И вот ни одного из этих братьев в Вогакане уже не было. Гонцы привезли из Тизбона скорбную весть об их гибели. Васак принял смерть от руки персидского царя Шапуха. Ваган же умер духовно еще при жизни: стал предателем. В замке остались лишь их сыновья: Самвел — сын Вагана и Мушег — сын Васака.
Стояла ночь. В той части замка, которую занимала семья Васака, погасли огни. Только в одном окне сквозь плотные занавеси пробивался слабый свет: там еще не спали. Какой-то мужчина нетерпеливыми шагами ходил взад и вперед по комнате, иногда присаживаясь на диван. Его беспокойные взоры то и дело обращались на дверь. «Что это значит? — думал он. — Самвел просил у меня тайного свидания. Что случилось? Он хочет мне что-то сообщить?.. Неужели опять получены тревожные вести? Ведь если случилось что-то радостное, зачем ему приходить ночью?»
Так думал Мушег, сын Васака Мамиконяна. Он был на шесть или семь лет старше Самвела — красивый, хорошо сложенный мужчина, каждая черта которого выражала благородство воина.
Комната, где он находился, не блистала роскошью. На полу ковры из грубого волоса и у стен несколько сидений, покрытых также грубыми коврами. Всюду бросалось в глаза оружие, не отличавшееся богатством украшений. Куда ни посмотреть, ясно было видно, что Мушег и в своем княжеском доме сохранил суровость боевой обстановки. Простота его одежды вполне соответствовала простоте его жилища. Все свидетельствовало скорее о стойкости и выносливости, чем об утонченности и изощренном вкусе.
Мушег подошел к окну, отдернул занавеску и открыл одну из створок. Он долго стоял неподвижно и вглядывался в темноту ночи. Не видно ни зги, не слышно ни звука, все погрузилось в сон. Пока он вглядывался во тьму, его мысли унеслись далеко, далеко — ко двору Тизбона. Там его дорогой отец. Там же и его дорогой государь. Со времени их отъезда от них нет никаких известий. В чем причина столь долгого молчания? Быть может, их обманул Шапух? Неужели все пути от резаны? Он ничего не знал, его думы были так же печальны и беспросветны, как темна была эта ночь, в которой блуждали его полные гнева глаза.
В таком состоянии духа застал его Самвел, когда, тихо отворив двери, он сзади подошел к двоюродному брату и положил ему руку на плечо. Мушег очнулся от глубокого раздумья и, обернувшись, сказал:
— Ты изрядно помучил меня, Самвел.
— В этом виновата моя мать, которая окружила меня шпионами, — с гневом ответил Самвел, — я еле выбрался.
— Значит, случилось что-то важное, раз она прибегает к помощи шпионов, — сказал Мушег, и его грустное лицо еще сильнее омрачилось.
— Сядем, я расскажу тебе обо всем.
Братья сели на диван. Самвел несколько минут колебался, не зная, с чего и как начать рассказ, чтобы не причинить Мушегу сильной боли. Он начал с небольшого предисловия, выразив уверенность в том, что могучая воля и мужество Мушега помогут ему спокойно выслушать сообщение и что они вдвоем, несомненно, найдут способ предотвратить зловещие события.
Но Мушег нетерпеливо прервал Самвела:
— Ради бога, не надо лишних слов. Рассказывай, что тебе известно. Можешь быть уверен, я не заплачу, как женщина.
Тогда Самвел сообщил ему все, что узнал от гонца: о том, что отец и Меружан заключили союз, что они изменили христианству, перешли в персидскую веру и ведут языческих жрецов и персидские войска на Армению, чтобы завладеть ею. Рассказал и о том, что Шапух отдал Меружану свою сестру Вормиздухт в супружество и обещал ему армянский престол, если он сумеет захватить и отправить в Персию армянских нахараров и видных представителей церкви, а затем распространить в Армении огнепоклонничество. Рассказал также и о том, что Ваган назначен спарапетом Армении, а царь Аршак заключен в крепость Ануш.
— А мой отец? — прервал его Мушег.
Самвел в смущении остановился, но затем ответил:
— Твой отец также…
— Заключен в темницу?
— Да, заключен в темницу…
— Вместе с государем?..
— Да, вместе с государем…
Самвел говорил правду: отец Мушега действительно находился вместе с царем в крепости Ануш, но перед закованным в цепи царем стоял не живой Васак, а набитый соломою его труп. Еще до встречи с Мушегом Самвел мучился целый день, раздумывая, как сообщит другу о жестокой смерти отца. Это известие могло тяжело подействовать на Мушега, который сильно любил своего отца и, узнав о его смерти, мог впасть в полное отчаяние. В конце концов Самвел решил смягчить удар и сообщил, что отец Мушега заключен в крепость вместе с царем.
