Трепетно играли в унисон арфы и свирели, радовало вкус искусство поваров, воздух был напоен ароматом благовоний, звуками гармонии и дымом тринопли. Да, славно, очень славно было на вершине зиккурата, под самыми небесами, у пенных облаков. Впрочем, внизу, на грешной Земле, было тоже совсем неплохо — там, поражая размахом и величественностью, гордо раскинулся Шуруппак. Древний, видевший тысячелетия город — храмы, мостовые, колонны, дворцы, террасы, лепнина, цветущие сады. Весело, по-праздничному, зеленела листва, веяло прохладой от прозрачных вод каналов, ветер шелестел в камышах гизи, хлопал парусами лодок и судов. И повсюду — на улицах, на набережных, на широких площадях — ликовали люди. Те самые, амелу, лулу, из глины смешанные, черноголовые. Распевали гимны, жгли костры, вытанцовывали под звуки флейт, шушан-удуров и кимвалов. Шибко радовались прибытию Великого Ана, брата-супруга достославной Анту и отца-родителя мудрого Энлиля, великолепного Энки и наидобродетельнейшей Нинти. Под самые небеса, до вершин зиккурата долетали звуки гимнов, согревали сердца и смешивались с дымом курящейся тринопли:

— Эх, хорошо поют, — веско одобрил Исимуд, с важностью почесал в штанах и, глянув на ближайшую к нему крутобедрую служительницу, оскалился с плотоядным энтузиазмом. — Да и вообще хорошо. Пойду-ка я купнусь…

— Да, путевые лакшовки, — поддержала братва и тоже начала с воодушевлением подниматься, — утес, ты как, не возражаешь? Мы недолго. Щас устроим групповой заплыв!..

— А ведь и вправду, дорогой учитель, эти лулу удались, — гордо, не без пафоса констатировал Тот, глядя, каким успехом пользуются служительницы. — Они недурны собой, сообразительны, дружелюбны и легко обучаемы. Жаль вот только смертны…

Тот знал, что говорил, даром, что ли, напрямую контачил с самыми продвинутыми черноголовыми. Под его чутким руководством люди достигли многого: развили науки, освоили ремесла, научились металлургии, скотоводству, земледелию. Процесс шел, причем активно: смышленые лулу занимались торговлей, строили высотные дома, врачевали с успехом себе подобных, с чувством музицировали, употребляли колесо, сочиняли стихи, заседали в судах. С подачи Тота потомки обезьян вышли в люди[233]…

— Да уж, — согласился Ан, с завистью взглянул на кутерьму в бассейне, горестно вздохнул. Все-таки положение обязывало его держать фасон, и, чтобы хоть как-то отвлечься, Ан спросил: — А как там этот твой сынок?.. Э… Зиусурда? Не балует? Хороший мальчик?

Восемь лет тому назад Тот поставил опыт на самом себе — лично оплодотворил яйцеклетку обезьяны, поместил ее в матку своей второй жены и через девять месяцев мастерски принял новорожденного. Это был здоровый, качественно выношенный мальчик, назвали его местным именем Зиусурда. Сейчас, еще будучи малолеткой, он умел читать, писать, вести учет и развивался прямо-таки на глазах. Куда ты денешься — пошел в папу.

— Спасибо, учитель, мужает. Скоро у него уже половое созревание, — мило отшутился Тот, с юмором кивнул и, вытащив свой неизменный вычислитель, разом отвернул от темы: — Кстати, учитель, к вопросу размножения. Я вот тут прикинул кое-что в первом приближении, не угодно ли взглянуть?

— К вопросу размножения? — Ан трудно оторвал глаза от действа у бассейна, тяжело вздохнул. — Ну, давай, давай. О размножении-то.

Собственно, речь шла о популяции черноголовых. Они плодились и размножались со страшной силой, заселили уже все Междуречье, и требовалось немедленно и энергично расширить их ареал обитания. Естественно, дабы совместить приятное с полезным, в экономически целесообразные регионы — туда, где можно разводить карпа Ре, выращивать ханумак и добывать кубаббару. На примете пока что было два подходящих места — устья мощных полноводных рек, названных условно Нилом и Индом. Как их заселять, каким макаром? Вот задача так задача.

