Второй слушал молча. Он стоял спиной к Наташе. Лица не было видно. Высокий, широкоплечий, очень аккуратный. У такого вряд ли некрасивое лицо.

Наконец, заговорил и он. Его монолог был абсолютно о другом: о лодках, байдарках, туристических походах, палатках.

Наташа их, в общем-то, не слушала, но голос второго ей показался знакомым. Может, не голос, может, интонация, но знакома. Где-то на полуслове он неожиданно повернулся. В глазах — удивление и «здравствуйте». Она сначала не поняла, что молодой человек обращался к ней. Обернулась — сзади никого.

— Здравствуйте.

Было полное впечатление, что знает ее, что они знакомы. Лицо расплылось в доброжелательной улыбке, в которой читалось желание обратиться.

Наташа не знала этого красивого молодого человека, не могла вспомнить, да и не спешила вспоминать.

Так что, его улыбка медленно сменилась удивлением, а потом почти равнодушным взглядом. Но все-таки какая-то маленькая неловкость появилась. В такой ситуации лучше всего уйти в купе и слушать совершенно не нужные разговоры.

Ужин закончился, и чаепитие выдавало желание говорить. Кроме Наташи в купе была девушка лет 19, такого же возраста молодой человек и мужчина, явно приближающийся к пенсии.

Разговор был о любви.

— Любовь — это сказка, — сказал молодой человек, видимо продолжая уже начатый разговор.

В его устах это звучало плохо. То ли позерство, то ли желание быть старше, а значит умнее и грустнее. Но в общем, плохо.

— Нет, нет, — защебетала девушка, — любовь — это счастье.

Пожилой мужчина молчал. В выражении его глаз была и грусть, и, еле скрываемая, улыбка. Видимо, ему хотелось о чем-нибудь поговорить и решил, что эта тема самая насущная для молодых людей.

— Любят то, что не видно, — сказал он. Потом, помолчав, уточнил, — душу. А вообще-то, любовь и счастье не так часто бывают синонимами.

— Почему? — удивилась девушка.

— Потому, что любовь — это труд души, а ежедневное счастье — это ежедневный труд на ниве быта.

Посмотрев на удрученное лицо девушки, мужчина добавил:

— В любви главное — жалеть.

Теперь изменилось лицо юноши. Оно выражало то ли удивление, то ли презрение, то ли смесь первого и второго.

— Да-да, именно жалость.

— Но ведь жалость унижает? — потеряно спросила девушка.

— Скажите, когда вам больно физически, когда больна и унижена душа, вас унижает жалость, поддержка, понимание близкого человек?

— Нет.

— Наверно, поддерживает?

— Да.

— Скажите, а что вы ждете от любви? — не унимался мужчина.

Наступило молчание.

Наташа стояла в дверях купе и молча слушала, в чем-то соглашаясь, в чем-то споря, в чем-то отрицая.

— В самом деле, — думала она, — а что я ждала от любви? Верности? Долгого, долгого удовольствия? Но ведь долгое удовольствие — это не эскалатор, поднимающий вверх, это карусель. Главное в другом: любовь, в конце концов, приносит боль. Счастье — это стадия ожидания. Ожидания чего-то еще большего, еще более сильного и страстного, еще более нежного и более откровенного. Счастье предполагает открытую душу, полное слияние не только чувств, но и взглядов, планов на будущее.

— Ах, как огорчительна реальность, — думала Наташа, — есть чувство, есть ожидание, есть планы. Но нет у любви предчувствия разочарования. Разочарования в том, что сам придумал. А что же напридумал по поводу твоей любви твой любимый? Очень редко это совпадает. Разочаровывает любовь. Нет, не любовь. Мы не хотим согласиться, что разочаровываемся сами в себе. В своей наивности, недальновидности, что не смогли понять того, чего хочет тот, другой, любимый. А к материнской любви — это относится во сто крат больше.

Задумавшись, Наташа не заметила, что разговор продолжился.

— Что ждем мы от любви? — переспросил юноша. — Я где-то читал, что мужчины хотят иметь в женщине одновременно распутство и чистоту, а женщины — отца и сына.

На это нечего было ответить и опять наступило молчание. Мысли в голове Наташи мчались, обгоняя друг друга.

