– Неужели пишет стихи? – мелькнуло в голове.

Он не успел дочитать до конца. Щёлкнула дверь, и на пороге показалась Лена Окладникова в джинсах и белом свитере с электрическим чайником в руках. Шажков вздрогнул, ощутив себя мальчишкой, уличённым в подглядывании, но мгновенно пришёл в себя, ибо в душе у него не было трепета, а была неожиданная уверенность в том, что это написано для него и что он должен был это прочитать. С этого момента у него возникло чувство, что штурвал, который он уверенно держал всю жизнь, кто-то из за спины мягко взял в свои руки и повернул в только ему ведомом направлении. При этом Валя не ощущал никакого дискомфорта или импульса противодействовать, а только щемящее чувство неотвратимости и острое желание заглянуть за горизонт.

Окладникова замерла, увидев Валентина рядом с обнажённо белевшей страничкой на экране компьютера, но тут же пришла в себя и сказала:

– Здравствуйте, Валентин Иванович. Я вас жду-жду…

В голосе чувствовалось волнение. Был ли её собственный штурвал у неё в руках?

– Привет, привет, – ответил Шажков, – литургия кончилась только в двенадцать часов. Ноги сильно болят с непривычки.

– Это пройдет. У меня тоже: долго не походишь, и болят. Но к третьему разу перестают. Вы не причащались?

– Какое там, я и не постился и не исповедался. Просто отстоял для начала.

– Ну и как впечатление?

– Херувимская очень понравилась.

– Да? Я тоже люблю Херувимскую. Её, кстати, в разных храмах по-разному поют. Я знаю три варианта.

– Ну-ка, спойте-ка, а я скажу, какой из трёх исполнялся там, где я был.

– Валентин Иванович, вы серьёзно?

– Стесняетесь?

– Вас – нет.

– Ну?

Окладникова поставила на стол чайник, помолчала, поёжилась, а потом, сцепив руки на груди пропела все три варианта, предваряя каждый словами: «раз, два, три».

У Валентина от её голоса приятно похолодело в спине. Он получал удовольствие, но одновременно понимал и весь юмор происходящего: аспирантка философского факультета исполняет для кандидата политических наук церковные песнопения в помещении кафедры политологии. Вот сюда бы Кротова сейчас.

Окладникова тоже, кажется, оценила юмор ситуации и, смеясь, спросила: «Ну, какой вариант ваш?»

– По-моему, третий.

– А, может, у вас четвёртый был?

– Нет, похоже, что третий.

Помолчали. Потом Окладникова сказала:

– Следующая неделя – Страстная, а в воскресенье – Пасха.

– Вы на Пасху куда пойдёте? – спросил Шажков.

– В свою пойду. Она в пяти минутах от дома.

– Лена, а как вы думаете, можно исповедаться в Пасху? И причаститься?

– Конечно! Даже нужно. Только попоститься перед этим три дня. Ну, два, в крайнем случае.

– Возьмёте меня в компанию?

– С удовольствием. Потом я вас куличом и пасхой угощу, фирменными.

– Класс!

– Давайте, чайник поставлю, – Лена пошла в соседнее помещение, где располагались чайный столик с холодильником. В этот момент к радости Валентина на экране ноутбука белая страничка исчезла и вместо неё снова появилась пейзажная заставка.

Шажков вспомнил, что не завтракал. Он осторожно, чтобы не потревожить заставку на компьютере, встал со стола и двинулся вслед за Леной к холодильнику. Там он обнаружил початую литровую бутылку водки, бутылку шампанского, полкирпича серого хлеба в целлофане и несколько банок так называемой sea food, то есть смеси из кусочков кальмаров, осьминожек, мидий, креветок и тому подобных тварей в солёном растворе. Любимая закуска профессора Климова.

– Вы кальмаров с осьминогами кушаете? – спросил он Окладникову, присев на корточки перед холодильником.

– Нет, спасибо.

– Ничего, если я поем немного? А то я в церковь натощак ходил.