— О, вероломный перс! — воскликнул Мушег гневно. — Для тебя не существует ни святости слов, ни клятв! Перстень с изображением вепря ты вдавил в соль, — ведь это наисвященнейшая клятва по законам твоей религии; соль эту в знак мира ты прислал сюда, приглашая к себе моего отца и царя Аршака. И после этого ты вероломно заключил их в крепость. О, нечестивец!
Эти слова относились к царю Шапуху, который злодейским обманом заманил в Тизбон армянского царя и спарапета Армении. Мушег повернулся к Самвелу:
— Правда, что в течение тридцати лет мой отец беспрерывно воевал с войсками Шапуха и постоянно их побеждал. Но он воевал благородно. В душе Шапуха нет ни капли благородства, раз он мог забыть, с каким великодушием отнесся к нему мой отец. Однажды, когда Шапух, разбитый наголову, бежал с поля битвы, — весь его лагерь вместе с его женами был взят в плен моим отцом. Но отец с почетом отправил его жен обратно на паланкинах во дворец персидского царя. Обо всем этом Шапух забыл. Изменил клятве и обманул… О, мерзкий злодей!..
Такие полные горечи слова срывались с уст опечаленного сына. Сердце его горело жаждою мщения. Переполненный гневом он встал и, остановившись перед Самвелом, сказал:
— Слушай, Самвел. Мы будем недостойны своих предков, мы будем сыновьями потаскушек, если оставим эти злодеяния неотомщенными. Чаша терпения переполнилась, враг исчерпал меру злодейства.
Мушег сделал несколько шагов по комнате; заметив, что окно открыто, он закрыл его и опустил занавес. Он пылал гневом, большие глаза его горели, губы дрожали, как в лихорадке. Мужественное лицо побелело словно мрамор. Он остановился перед Самвелом и, глядя в его скорбные глаза, спросил:
— Что же ты молчишь? Почему не отвечаешь?
— Ты счастливее меня, Мушег, — сказал Самвел. — Твой отец был герой и не дрогнул даже перед лицом смерти. Он всю жизнь провел в борьбе с врагами родины и до конца остался верен своему несчастному царю… Мне рассказывал гонец, с каким величием держался он на суде перед Шапухом, обличая его вероломство. Все судьи и даже сам царь были удивлены его смелостью. Я же несчастный. Мой отец, недостойный брат достойного родича, изменил родине, изменил своему венценосцу. Сделавшись гнусным орудием в руках Шапуха, он идет теперь, чтобы предать родную страну огню и мечу. Он идет разрушить те храмы, которые были сооружены его предками и в которых он сам был крещен. Он идет, чтоб заставить нас молиться по-персидски и поклоняться персидским богам…
Слезы помешали ему говорить. Он обеими руками закрыл глаза и горько зарыдал. Самвел не обладал жестокосердием и твердостью Мушега. Он был столь мягок сердцем, его чувства были столь нежны, что даже незначительные события могли оказать на него огромное влияние. Но Мушег не обратил внимания на его слезы и в бешенстве воскликнул:
— Да, твой отец изменник! Он запятнал честь дома Мамиконянов. Надо стереть это пятно.
Он отвернулся и устремил взгляд на портрет деда Ваче, висевший на стене. Несколько минут глядел на него Мушег с выражением глубокого почтения. Затем, указывая на деда, сказал Самвелу:
— Когда на поле битвы, после кровопролитной борьбы с персами, герой этот пал, — всю Армению охватило горе. Плакал царь, плакало войско, плакали поселяне. Во время его похорон великий армянский первосвященник Вртанес, сын Григория Просветителя, в своем надгробном слове так утешал народ:
«Утешьтесь во Христе. Он умер, но смертью своей он обессмертил себя. Ибо он принес себя в жертву нашей стране, нашим храмам и нашей богом данной вере. Он умер ради того, чтобы наша страна не подверглась опустошению захватчиками, чтобы не был нарушен чин наших храмов, чтобы наши святыни не попали в руки неверных. Если бы враги наши завладели нашей страной, они утвердили бы в ней свою нечестивую веру. Этот боголюбивый мученик сражался за то, чтобы изгнать, исторгнуть зло из нашей страны, и он умер ради того, чтобы в нашу благочестивую страну не проникло беззаконие. Пока он был жив, он боролся за правое дело, когда же приблизилась смерть, пожертвовал собою за истину господа и за спасение его паствы. Он не пожалел отдать свою жизнь за родину, за братьев и за святую церковь, и он будет сопричислен к мученикам во Христе. Не будем оплакивать эту великую потерю, но почтим усопшего за его самоотверженность и установим обычай всегда и во веки веков чтить в наших церквах память о его храбрости наряду с памятью о мучениках христианских».
