На этот раз, однако, была тишина. Никаких признаков кошек рядом с нами. Тогда мы снова повернули назад, и там, за поворотом, перед любителем птиц бок о бок сидела эта парочка. Слова были излишни. Поставленные под определенным углом ушки Шебы свидетельствовали о том, что она интересуется, что этот человек делает. Угол ушей Соломона выражал пристальный интерес к самому магнитофону. Молча мы подхватили наших питомцев и посадили себе на плечи. Молча, разве что несколько озадаченно, наблюдатель за птицами принял наши безмолвные извинения.

Конечно, наши старания не шуметь были бесполезны. Вися у нас на плечах, пока мы на цыпочках спускались по тропинке, кошки начали вопить в его сторону. Шеба – первая, как она всегда делала по отношению к удаляющимся незнакомцам, Соломон – присоединяясь из чистого энтузиазма. «Вот тебе и вся магнитофонная запись», – покорно сказала я. Тогда как Чарльз, сосредоточенный на самом магнитофоне, спросил: «Когда мы заведем себе пианино?»

Он мечтал о нем уже целую вечность. Он любил музыку. Как часто высказывался Чарльз, если бы у нас было пианино, я бы могла аккомпанировать ему, пока он играет на скрипке, а сам бы выучился играть на пианино, так что мог бы сочинять музыку.

Ни один из нас не играл уже значительное количество лет. Это произведет, указывала я, своего рода сенсацию в Долине – если мы начнем исполнять свои дуэты. Разыгрывание Чарльзом ученических пьес на фортепьяно тоже не пройдет незамеченным. Разве он не может сочинять музыку на флейте? – с надеждой осведомилась я.

Судя по всему, не мог. Ему нужно было пианино. После того как мы это установили, проект оставался на дальнем плане еще много месяцев и мог бы никогда не материализоваться вообще, если бы Чарльз не увидел на живой изгороди заманчиво крутящийся магнитофон.

Это событие – а также, без сомнения, пробужденные магнитофоном видения, как он сочиняет, записывает и отсылает пленки в Лондон, чтобы там его музыку играл экстатичный Барбиролли, – оживило интерес Чарльза, и не прошло и двух недель, как мы приобрели пианино. Современный мини-инструмент. И вот грузчики ушли, а я осталась в кабинете и стала его опробовать.

Единственным моим реальным сомнением относительно присутствия пианино было то, как станет реагировать на него Соломон. Он был чрезвычайно нервным котом. Дробный стрекот пишущей машинки, к примеру, действовал на него так, что он взвивался, точно испуганный фавн, при малейшем звуке еще долгие часы после того, как кто-либо из нас ею пользовался. Нам давно пришлось купить бесшумную модель, не дожидаясь, пока мы тоже начнем подскакивать. Поэтому было решено приучать нашего кота к фортепьяно постепенно. Решили начать с того, чтобы запереть его внизу, где бы он мог слышать звуки только издали, а затем позволить ему подняться в кабинет в выбранное им время, чтобы провести собственные изыскания.

В волнении я про это, конечно, забыла. Пока пианино доставлялось, Соломон и Шеба были заперты. После этого выпустили их, и они тотчас устремились вниз посмотреть, что упустили. А я нерешительно принялась играть.

После стольких лет, когда не дотрагиваешься до пианино, это, наверное, получится довольно скверно. Но все же не так мучительно, как мне дали понять, когда я через несколько минут бросила взгляд на наших двух кошек, сидящих бок о бок в дверях и взирающих на меня. На мордочке Соломона не было признаков нервозности. Только полный скептицизм. «Что это за занятие ты себе придумала?» – как бы спрашивал он. «Отпугиваешь злых духов?» – осведомлялась Шеба, тем временем как две пары ушей клонились созерцательно в сторону пианино.

