Девушка не могла сдержать радость, предвкушая, как Бинг увидит ее в этом великолепии. У нее никогда не было подобного наряда, и к тому же она видела, что сегодня в ее глазах появилось особое сияние.

Мелина нашла Бинга и министра на веранде, выходящей в сад. При ее появлении оба они встали.

– Надеюсь, в моем бедном жилище вы нашли все желаемое, – галантно произнес хозяин дома, поднося руку Мелины к губам.

– Абсолютно все, – ответила девушка, устремив взгляд на Бинга, и, заметив восхищение на его лице, ощутила себя счастливой, как никогда в жизни.

Она села за стол и взяла бокал шампанского, поданный слугой в элегантной ливрее. Министр встал и поднял свой бокал с соком, ибо как правоверный мусульманин не пил алкоголя.

– За ваше здоровье и счастье! – провозгласил он. – Да благословит Господь вас обоих.

Он отпил глоток и благосклонно улыбнулся гостям.

– Прощу прощения, мисс Линдси, теперь я вынужден вас покинуть, – сказал он. – Сегодня вечером у меня важная встреча. – В его глазах мелькнули лукавые искорки. – К тому же, я полагаю, вы не будете особо без меня скучать.

Буквально сразу после его ухода подали ужин. Впоследствии Мелина не могла вспомнить, что она ела, – такое счастье ее переполняло. Она знала только, что пьянило ее не шампанское, а присутствие Бинга и то, как он смотрел на нее.

Потом они вышли в сад и сели на скамью, окруженную розами и жимолостью. Долгое время единственным звуком, нарушавшим тишину, было журчание фонтана, и наконец Мелина с трудом выговорила:

– Во сколько мы уезжаем завтра?

– Ты уезжаешь в полдевятого, – сообщил Бинг. – Самолет прилетает в Париж, а там ты пересядешь на рейс до Лондона.

Мелине показалось, что между ними взорвалась бомба.

– Но ты… разве ты… не летишь со мной?

Бинг покачал головой.

– Но Бинг! Ты должен! Ты же слышал, что сказал министр. Если ты останешься, то подвергнешь себя опасности.

– Я знаю.

Он повернулся лицом к Мелине. Вокруг раскинулись невообразимые краски восточного заката, но девушка видела только боль в глазах Бинга.

– Я люблю тебя, Мелина, – тихо сказал он. – Ты ведь знаешь это, правда?

– Я не думала, что… нравлюсь тебе, – прошептала она.

– О, моя милая… милая…

Бинг взял ладони Мелины между своих и сжал их так сильно, что у нее перехватило дыхание.

– Я люблю тебя всем сердцем, всем существом. Однажды любовь причинила мне огромную боль, и я никогда больше не хотел иметь ничего общего ни с одной женщиной.

Он наклонился и поцеловал пальцы Мелины, и ее переполнила дрожь восторга от этого прикосновения.

– А потом я встретил тебя, – продолжал Бинг. – Сначала я не мог поверить, что за этой прелестной внешностью скрывается нежное и отважное сердце. Я был груб с тобой, командовал и о многом молчал, потому что не мог представить, что в такой критической ситуации повстречаю женщину, на которую смогу положиться так, как на тебя. Твой отец гордился бы тобой.

Мелина слушала его с пылающими от смущения и радости щеками.

– А еще он бы тоже полюбил тебя, – прошептала она.

Бинг замер, услышав эти слова.

– Ты хочешь сказать, что любишь меня? – спросил он недоверчиво.

– Уже давно. – Мелина едва могла поднять на Бинга взгляд. – С того момента, как ты поцеловал меня, когда нас искала машина с прожектором.

– Я не знаю, что на меня тогда нашло, – признался он. – Но я уже начинал понимать, что ты значишь для меня.

– Я так… счастлива, – с замирающим сердцем выговорила Мелина.

К ее удивлению, Бинг отвернулся, словно смотреть на нее было выше его сил.

– Что случилось, Бинг? – спросила девушка.

– Я не знаю, как тебе сказать… пока мы тряслись весь тот долгий день в автобусе, я говорил себе, что, если мы благополучно выберемся из этой передряги, если вернем мальчика и избежим погони, то я попрошу твоей руки. Я видел как наяву все, что вижу сейчас – цветущий сад, вечер, я обнимаю тебя и говорю, что пусть ты мало знаешь меня, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы стать хорошим мужем и сделать тебя самой счастливой женщиной на свете.

