ЭПИЛОГ
О дальнейшей судьбе арестованных членов группы «Михал» мне удалось узнать только после войны по воспоминаниям тех, кто пережил кошмар тюрем и концлагерей.
Леон Ванат в своих воспоминаниях пишет:
«28 июля 1942 года в 11 часов утра к Павяку подъехал открытый грузовик. Он не остановился, как обычно, у входа в здание, а свернул налево. В машине, битком набитой до зубов вооруженными гестаповцами, привезли арестованных, которых сразу же поместили в тюремную больницу. Мицкевич был без сознания. У него оказался простреленным череп, но мозг задет не был. Крупович была ранена в печень и находилась в таком тяжелом состоянии, что ее не стали даже оперировать. Арцишевского, раненного в бедро, перевели вскоре в 1-й отдел и содержали в карцере…
Всех троих сразу же стали допрашивать. Их истязали, мучили, потом попытались сломить посулами, обещая интернировать как офицеров, если они дадут показания.
Ирмину Крупович, когда она почувствовала себя лучше, из больницы тоже перевели в 1-й отдел, в карцер, где она просидела три месяца. 17 января ее отправили в концлагерь в Майданек. С этой же партией прямо из тюремной больницы в Майданек был отправлен радист Игорь Мицкевич…
Миколай Арцишевский, командир группы парашютистов «Михал», остался в Павяке, в карцере. Его продолжали допрашивать.
Держался он стойко, несмотря на зверские истязания. Гестапо обещало ему после следствия перевести в лагерь для военнопленных. Но он этому не верил.
И вот наступил памятный день 11 мая 1943 года. В тюремную канцелярию вошел офицер гестапо гауптштурмфюрер Пауль Вернер. Со зловещей усмешкой на лице он приказал доставить Арцишевского. Когда того привели, Вернер с помощью переводчика, заключенного Теодора Мюллера, довольно доброжелательно — как всем показалось — беседовал с ним в комнате, соседней с канцелярией. Потом Вернер приказал вывести Арцишевского в коридор, а сопровождавшему его конвоиру крикнул:
— Расстрелять!
Это прозвучало как гром среди ясного неба.
Вернер ушел, а конвоир и Арцишевский зашли еще и канцелярию. Миколай, видимо, понимал, что это конец. Мы попрощались взглядом.
В сопровождении конвоира, державшего в руке пистолет, Михал шел к воротам. Шел выпрямившись, без пиджака, с непокрытой головой…
Издали до меня донеслось глухое эхо выстрела»[29].
О судьбе Мицкевича мы узнали из письма В. Хоффмана, которое он направил 10 марта 1947 года Ирмине Крупович.
«Письмо от 3 марта я получил только сегодня и сразу спешу сообщить все, что знаю об Игоре. Нерадостные это сведения и неутешительные, но лучше знать правду, чем жить в неведении. С Игорем мы сидели вместе в Павяке (в разных камерах, но в одно и то же время), потом я видел его в Майданеке, затем нас вместе перевели в Бухенвальд. Там мы жили вместе в бараке 37, в одном крыле. Сидели за разными столами, но виделись и разговаривали ежедневно. Игорь работал на заводе на территории лагеря. Так продолжалось до весны 1944 года, когда в один из дней его вызвали в политический отдел лагеря. Я точно не могу вспомнить дату, он был вызван внезапно перед обедом прямо с работы и после этого бесследно исчез. Спустя много времени мы узнали от товарищей по заключению, обслуживавших крематорий, что Игорь был расстрелян, а тело его сожгли в крематории».
Ирмину Крупович из Майданека перевели в Равенсбрюк, а затем в Бухенвальд, откуда ей удалось бежать с подругой за две недели до освобождения лагеря.
Только после войны узнал я, что наш шифр в руки немцев все-таки не попал. Когда началась перестрелка, Арцишевский отдал шифр и радиограммы Ирмине, и она их сожгла. Едва успела она бросить их в огонь, как в комнату вломились гестаповцы, и она была тяжело ранена.
