Ничто, когда мы возвратились, не могло поколебать уверенности старика Адамса, что Чарльз упал с лошади. Он то и дело припоминал, как Лоренс слетел со своего верблюда, когда учился на нем ездить. Мисс Веллингтон без конца спрашивала Чарльза, как его спина. А именно о том – я не против, что она это говорит, – не староват ли он для подобных занятий? Сам Чарльз то сообщал, что покажет им через недельку-другую, умеет ли он ездить верхом, то, согнувшись после пилки дров, словно старец-время, объявлял, что покалечен на всю жизнь.

Он доказал, что это не так, через три дня по возвращении из Шотландии, когда ему пришлось спешно взобраться на дерево, чтобы спасти Соломона.

Случилось так, что мы поздно вернулись домой из города. Зажгли все наружные огни и выпустили кошек, чтобы те размялись, пока мы будем кормить Аннабель и ставить машину в гараж.

Мы строго приглядывали за ними во время этих рутинных работ, зная фантастические способности Соломона. Вот только что он выглядел так, словно навсегда приклеен к бортику пруда с рыбками, а в следующий момент оказывался уже на середине переулка, очевидно, на пути в Сиам.

Поэтому когда через десять минут после того, как они вышли, мы отправились загонять их обратно и обнаружили, что Соломона, который пять секунд назад с подозрением пялился на мышиную норку в альпинарии, теперь нигде не видно, то поначалу не отнеслись к этому серьезно.

Мы выглянули за парадную калитку, за боковую калитку, в угольный сарай… в сарайчик для хранения садового инвентаря, где была куча песка, которую Соломон порой считал приятным разнообразием своему туалетному лотку. В слежавшемся песке имелась крысиная нора. Когда-то мы видели, как Соломон с надеждой сидел возле нее некоторое время, а затем, заскучав и решив, что никто сегодня оттуда не вылезет, выкопал свою собственную нору перед первой и сел на нее, к тому времени явно обратив свой ум на другие предметы и подставив свою невинную маленькую задницу под удар. Мы похолодели при одной мысли об этом, но в этом весь Соломон.

Впрочем, сейчас его на куче песка не было. Не было его также дальше по переулку, в разрушенном коттедже. Не сидел он, задумчиво размышляя, и на стене домика Аннабель. Как и не был – к тому времени мы уже начали впадать в отчаяние – заперт по ошибке в наружной уборной старика Адамса, что тоже проверили, прокравшись на цыпочках по тропинке и заглянув внутрь.

«Толиволиволи!» – звала я его на тирольский лад по всей Долине, хотя и понимала, что это заставит соседей стучать пальцем по лбу и говорить, как им жаль Чарльза. По крайней мере этот призыв всегда приносил ответный вопль Соломона, который таким образом давал мне знать, где он находится, и не могла бы я, дескать, поторопиться и забрать его.

Но на сей раз это не сработало. Ответом мне было полное молчание, и после того как мы почти два часа прочесывали Долину с фонарями и сорвали себе глотки, пришло ужасное убеждение, что его, должно быть, утащила лиса. Как это случилось, мы не могли себе представить. Огни были включены, двери открыты, он был перед глазами почти каждую минуту, и то, что Соломона, который всегда так любил поговорить, утаскивают у нас из-под носа без единого звука этого поразительного голоса, казалось невероятным.

Но факт есть факт. Двенадцать часов. Уже почти два часа мы его ищем, и ничего не остается, как признать, что он пропал. На этой стадии, стоя потерянно на лужайке, измученная до полной неподвижности, я посветила фонарем на крону стоявшего у калитки тернового дерева, и вот он. Неясная тень в нескольких футах от вершины. Глаза, неподвижно мерцающие в свете фонаря. Он абсолютно не двигался, так что (это был мой следующий умственный кризис за этот вечер) мне всерьез показалось, будто он мертв.

