Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И мне разрешали прийти в школу ночью, достать телескоп, поставить на крышу, и проводить наблюдения – самостоятельно, без учителей. Одному мне было тяжело это все таскать, а у меня, как выяснилось, есть умение обучать. Такому педагогическому подходу обычно учат в педагогическом институте, а у меня как-то это от природы было.

Со мной в одном классе учился сын генерала, которому не давалась физика. Он был немножечко с ленцой. Его отца затаскали в школу. Однажды он сказал учителю: давайте я буду платить, а вы дополнительно занимайтесь с моим сыном. Ну, о деньгах в те времена не могло быть и речи. Но учитель сказал, что позаниматься с его сыном мог бы Жора Гречко. И я сидел с ним после уроков, занимался. Он стал получать иногда даже четверки. Прогресс!

За это он помогал мне в наблюдениях. Штатив таскал, телескоп. Я Луну наблюдал – в первой и третьей четверти, очень уж она красивая. Все думали, что Луна – просто огромный замерзший камень. А наш ленинградский астроном Николай Александрович Козырев наблюдал выброс пара из лунного кратера Альфонс. Это было потрясающее открытие, и я о нем знал.

Однажды вечерком вытащили мы телескоп, установили, посмотрели на планеты, на четверку галилеевых спутников Юпитера. Тут мне понадобился фильтр и я спустился в кабинет физики. По дороге обратно на крышу я услышал громкий крик моего товарища: «Скорее! Скорее сюда!» Я думаю: повезло, увидел выброс пара и воды из кратера Альфонса! Это редкое наблюдение! Я опрометью бросился на крышу. Смотрю – а телескоп у него направлен вниз. Он крикнул мне: «Смотри, раздевается женщина!». Оказалось, в мое отсутствие он шарил телескопом по окнам.

А еще мне запомнилась учительница географии. Очень требовательная! Двойки нам лепила, заставляла все учить назубок. В результате кое-какие знания сохранились. Был такой анекдот: урок географии в школе рабочей молодежи. Вопрос: Что нам экспортируют китайцы? Великовозрастный школьник замялся. Учитель подсказывает: «Ну, что вы по утрам пьете?» – «Неужели рассол?»

Космонавт № 34. От лучины до пришельцев - i_005.png

Потом я заканчивал 299-ю школу. Там мне запомнился учитель математики. Он требовал мгновенного ответа на любой вопрос. Знания синусов-косинусов-тангенсов, чтобы ночью разбудили – и от зубов отскакивало. Много формул и значений мы помнили наизусть. А я тогда уже читал про Л. Ландау, который говорил: нельзя загружать память цифрами. Память нужно заполнять идеями, а для цифр есть справочник. Я был согласен с Ландау, а не с нашим учителем.

Но через много лет был у меня такой случай: я заведовал на полигоне заправкой ракеты. А кислород испаряется. За два часа половина бака испарится. Поэтому была подпитка кислородом по мере его испарения. Мы сидим в бункере рядом с ракетой. Над нами несколько метров бетона. Наша миссия закончилась. Мы рассчитали заправку и ждем старта.

И вдруг вбегает человек, отвечающий за старт, и говорит: отказала подпитка. Что делать? Остается 5–10 минут. Бак теряет кислород и к моменту старта будет недостаток кислорода. Двигатель остановится, пуск будет сорван. Там есть система СОБИС, она начнет выравнивать, но хватит ли нам кислорода до разделения ступеней? Если не хватит – запускать нельзя. Если ошибешься – снимут голову. Если запретишь пуск – в КБ просчитают процессы и скажут: «Почему ты запретил? Ты мог посчитать». Ошибка в любую сторону будет стоить дорого. У меня ни логарифмической линейки (хотя в этом случае она бы не помогла), ни справочника, ни объемов и размеров емкостей. Стал я лихорадочно вспоминать, какой объем у бака, с какой скоростью испаряется кислород, с какой скоростью в баке будет понижаться уровень. Тогда система СОБИС столько-то выберет, а столько не выберет.

И вот тут не Ландау, а учитель оказался прав. Циферки надо помнить. Я посчитал в уме, и получилось, что можно пускать. Мы смотрим на ракету, она поднимается. По мере того, как подходила 120-я секунда, все решалось – доработает боковушка за счет гарантийных запасов или нет? Стоим мы, держимся за… головы. Идет репортаж: «120-я секунда, полет нормальный. Разделение ступеней». Мы вздохнули.