Тоже после войны узнал я от полковника Медарда Конечного, которого планировалось направить в нашу группу в качестве курьера, что Янек передал в Центр мою шифровку о провале и новый адрес, по которому должен был явиться курьер. Но выброска курьера так и не состоялась, вероятно, потому, что связь с Янеком внезапно оборвалась.
По-разному сложились судьбы связанных с нашей группой товарищей. Погибли в тюрьмах, никого не выдав, Михал Згид, Юрек Маринж, Элеонора Левинская (Кося), Карпович и большинство его ребят. В Варшавском восстании погибли Лоссов-Немоевский и Конопка. В партизанском отряде при переходе через болота погиб Богуслав Копка (Куба). Пережили лагеря: Гелена Гурницкая, Тадеуш Квапиш, Юзеф Клюф, Стефан Выробек, Гжегож Залевский. Остальных членов нашей группы и тех, кто сотрудничал с нами, немцам схватить не удалось.
После освобождения все, кто остался в живых, активно участвовали в восстановлении разрушенной страны. Они разъехались в разные концы Польши. Збышек Романовский в течение многих лет был председателем аэроклуба в Бялостоке; Станислав Винский живет и работает в Турке; братья Жупанские — известные химики: Анджей — технический директор на заводе в Тархомине, Тадек — главный технолог на сахарном заводе в Мелине под Грудзендзом; Стефан Выробек с головой ушел в коллекционирование; Тадек Квапиш поселился в Люблине; Юзеф Клюф живет в Лодзи; Зигмунд Енджеевский — заместитель директора автомобильного управления; Дональд Стейер — профессор, историк; его брат Влодек — сотрудник экспортного бюро; автор этих воспоминаний остался верен своей юношеской привязанности — авиации.
Занятые повседневными делами, захлестнутые потоком всяких житейских проблем и хлопот, мы не часто встречаемся. Но если такая возможность появляется, мы вспоминаем пережитые дни и наших товарищей, которые не увидели своей освобожденной родины. Перед нашими глазами встают как живые образы дорогих наших соратников по совместной борьбе. Они достойны не только нашей памяти, но и памяти всего народа, за свободу которого отдали свои юные жизни.
В день тридцатилетней годовщины выброски нашей группы мы с волнением участвовали в открытии мемориальных досок в деревне Зофьювке и в Пётркуве, откуда впервые пошли в эфир позывные нашей радиостанции.
ПОДВИГ ПРОЗРЕВШИХ
Послесловие
Польша 1920-1939 годов… Трагическая по своим последствиям страница в истории Польского государства. Драматическая, к счастью, давно и безвозвратно закрытая страница в истории советско-польских отношений.
В предисловии к польскому изданию книги «Группа «Михал» радирует» Вацлав Потеранский пишет:
«Польско-советские отношения в период Второй Польской республики были отягчены в течение двадцати лет антикоммунистической и антисоветской пропагандой. Немало усилий было направлено к тому, чтобы всю польскую армию, и в первую очередь ее офицерский и подофицерский корпус, воспитать в духе неминуемого будущего столкновения с «красными».
Это хотя и грустное, но очень откровенное признание нашего польского друга полностью соответствует действительности.
И чтобы, прочитав книгу Ежи Зюлковского, полнее осмыслить величие подвига Миколая Арцишевского и его товарищей по борьбе, нужно вспомнить, что являла собой в те годы Польша, так называемая Вторая Польская республика.
В январе 1939 года министр иностранных дел Польши полковник Юзеф Бек во время встречи с министром иностранных дел Германии фон Риббентропом в Мюнхене заявил, что Польша стремится «жить в дружественных и добрососедских отношениях с Германией и укреплять эти отношения». Он заверял Риббентропа, что Польша сделает все для сотрудничества с немцами в вопросах борьбы против Коминтерна…
Несколькими месяцами раньше, 1 октября 1938 года, посол Польши в гитлеровской Германии Юзеф Липский доносил Беку, что на вопрос, заданный германскому послу в Польше фон Мольтке о том, может ли Польша рассчитывать на доброжелательную позицию рейха в случае вооруженного конфликта Польши с Советами, Липский получил совершенно недвусмысленный ответ от генерал-фельдмаршала Геринга.
