиций укреплялось положение homines novi в сенате{84}. Преодолевая вражду и сопротивление влиятельных сенаторов, новые люди добивались даже консулата, о чем свидетельствуют чрезвычайно выразительные факты. Марк Порций Катон трудом и личными достоинствами добился консульской, а затем и цензорской должностей. Марк Туллий Цицерон называл его «человеком неизвестным и новым» для III в., но «…образцом трудолюбия и достоинства — homini ignoto et novo, …quasi exemplari ad industriam virtutemque» (Cic. De rep., I, 1, 7—И). Особый пример являл сам Цицерон, ставший даже принцепсом сената.
В I в. в числе сенаторской знати появились даже провинциалы{85}, например Бальб, из испанского города Гадес (Plin. H. N., VII, 136).
Таким образом, мы не можем согласиться с высказыванием Н. Н. Трухиной о том, что в социальном отношении сенат представлял однородную массу{86}. Безусловно, постепенно проникавшие в сенат и сенаторское сословие новые люди адаптировались к традициям и социально-политическим нормам жизни старой знати. Однако в связи с происхождением, имущественными различиями и расхождением политических целей и интересов, наконец, в силу личных амбиций сенаторов и слишком явного карьеризма homines novi сенат постепенно утрачивал сословное единство. Уже для первой половины III в. очевидно выделение в сенаторском сословии групп, различавшихся по имущественному положению и степени политического влияния{87}.
Античные авторы, например, совершенно определенно выделяли среди членов сената сенаторов nobiles — знатных и ignobiles — рядовых. При этом термину nobiles они придавали различные нюансы: Плавт употреблял его в смысле «известный» благодаря своему имени и личным заслугам; Цицерон и Гораций в смысле «славный, благородный, знатный» в связи с происхождением; а Ливии в смысле «популярный» порой в силу дурной славы. Таким образом, четкая аутентичная оценка nobiles — нобилитета — в античной традиции отсутствует. В связи с этим обстоятельством и в исследовательской литературе нет единого критерия и единой оценки границ знатности — nobilitas — и, следовательно, определения нобилитарного статуса. Некоторые авторы склонны давать расширительное толкование понятия нобилитет — nobiles — как обозначение знати вообще и главным образом сенатской аристократии{88}. Другие предлагают более узкое толкование: как определение представителей сенаторского сословия, занимавших курульную (Т. Моммзен) или даже исключительно консульскую должность (М. Гельцер){89}.
