— Вы не ранены? — спросил он, так и не дождавшись от нее ответа на первый вопрос. В его голосе не было ни капли беспокойства, только едва сдерживаемая злость. Линдси лишь покачала головой, продолжая, молча, смотреть на него. Нетерпеливо выругавшись, он взял ее за руку и дернул вверх, значительно оторвав от земли, прежде чем поставить на ноги. — Вы что, совсем не видите, куда идете? — спросил он, быстро тряхнув ее, и только потом отпустил.

 Мужчина не был гигантом, как сначала показалось Линдси. Он определенно был высок — наверно на целый фут выше ее — но вряд ли походил на ломающего кости великана или призрака сатаны. Она начала чувствовать себя больше глупой, чем напуганной.

 — Я очень сожалею, — начала Линдси. Она полностью осознавала, что была виновата, и готова была это признать. — Я смотрела, но я не…

 — Смотрели? — прервал он ее. Нетерпение в его голосе едва перекрывало нарастающую, жестко контролируемую ярость. — Тогда вам, возможно, пора носить очки. Готов поспорить, ваш отец заплатил за них приличные деньги.

 Резко ударила молния, расчертив небо белой полосой. Линдси возмутил его тон даже больше, чем сами слова.

 — Я не ношу очки, — возразила она.

 — Вполне возможно, вам надо их носить.

 — У меня прекрасное зрение.

Она откинула прядь волос со лба.

 — Тогда вам следует лучше знать, как нужно переходить улицу.

 Она свирепо уставилась на мужчину, пока по ее лицу катились дождевые капли. Удивительно, почему они не превращаются в пар?

 — Я извинилась, — огрызнулась она, уперев руки в бока. — Или, по крайней мере, начала, прежде чем вы набросились на меня. Если ждете, что я буду перед вами пресмыкаться, то можете забыть об этом. Если бы вы не сигналили так резко, я бы не поскользнулась и не свалилась в эту дурацкую лужу. — Она пыталась оттереть джинсы, но безрезультатно. — Полагаю, вам даже не пришло в голову извиниться самому.

 — Нет, — тут же ответил он, — не пришло. Я вряд ли виноват в вашей неуклюжести.

 — Неуклюжести? — повторила Линдси. Ее глаза округлились и стали просто огромными. — Неуклюжести? — на этот раз ее голос треснул. Для нее не существовало более гнусного оскорбления. — Да как вы смеете!

 Она могла стерпеть падение в лужу, могла выдержать грубость, но обвинений в неуклюжести Линдси не потерпит.

 — Да вы самое жалкое подобие мужчины, которое я когда-либо встречала! — Теперь ее лицо пылало от гнева. Она нетерпеливо откинула волосы, которые из-за дождя падали ей на лицо. На фоне разрумянившейся кожи ее глаза казались неправдоподобно голубыми. — Вы чуть не наехали на меня, напугали до смерти, из-за вас я упала в лужу, вы отчитали меня, будто я близорукий ребенок, а теперь еще смеете называть меня неуклюжей!

 От ее пламенной речи его брови удивленно взмыли вверх.

 — На воре и шапка горит, — пробормотал он, затем огорошил Линдси тем, что взял ее за руку и потянул за собой.

 — Что это вы делаете? — требовательно спросила Линдси.

Она попыталась сказать это невозмутимо, но вышло как-то слишком пискляво.

 — Ухожу с проклятого ливня. — Он открыл дверь со стороны водителя и бесцеремонно усадил ее внутрь. Автоматически Линдси передвинулась на пассажирское сиденье, освобождая ему место. — Я же не могу оставить вас мокнуть под дождем, — добавил он резким тоном, садясь за руль, затем захлопнул дверь, оставляя бурю снаружи.

 Он провел пальцами сквозь густые волосы, которые из-за дождя теперь липли ко лбу. Его руки мгновенно приковали к себе взгляд Линдси. Широкие ладони и длинные пальцы пианиста. В сложившейся ситуации она почти прониклась к нему симпатией. Затем незнакомец повернулся к ней, и его взгляда оказалось достаточно, чтобы убить любую симпатию.

 — Куда вы направляетесь? — спросил он строго, будто обращался к ребенку.

Линдси распрямила мокрые, замерзшие плечи.

 — Домой, около мили дальше по этой улице.

