И было дальше все как всегда — приятный вечер в отчем доме, шахматный турнир в одни ворота, потому как Бродов-старший играл как зверь, разговоры с матерью, общение с котом, поход в теплицу с целью восхищения плодами агротехники. Особенно впечатляли торпеды огурцов, наливающиеся соками в бутылках из-под водки. Затем был ужин, без спиртного и излишеств, после которого полагалось готовиться ко сну — ложились, впрочем, как и вставали, у Бродовых рано. Традиция-с, против нее не попрешь.

А Бродов-младший и не стал. Пожелал всем спокойной ночи, прошелся по удобствам да и подался в свою комнату на второй этаж. Время там словно остановилось, замерло, все было таким же, как и четверть века назад: стол, шкаф, диванчик, перекладина в дверном проеме, бесформенный, истертый кулаками, многострадальный боксерский мешок.

«Вот ведь, блин, будто в детство дали обратный билет», — подумал Данила, прерывисто вздохнул, однако презрел грусть-тоску и занялся реалиями момента — вытащил мобильник и позвонил в Иркутск Рыжему.

— Привет, брат. Как дела? Идут? «Апорт» деньги перевел? Все, как договорились? Ну вот и хорошо, вот и ладно. А что «Ривьера»? Сам ездил? Дозрела? Ну ты молодец, возьми с полки пирожок. А у нас тоже все хорошо, идем к финалу. Да-да, на базе буду завтра, где-то ближе к вечеру. Ну все, покеда, Марьяне привет. Конечно, конечно, пламенный и революционный.

Он на мгновение представил рожу Рыжего, славную, конопатую, очень располагающую, впал на миг в подобие экстаза — как же все-таки здорово, что у него такие друзья, и вырубил связь. Сделал круг по комнате, с уханьем зевнул и, уже зная наперед, что его ждет, отправился к Морфею. А ждал его все один и тот же знакомый до одури сон. Фантастический, полный звуков, и на сон-то даже совсем не похожий. Странная, будоражащая сознание явь, виденная уже тысячи раз. Парящая над землей махина, вращающаяся крестообразная тень, и женский певучий голос, звучащий из ниоткуда. Негромкий волнующий зов на незнакомом языке. И о чем это она? М-да. Свалидор, вот тот все молчком, молчком…

«Надо будет спросить мать, не роняла ли она меня головкой на пол», — подумал поутру Данила. Умылся, позавтракал, попрощался с родней и с ревом отчалил на снегоходе. Причем без особого энтузиазма — погода за ночь переменилась, и конкретно к худшему. Небеса нахмурились, поднялся ветер, сверху летели белые дохлые мухи. Деревья стояли скучные, понурые, словно одетые в саван. Тоска.

Зато в учебно-тренировочном центре охранного предприятия «Скат» было весело. Слышались выстрелы из пистолетов, чмоканье втыкаемых ножей, мощные удары по манекенам, яростные молодецкие крики. Кныш, Небаба и Наговицын старались вовсю, дабы финита ля комедия была до боли запоминающейся. А тут еще и Бродов подключился, да не один, со Свалидором. Такое устроили напоследок, такое заварили веселье, что самому шихтыру стало тошно.

Потом был заключительный обед повышенной жирности, волнительные тирады, недолгие сборы и наконец команда «По машинам!».

— Ну так когда теперь ждать прикажете? — спросил уже на крыльце повеселевший Звонков, который совершенно справедливо полагал, что начальство с возу — завхозу легче.

— Недели через три у нас очередной заезд, дней через десять плановые сборы, а на эту пятницу напросились федералы, у них сломался пульт во «дворце забав»[33]. Да ты, Павел Юрьевич, не беспокойся, Семен позвонит тебе загодя, введет в курс дела. — Бродов усмехнулся, посмотрел на Небабу, мусолящего с важным видом потухшую беломорину. — Ну как, Семен Ильич, введешь?

— А як же. Что имеем, то и введем, — бородато пошутил тот, попрощался со Звонковым и полез в кабину «Урала», за рулем которого сидел Кныш. Несмотря на габариты и вес, он двигался легко, шустро, с проворством обезьяны. Да и вообще в нем было что-то от Кинг-Конга.