– Конечно. Я сейчас чай заварю.

За чаем Шажков задал Окладниковой вопрос, который его давно интересовал.

– Лена, вы можете мне объяснить, зачем такие девушки, как вы – образованные, культурные, духовно развитые, – идут в политологию?

– Если вы про меня конкретно, то мне – интересно, – ответила Лена.

– Sorry, Лена. Я только про вас и больше ни про кого. И вы, стало быть, созданы, чтобы быть политологом?

Окладникова засмеялась:

– Я не знаю, правда. Не могу про себя такого сказать. Но мне нравится. Вам ведь тоже нравится? Вы не жалеете?

– Я – нет. Но я с юности этим увлекался.

– Так и я с юности. У меня папа работал директором завода. Я ещё маленькая была, когда на заводе начались волнения. Зарплату задерживали. Увольняли. Рабочие стали бастовать. И папу хоть и уважали, но и нам досталось. Митинги под окнами устраивали, окна били. Меня тогда отправили к бабушке. А потом ничего, всё утряслось, и я вернулась.

– И увлеклись политологией?

– Общественными науками. Вы ведь знаете, Валентин Иванович, что политология – это фикция.

Тут настал черёд смеяться Шажкову:

– Вы это Климову не скажите. Он считает, что только ему можно об этом судить, – отсмеявшись, Валентин сказал: – Политология – не фикция. Точнее, не совсем фикция. О чём ваша диссертация?

– О том, как политические исследования влияют на саму политику.

– А что, влияют? – сделал удивлённый вид Валентин.

– Ещё как! – подавшись вперёд, ответила Лена. – Результаты научных исследований сразу становятся факторами политики и формируют её.

– Используются в политических технологиях?

– Да уже сами научные результаты могут быть политической технологией. Уже само задание на исследование может быть политической технологией.

– Да-а, – протянул Шажков, – тема-то опасная, Леночка. Этак и ваша диссертация может стать политической технологией. Не боитесь?

– Нет, – просто сказала Окладникова, – а что, надо бояться?

– Не надо. Если такие молодые и красивые, как вы, будут бояться, то что же нам остаётся!

– Спасибо, Валентин Иванович, на добром слове.

Комплиментом Шажков хотел завершить деловую часть разговора, но Лена напомнила ему про конференцию.

– Хорошо-хорошо, – устало произнёс Валентин, – что там у нас нового по конференции?

– Сейчас, я быстро, Валентин Иванович. Значит так: Джон Рединг окончательно решил, что приедет с женой, и прислал копии паспортов.

– Это в международный отдел.

– Уже передала. Дальше, пришли тезисы из Финляндии и от наших ещё – всего пять. Я отправила в НИС, но там сказали, что уже поздно. Сборник подписан в печать.

– Кто сказал?

– Чекушин.

– Врёт как сивый мерин. Дайте-ка я позвоню в издательство.

Шажков взял телефонную трубку и набрал номер. Ответили сразу, как будто ждали у телефона.

– Вот работают люди, не то что мы, – подумал Шажков и сказал в трубку: – Вера Витальевна, здравствуйте, Шажков. У нас ещё пять статей в сборник тезисов, не поздно будет?.. Конечно, отформатируем. А если ещё в понедельник придут? Хорошо, спасибо. Мы вас любим… Больше всего Климов, конечно… До свидания.

– Понедельник – последний день, – сказал Валентин Окладниковой, поймав её восхищённый взгляд, – скиньте мне тезисы на флэшку, я их отформатирую.

– Что вы, Валентин Иванович, – с жаром ответила Окладникова, – я сама отформатирую, не беспокойтесь.

– Что ещё?

– Пришли слайды от англичан, финнов и немцев. Я начала переводить, но есть вопросы.

– Леночка, – сказал Шажков, в который раз почувствовав, как нравится Окладниковой такое к ней обращение, – у нас есть переводчица с кафедры иностранных языков. Она за эту работу деньги получает.