 Его брови снова поднялись, когда он внимательно посмотрел на нее. Светлые волосы намокли и сейчас безжизненно свисали вокруг лица. Ресницы были темнее и закручивались вверх без помощи туши, обрамляя удивительно голубые глаза. Губы надуты, но они явно принадлежали не ребенку, за которого он поначалу ее принял. Хоть и без помады, но определенно это губы женщины. В этом не накрашенном лице было нечто большее, чем простая красота. Но, прежде чем он смог это понять, Линдси вздрогнула, отвлекая его.

 — Если уж собрались гулять под дождем, — сказал мужчина мягким голосом, потянувшись на заднее сиденье, — нужно было одеться соответствующе.

Он бросил ей на колени желтовато-коричневую куртку.

 — Мне не нужно… — начала Линдси, но не смогла договорить, чихнув два раза подряд.

Стуча зубами, она просунула руки в рукава куртки, пока мужчина заводил двигатель. Они ехали молча, и только стук дождя по крыше нарушал тишину. Вдруг Линдси осенило, что мужчина был ей незнаком. Она знала практически всех в этом маленьком прибрежном городке — если не по имени, то хотя бы в лицо. Всех, но не этого мужчину. Вряд ли бы она забыла такое лицо. Медлительная, дружелюбная атмосфера Клиффсайда позволяла Линдси быть немного небрежной, но она прожила семь лет в Нью-Йорке и знала, чем может грозить поездка с незнакомцем в его машине. Она попыталась незаметно придвинуться ближе к пассажирской двери.

 — Кажется, немного поздно думать об этом, — тихо произнес мужчина.

 Линдси резко повернула голову. Ей показалось, что незнакомец улыбнулся одним уголком рта, но полной уверенности в этом не было.

 — Остановитесь здесь, — спокойно сказала она, указывая налево. — Дом из кедра с мансардными окнами.

 Машина мягко остановилась у белого деревянного забора. Собрав воедино все свое достоинство, Линдси повернулась к мужчине, намереваясь холодно поблагодарить его.

 — Вам лучше поскорее переодеться в сухое, — посоветовал он, прежде чем она смогла заговорить. — И в следующий раз смотреть по сторонам перед тем, как переходить улицу.

 У нее вырвался лишь приглушенный звук ярости, пока она нашаривала дверную ручку. Выскочив из машины, она обернулась через плечо.

 — Премного благодарна, — рявкнула она и хлопнула дверью.

Оббежала машину сзади и проскочила в ворота, даже не вспомнив, что на ней чужая куртка.

 Линдси ворвалась в дом. Так как пыл еще не утих, она встала и закрыла глаза, призывая себя успокоиться. Произошедший инцидент приводил Линдси в ярость вне всякой меры, но сейчас ей абсолютно не хотелось пересказывать эту историю своей матери. Линдси отлично понимала, что ее лицо было слишком выразительным, а в глазах можно многое прочитать. Ее умение настолько явно показывать свои чувства было преимуществом для карьеры. Когда она танцевала Жизель, она чувствовала, как Жизель. Зрители с легкостью могли прочесть трагедию на ее лице. Она танцевала, целиком и полностью погружаясь в историю и музыку. Но, снимая балетные туфли и снова становясь Линдси Данн, она знала, что разумнее не позволять чувствам отражаться на лице.

 Увидев, что Линдси расстроена, Мэй обязательно начнет ее расспрашивать, потребует рассказать ей все в деталях, а потом лишь раскритикует. Меньше всего сейчас Линдси хотела слушать лекцию. Промокшая и уставшая, она не спеша начала подниматься по лестнице на второй этаж, но тут услышала звук медленных, неровных шагов — постоянное напоминание о несчастном случае, который убил отца Линдси.

 — Привет! Я собиралась подняться наверх, чтобы переодеться. — Линдси убрала мокрые волосы с лица и улыбнулась матери, которая стояла у основания лестницы, держа руку на столбике перил. Хотя волосы Мэй, неизменно светлые, были уложены в идеальную прическу, а на лицо был умело нанесен макияж, весь эффект портило вечно недовольное выражение ее лица. — Моя машина снова капризничает, — продолжила Линдси, не давая начаться допросу. — Я попала под дождь, прежде чем меня подбросили до дома. Энди подвезет меня сегодня вечером, — немного подумав, добавила она.

 — Ты забыла отдать ему куртку, — заметила Мэй.