— Ну, счастливо оставаться, — поручкался Бродов с Павлом Юрьевичем и, взглядом командира оценив колонну, забрался в головной автомобиль, свой «хаммер-концепт». Конечно, это был не угловатый монстр-однофамилец, способный силой своих колес забраться на метровый поребрик. Но тоже ничего, очень даже. Веселого красного цвета, с надписью по левому борту: «Не зная броду, не суйся в воду», с целым табуном под капотом.

— Поехали, — скомандовал Бродов в рацию, включил пониженную передачу и плавно надавил на газ.

Следом за ним двинулся «Урал» с двадцатью семью живыми душами на борту, а замыкала колонну «Нива» Наговицына — неказистая, поносно-желтая, зато идущая по бездорожью ничуть не хуже франта «хаммера». К слову сказать, стоящего раз в двадцать поболее. Однако слов нет, рулить на нем было приятно, даже по зимнему проселку. Мягко урчал кондиционер, звучали несчитанные динамики, автоматика контролировала клиренс, режимы двигателя, состояние подвески и еще добрую тысячу всяческих параметров. Правда, не дай бог, если что-нибудь сломается. С «Нивой»-то оно попроще, весьма, хотя и громыхает в ней, как в гвардейском танке.

Между тем музыка по радио выдохлась, гнусно пробубнила реклама, и пошел выпуск последних новостей. В Иркутске, оказывается, стали меньше болеть гепатитом и больше вензаболеваниями. Депутатский корпус уточнял бюджет, а заодно планировал организовать рабочую группу по решению проблемы чистоты города. Библиотеки области стали в два раза лучше удовлетворять запросы своих читателей, а из города-побратима Иркутска Юджина, что в американском штате Орегон, пришла…

— Ну уж на фиг. — Бродов, не выдержав, взялся за пульт, выбрал наобум станцию и снова напоролся на новости, правда, зарубежные. Хотел было опять переключить, но передумал, внимательно стал слушать дальше. Сколько же, блин, дивного творилось на этом свете, Горацио шекспировскому и не снилось, — кто-то с боем взял в Египте пирамиду Хеопса. Успокоил охрану, забаррикадировался изнутри и собирался, если кто-то сунется, седьмое чудо света взорвать. То ли сионисты, то ли экстремисты, то ли террористы. Какая-либо достоверная информация отсутствует. Известно только, что стреляли из автоматов Калашникова.

«Господи, пирамида-то им зачем?» — удивился Бродов, покачал головой и вспомнил кое-какие подробности, касающиеся египетской диковины. Ну да, занимает площадь около пяти гектаров, весит больше шести миллионов тонн и являет собой математическую загадку. В соотношении ее размеров зашифрованы и число Пи, и золотое сечение, и расстояние до Солнца, и радиус Земли. И кому же только понадобилась она, эта махина с интеллектуальным уклоном. Да, странно, очень странно. Проселок между тем описал дугу, вытянулся из-за деревьев, повернул налево и закончился знаком: «Уступите дорогу». Слава труду — выбрались на трассу. Прибавили газу и покатили в колонне, однако не так быстро, как хотелось бы, поскольку стихия разыгралась не на шутку. Снег вдруг повалил стеной, ветер развел спирали вьюги, видимость сделалась скверной, все стало белым-бело. А белый — это цвет похоронных тапок, савана и медицинских халатов, так что лучше судьбу не искушать… В общем, когда добрались до Иркутска, был уже вечер, зимний, ненастный и угрюмый. Мутно светили фонари, улицы превратились в пустыни, машины оставляли извилистые, мгновенно заметаемые следы. Бр-р-р.

— Все, братцы, разбегаемся, — весело сказал Бродов в рацию. — Физкульт-привет, до завтра.

Вечер, холодный и хмурый, обещал ему массу приятного.

— Счастливо всем, — отозвался Кныш, впрочем, без особой экспрессии — ему нужно было ехать на вокзал, по пути завезти Небабу, а потом еще припарковать «Урал». Хорошо еще, база недалеко от дома.

— Удачи всем, — рявкнул Наговицын, сделал погромче музыку и не поехал — полетел по белому ковру. К молодой, надо полагать, ждущей его жене. Какая там стихия, какая там метель…

«Да, какой русский не любит быстрой езды, — глянул ему вслед Бродов и порулил вдумчиво, степенно, безо всякой суеты. — Однако тише едешь — дальше будешь. Особенно на зимней дороге».