Мы выиграли, что разрешили пуск. Но начальник устроил мне разнос: «Как ты посмел разрешить пуск? Ты должен был сказать: условия не выполнены, один бак из 10-ти недозаправлен, пуск запрещаю. Мальчишка, ты рисковал, не твое это дело!» Но если бы я ошибочно запретил пуск – с нас бы сняли головы. И прежде всего с начальника. Ему бы вломили по первое число. Я говорил ему о государственном деле, о значении пуска для людей… Он мне – о риске и правилах – как не остаться козлом отпущения. Мы говорили на разных языках. А нашего школьного математика я тогда вспомнил добрым словом.

Находился на оккупированной территории? Да

(Из моей анкеты)

Немцы довольно быстро захватили Украину город за городом и вскоре подошли к Чернигову. Помню, в сильную бомбежку, мы спрятались под кручей в такую пещерку, одеялом завешивались от осколков. Это, конечно, смешно: одеяло нисколько бы не помогло, если бы осколок туда попал. Оно давало нам иллюзию защищенности. Потом уже немцы подходят, мы спрятались в погребе. Все затихло и разрывы, и стрельба. А мы сидим в погребе, темно, погреб закрыт, ничего не видим.

Ну, затихло, значит, надо выглянуть. И вот кто-то, самый смелый приоткрыл крышку погреба и говорит «Немец!», и другой полез: «Немец!». Пришла моя очередь, я полез, спускаюсь и говорю: «Нет там никакого немца». Мне твердили: «Ну как, вот же стоит немец!», а я свое: «Да нет, там человек стоит, а немца там нет». Мне было десять лет, я находился под впечатлением советского антигитлеровского плаката. Там была нарисована нора, а оттуда змея вылезает. «Фашистская гидра вылезла, напала на нас!» И я так и думал, что немец это змея, фашистская гидра, и когда я увидел человека в форме, то мне не пришло даже в голову, что это немец. Немец должен быть в виде змеи. Но это был немец, оккупант, а я оказался на оккупированной территории.

Было трудно. До третьего класса я рос маменькиным сыночком, а в оккупации пришлось около трех лет жить без родителей. Мы десятилетние вдвоем с двоюродным братом Федей, царство ему небесное, кормили семью из шести человек. Обрабатывали 35 соток земли без лошади, без плуга. Целыми днями, вскапывали, поливали, пололи.

Этот труд, наверное, и сделал из меня космонавта: появились силы, координация, ответственность. Когда я сейчас вижу десятилетнего мальчика, мне кажется, что он пустую лопату не поднимет. А 35 соток без лошади и без плуга, это невероятно. В войну мы мужали быстро.

В оккупации было голодно: утром картошка, вечером картошка, днем картошка. И, чтобы заглушить голод, мы стали курить, но не табак. Мы собирали окурки, табак из окурков доставали, складывали в стакан. Когда набирался стакан табака, мы шли на рынок, продавали табак и покупали мыло. Какая валюта наиболее ценна во время войны? Не золото, серебро, платина или алмазы, а мыло, спички и соль.

И поэтому, конечно, мы не могли позволить себе курить табак, когда на него можно было приобрести «военную валюту»… Мы курили труху от деревьев, сухие листья от вишни, чтобы заглушить голод. Ну, и делали самокрутки из газеты. Кладешь туда эту труху, сворачиваешь, крутишь самокрутку, заклеиваешь языком. Вот так и курили.

Как-то под потолком в избе мы нашли секретную полочку. Смотрим, а там настоящая папиросная бумага! Мы ее схватили, побежали, курить дома-то нельзя, бабушка не дает. Мы побежали в колхозный сарай, где раньше лошади стояли, и поэтому весь пол там был в навозе. И стали крутить самокрутки из настоящей папиросной бумаги. Только там между папиросной бумагой какая-то блестящая бумажка лежит, вот как конфеты заворачивают, что-то золотистое, фольга. Она нам не нужна, мы ее, естественно, выбрасываем в грязь, а папиросную мы ценим, она хороша для самокруток. Покурили, лишнее все выбросили.

8
{"b":"229866","o":1}