Упал с более высокой ветки, решила я. Он никогда не умел никуда взбираться. Должно быть, его загнал туда какой-то другой кот, он сорвался и напоролся на острую нижнюю ветвь. Именно поэтому на протяжении этих долгих часов, когда мы сновали туда-сюда мимо этого дерева, всего в нескольких ярдах от дома, он нам не отвечал…

В этот миг у меня подкосились колени. Тогда Чарльз кинулся в гараж, передвинул машину и, несмотря на свою спину, примчался обратно с садовой лестницей. Но лестница оказалась недостаточно длинной, и когда мы стали звать, ободряюще протягивая к нему руки, не доставая до цели всего на несколько дюймов, кошачий силуэт над нами по-прежнему оставался неподвижным. Меня чуть не хватил удар, но Чарльз рысью помчался в сад, притащил кровельную стремянку и, приткнув ее к дереву, через несколько секунд уже был там, с нашим светло-коричневым парнем на руках. Я чуть не умерла, уже от облегчения, когда он сказал, что Соломон жив и, судя по всему, невредим, хотя как будто находится в коме, и сунул его, словно безвольную темную водяную лилию, прямо в мои гостеприимные объятия.

Что его напугало, мы так и не поняли. Моя гипотеза – это был барсук. Лисицу, я думаю, он принял бы за собаку. А барсучьи норы имеются у нас чуть ниже в Долине, и мы часто слышим, как зверьки по ночам с ворчанием пробираются сквозь лес, но насколько нам известно, Соломон ни разу ни одного не встречал. Так вот барсук, который в шесть раз больше его самого, бредущий по переулку, словно колдун, с этой своей огромной белой полосой на голове, и наткнувшийся, возможно, прямо у наших ворот на Соломона, вышедшего подышать свежим воздухом… что ж, барсук вполне мог бы его напугать.

Чарльз сказал, что либо это был барсук, либо мы привезли домой в багажнике лох-несского монстра. Что бы там ни было, Соломон, как только мы внесли его в дом, дунул вверх по лестнице и просидел наверху полных три дня. Наверху он питался. Наверху он жил. Было бы неверно сказать, что он наверху спал, потому что целых три дня, насколько нам известно, он не спал вообще.

Всякий раз, как мы входили в холл, маленькая черная мордочка опасливо сверлила нас взглядом, словно защитник осажденного Йорка[8] из-за опускной решетки замка. Когда мы поднимались наверх, он тревожно вглядывался куда-то мимо наших ног, чтобы удостовериться, что враг не прокрался вслед за нами. Он перестал смотреть из окна на всех. Видимо, это могло бы выдать тот факт, что кот находится в нашей спальне. А когда мы сами осторожно заглядывали наверх – к тому времени его опасения, похоже, распространились и на нас, – Соломон прятался под кровать.

Судя по всему, он засел наверху навсегда. Шеба же, с истинно сиамским своенравием, тем временем уходила от дома дальше, чем когда-либо прежде. Всякий раз, как мы ее искали, она, видимо, либо исчезала за парадной калиткой, либо отправлялась по тропинке в лес. И настолько это было похоже на то, как невинный маленький ягненок отправляется послужить приманкой тигру, что, спеша забрать ее в безопасное место, мы, зная Шебу, задавались вопросом, не делает ли она так нарочно?

Было большим облегчением, когда по окончании этих трех дней Соломон вновь появился в гостиной и, внимательно понаблюдав за Шебой с час или два, убедился, что она действительно выходит прямо в сад и возвращается обратно в целости и сохранности. После чего в следующий раз ее вылазки он вышел следом за ней. Еще большим облегчением стало, когда примерно неделю спустя сосед, живущий неподалеку от нас, доложил о том, что видел, возвращаясь как-то вечером домой на машине. Он рассказал, что, спускаясь с холма, в свете фар заметил стоящую у калитки паддока Аннабель, а под ней причудливо горели в темноте три пары зеленых глаз, без туловищ. Остановившись, чтобы исследовать этот феномен, и направив фары на изгородь, сосед обнаружил, что под ослицей сидят три кошки. Одной из них был его собственный кот Руфус. Другой – черно-белый кот с дальнего конца улицы. А третьим был тот рыжий, с которым Соломон дрался до нашего отпуска.

Они прятались от дождя, сказал сосед. Они выглядели так, словно у них совещание. А Аннабель стояла над ними с ужасно важным видом.