После этого стоило мне только коснуться клавиш, даже если перед этим кошек несколько часов не было видно, они тотчас появлялись, словно я была какой-нибудь Крысолов из Гамельна. Дело было не совсем в музыке. Было как раз тепло, и когда я играла, то, чтобы впустить воздуха, отворяла окно, выходившее на крышу холла. Привлекала их возможность выбраться на широкий, крытый черепицей подоконник и затем вышагивать туда-сюда по крыше с задранными хвостами. Полагаю, что они делали это, дабы привлечь внимание людей к тому факту, что теперь у нас есть пианино. Чарльз сказал, что они стремятся продемонстрировать, что не они производят весь этот шум. Как бы там ни было, солнце светило прямо в окно, на пюпитр, и когда я играла, по нотам непрестанно пробегали тени двух сиамцев, словно фриз[21] в виде колышущегося тростника. А время от времени, после того как я брала особенно безумный аккорд, из переулка доносился голос старика Адамса: «Господи Боже!»

Так много всего можно сделать, если в доме имеется пианино. Например, когда кошки наконец возвращались с крыши, то тяжело прыгали, один за другим, мне на спину по дороге на пол, и это заставляло меня практически ложиться на клавиши. Порой, вдохновленные особенно шумной музыкальной пьесой, они устраивали на ступеньках лестницы соревнования по борьбе. Взбудораженная как-то раз звуком их более громких, чем обычно, воплей, я подняла взгляд и увидела в дверном проеме ползущую на животе Шебу и держащего ее за шиворот Соломона. «Годится это для «Риголетто»?» – с надеждой вопрошали они.

Как-то вечером в разгар моего музицирования Соломон возбужденно примчался наверх и укусил меня за ногу. Только в шутку, конечно. Очевидно, он решил, что я играю на пианино смеха ради, поэтому решил тоже подшутить надо мной. Когда я завопила и взвилась со стула, он расплылся в улыбке во всю свою треугольную черную мордочку.

В другой вечер Шеба решила понаблюдать за мной, сидя на верхушке двери – излюбленном своем месте, и как раз когда я дошла до трудного пассажа, она свалилась. Полстраницы Шопена сопроводил пронзительный вопль и такой звук, будто кого-то, судя по всему, спустили с лестницы – такое было привычным делом в моей пианистической практике.

Чарльзу повезло еще меньше. Он намеревался поучиться игре у жены приходского священника, имевшей в деревне порядочное количество учеников, но преподавательница с мужем переехали в другой приход. Теперь вокруг в радиусе нескольких миль не было учителя. В ожидании, что таковой объявится (если нет, сказал Чарльз, он купит самоучитель, когда будет время, и обучится сам, главное – иметь пианино), он достал свою скрипку. Скрипка тоже находилась в весьма рискованном состоянии; струны давно повыпали, смычок сломался, поэтому она одиноко лежала в футляре. Чарльз специально поехал в город, чтобы все обновить, и в один прекрасный вечер счастливый появился в гостиной, с заново собранной скрипкой, готовый приступить.

– Итак! – уверенно произнес он, взмахивая смычком.

Я, конечно, должна была это предвидеть. Чарльз, когда практиковался, играл чрезвычайно хорошо. Скрипка, однако, коварная вещь, и после перерыва в несколько лет у любого ноты склонны вести себя не так, как надо.

Ноты Чарльза настолько пошли вкривь и вкось, что Соломон, мирно спавший на каминном коврике, вскочил и ошалело уселся на верхней площадке лестницы еще до того, как эхо первой мелодии замерло вдали. На морде у него было написано то же самое выражение, как после встречи с лох-несским чудовищем. И когда Чарльз вывел следующую ноту, уже более робко, не отрывая смычка от струн, кот спешно ретировался под кровать. По его мнению, кто-то кого-то убивал, и он не хотел быть замешанным.

Явно вставал выбор между его нервами и скрипкой. И когда дело дошло до того, что он стал вскакивать и садиться на лестничной площадке, даже когда я всего лишь хотела стереть с футляра от скрипки пыль, Соломон, как всегда, победил.

Скрипка отправилась обратно в чулан. Чарльз купил себе самоучитель игры на пианино. Пока что, будучи занят другими делами, он отложил его в сторону – но еще настанет день, мрачно уведомил он Соломона. Соломон с невинным видом посмотрел на него в ответ. Пианино ему нравится, заверил он.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».