— Ага, значит, так? Этак? В таком вот разрезе? — с ходу ухватил сущность Ан, подумал, поцокал, одобрительно кивнул. — А новый космопорт построим вот здесь. И посадочный коридор пройдет вот так. Ну, лады, ажур. Молоток. Давай, углубляй тему, делай второе приближение. И не затягивай давай, видишь, что творится. — И он махнул рукой в сторону бассейна, где, впрочем, блудодейство уже пошло на убыль — жрицы, вдосталь вкусив божественного семени, пребывали в прострации, сами боги полоскались в водичке, один лишь Исимуд все никак не унимался, охаживал партнершу и так, и этак, и сяк. Вот ведь верно говорят, мал золотник, да долго. Наконец угомонился и он, общение на гормональном уровне приказало долго жить, и братва степенно потянулась к столу:

— Ну, бля, в натуре целки. Ну, бля, вдарили по рубцу!..

— Иди, милая, иди. Ты теперь с божественной начинкой, — потрепал Исимуд жрицу по бедру, хмыкнул сыто, подтянул штаны и, вернувшись вразвалочку на место, принялся делиться впечатлениями. — Да, генерал, здорово здесь у вас. Конечно, не так здорово, как в подземном бардаке на Дзете Циркуле, но тем не менее очень даже, очень. И колорит этот… Бодрит…

Так, за разговорами, ханумаком и икрой карпа Ре незаметно пролетело время. Солнце стало подаваться к горизонту, жар его лучей ослаб, близился вечер.

— Так, пора. — Шамаш глянул на хронометр, затем на Мочегона, тот властно зыркнул на братву: — А ну-ка, урки, ша.

И тут же случилась преудивительная метаморфоза. Бандиты разом подобрались, отбросили мат и резко превратились в небожителей среднего командного звена. Так, чинно, мирно, степенно, не спеша, они и спустились с небес на землю. Впереди Ан с охраной, за ними Шамаш с Тотом, следом Мочегон с Красноглазом, в арьергарде ануннаки попроще. Замыкал процессию Исимуд, сытый, пьяный, утешенный всем человеческим, гуляющий сам по себе, словно альдебаранский муркот.

А внизу сиятельнейшего и блистательнейшего Ана с сопровождающими его богами уже ждали — иерархи культа, жреческая гвардия, почетный эскорт и ликующая, чудом сдерживаемая вооруженным стражниками толпа. Как же, как же, вот Он, Царь, Владыка, Прародитель, Отец черноголовых. Еще Ана дожидалась Анту, старшая, нелюбимая, но официальная супруга, — сидела под балдахином, у служителей на плечах, глазела на толпу и сладчайше улыбалась.

«Климакс у нее начинается, что ли?» — горестно подумал Ан, однако ничего, уселся рядом, сделал ручкой массам и властно, так, что иерархи вздрогнули, велел:

— Вперед.

Путь его лежал по улице Богов, вдоль священной набережной к чистейшему чертогу, сияющему подобно меди, чертогу, чьи величественные стены задевали облака, — Храму Ану, называемому еще Домом Ана. Неиссякаемо было восхищение людское сей обителью, удивление — нескончаемо. А дальше была парадная, строго регламентированная долгомотина пира. Начиналась она, как всегда, во внутреннем дворе храма, с посиделок: Ан и Анту восседали на тронах, а вокруг строго по ранжиру занимали места подчиненные. Вот с изящным кивком пожаловал Энлиль — шикарный, самодовольный, с давно не битой мордой. Вот с намеком на поклон нарисовался Энки, угрюмый, недовольный, упивающийся своей непонятостью. Вот разноцветной бабочкой-однодневкой впорхнула Нинти, ее бедра, груди, ягодицы, спина находились в перманентном движении. Вот явился, твердо ступая, Шамаш, за ним Нинурта, следом Тот…

— Слушай меня внимательно, ты, сучий потрох, — с ходу начал разговоры Ан, выругался матом и посмотрел на Энлиля. — Не вытянешь месячный план — расквашу бубен. Вдрызг. Ты, надеюсь, не забыл, как работает эта штука? — И он с ухмылочкой показал свой жилистый правый кулак. — Ну? Или напомнить?

— Не надо, отец, не надо. И вообще я здесь ни при чем, — дернулся в кресле Энлиль. — У нас тут отвлекающий фактор. Мешающий работам. Касающийся Наннара[234] и Гибила. Очень отвлекающе касающийся…