— Чего мы хотим больше всего? Счастья? Яркого, ненасытного, захватывающего все в нас? Физических наслаждений до изнеможения, получая которые хочется повторить еще и еще? А тоненькая мысль: вот если бы так всю жизнь, — к счастью, включает в эти минуты, хоть изредка, ум, который говорит: так долго не бывает. Наслаждайся сегодня, сейчас, сию минуту. Следующая — будет другая, совсем не такая, возможно с разочарованием. Нельзя так жить в браке, не возможно. Сгорит он очень быстро до тла. Даже пепла не оставит. Ведь, брак предполагает любовь ко многим и сочувствие, и понимание. А страсть эгоистична. Даже самые страстные любовники перегорают и расстаются. Одни с обидой, другие с пониманием. Зря мужчины и женщины стараются удержать любыми способами, но удержать, поток чувств, который начал переходить в плавное течение. Понятно, не хочется такое терять. Не хочется. Но ведь, теряем. Все понемногу теряем. Когда медленно-медленно, не так больно. А здесь — обрыв. Интересно, можно ли в ребенке воспитать умение спокойно и рассудительно относиться к расставаниям?

Поезд шел на юг, поэтому сумерки наступили очень быстро. В вагоне зажгли свет. Неяркий, неослепляющий.

Наташа стала внимательно рассматривать соседей по купе. Видимо, она ошиблась: девушке было не больше семнадцати, а учитывая инфантильность ее высказываний, могло показаться еще меньше. Девичья, немодная стрижка совершенно не шла ее кругленькому, простенькому личику со вздернутым носиком и небольшими, неяркими глазками. Личности там не было и в помине. Обыкновененькая простушка: хороша, пока молода.

Молодой человек, наоборот, оказался старше — года 22. Невысокий, худощавый, но крепенький. С тонким лицом, в котором, несомненно, угадывались признаки интеллекта.

Третий — мужчина постарше. Это был тот тип, когда, за довольно простой внешностью, угадывался ум, мудрость, приходящая совсем не ко всем с годами.

— А еще любовь, почему-то, называют иллюзией, — продолжал разговор юноша.

— Вообще-то, иллюзия — главный творец благородных мыслей и поступков, — впервые произнесла вслух Наташа.

— Но когда человек любит, он много мечтает, — сказала девушка.

— Да, мечтательность — это признак доброй души или молодой, — подумала Наташа, но промолчала.

Сосед по купе посмотрел на девушку отеческим взглядом и заговорил о своем.

— Молодость любит все и вся анализировать до состояния окровавленной души. Зрелость куда терпимее: она бережет собственную душу, она перестает разрывать ее на части, перестает без повода ковыряться в ней.

А потом с грустью добавил:

— Мудрость — это, в первую очередь, отсутствие далеких целей.

— Вот-вот, — сказал юноша, — просто, у нас с вами на эту проблему разные взгляды.

— Разве любовь — это проблема?

— Я, наверно, неправильно высказался.

— Наверно.

Опять наступило молчание.

Мужчина как-то странно опустил голову и задумался.

— Хороша ли мудрость? Во-первых, это признак прожитых лет, болезненных огорчений, убийственных разочарований, иллюзорных побед и разрушительных поражений. Мудрость — это спокойное, уравновешенное отношение к событиям. Это отсутствие буйных красок чувств. Это внимательное, углубленное осмысление. Неразумность и сиюминутность поступка не сочетается с мудростью. Раскованность высказанных вслух мыслей, жгучая боль при неудачах, обидах, оскорблениях, невыносимость расставаний с любимыми — все это предшествует очень не скорому наступлению мудрости. Как жаль, что восторг и мудрость не совместимы. Мудрость так много знает и так мало может. Мы восхищаемся мудрыми людьми, взвешенными поступками и решениями. Но не хотим понимать, что, приобретая одно, теряем навсегда другое.

В купе все молчали. Видимо, каждый думал о своем. И среди этой затянувшейся тишины — тихий голос мужчины.

— Мы часто в жизни вместо счастья утешаемся удовольствием.

— Но ведь, удовольствие приносит наслаждение, — самоутверждался юноша.