Голос Бинга стих, и внезапно он привлек Мелину к себе и сжал так крепко, что она задохнулась.

– Я так хотел сказать это, – мучительная боль звучала в его словах, – я так хотел это сказать – но теперь не могу.

– Но почему? Почему не можешь?

Мелина взглянула на Бинга и увидела его лицо и губы совсем близко. Инстинктивно она положила руку ему на шею, привлекла к себе и почувствовала, что стоило их губам встретиться, как Бинг утратил всякое самообладание и начал неистово, безудержно целовать ее – губы, щеки, веки и пульсирующую жилку на шее.

А потом, со стоном, который шел, казалось, из самых глубин его существа, Бинг разжал объятия, встал и, пройдя несколько шагов, остановился у фонтана, бездумно уставившись на его струи. Мелина, растерянная, с трудом выровняв дыхание, все-таки решилась подойти к нему.

– Пожалуйста, Бинг, объясни мне, – тихо попросила она.

– Хорошо, – кивнул он. – только давай уйдем из этого чертова сада.

Они вернулись в гостиную. Мелина села на диван, а Бинг остался стоять, опираясь о каминную полку.

– Ты ведь знаешь, что я понятия не имел, где в Маракеше спрятан ребенок? – довольно резко спросил он.

– Да, конечно.

– Мы бы никогда не догадались об этом, если бы не один человек, который дал мне нужную информацию.

– И кто же это… был? – спросила Мелина, хотя уже предчувствовала ответ.

– Лилет.

– Миссис Шустер?! А при чем здесь она?

– Она приехала в Марракеш вместе с Мулаем Ибрагимом. У него был свой резон взять ее в попутчики – он видел, как мы вместе танцевали, и поэтому постарался выведать у нее обо мне как можно больше.

– А в ответ он рассказал ей о ребенке? – удивилась Мелина.

– Конечно же нет. Но у Лилет всегда была цепкая память на детали. Так что я решил проведать ее и расспросить о поездке с Мулаем Ибрагимом. И узнал, что на подъезде к Марракешу машину остановил какой-то араб, просящий подаяния. Мулай Ибрагим вручил ему монетку, а араб прошептал в ответ «Дар аль-Хамама». Он произнес это по-арабски, так что Мулай Ибрагим и не думал, что сидящая рядом Лилет поймет сказанное.

– А она поняла? – уточнила Мелина. – Мне она говорила, что неспособна к языкам.

– Так и есть, – кивнул Бинг. – Но она точно знала одно слово по-арабски. Хамама. Потому что оно значит «голубка» и когда-то я так ее называл.

Легкий румянец окрасил его щеки, и Мелина ощутила болезненный укол ревности.

– Это было одно из тех совпадений, которые реальнее любого безумного вымысла, – вздохнул Бинг и замолчал.

– Но это ведь не вся история, так? – уточнила Мелина, предчувствуя неладное.

– Нет. Лилет назначила цену за информацию, которую могла мне передать.

– И что же это было? – едва слышно спросила Мелина.

– Она хотела, чтобы я вернулся к ней.

– Нет! – вспыхнула Мелина. – Бинг, ты не можешь так поступить! Ведь ты не любишь ее. И она не любит тебя!

– Я дал слово. – Голос Бинга был мертвым и пустым, как у идущего на казнь.

– Это жестоко! – бушевала Мелина. – Это омерзительно! Неужели ничего нельзя с этим поделать?

– Ничего, моя дорогая, – покачал головой Бинг. – Я люблю тебя и буду любить до последнего вздоха, но я дал слово и вернусь. И если меня будет ждать Мулай Ибрагим и всадит пулю в сердце, это будет не так ужасно, как жизнь, в которой не будет тебя.

Мелина закрыла глаза. Ей хотелось кричать и плакать, но она понимала, что это бесполезно.

– Теперь нам надо попрощаться, – сказал Бинг, – потому что к утру я уже буду в Марракеше.

Мелина хотела сказать: «Пожалуйста, нет… не уходи», но губы не повиновались ей, и словно в каком-то тяжком сне она почувствовала, как Бинг обнимает ее, и поняла, что это – в последний раз.

Он не стал ее целовать, но просто прижался щекой к ее щеке и сказал так тихо и нежно, что Мелина едва расслышала: