— От чьего имени, капитан?

— От моего собственного!

И с этими словами он развернул черный флаг с вышитой на нем золотой буквой «N».

Затем, обращаясь к дневному светилу, бросавшему свой последний луч в морскую ширь, воскликнул:

— Прощай, солнце! Скройся, лучезарное светило! Уйди за пределы этих свободных вод, и пусть полярная ночь покроет мраком мои новые владения!

На следующий день, 22 марта, в шесть часов утра начались приготовления к отплытию. Последние проблески сумерек тонули во мраке ночи. Мороз крепчал. Поразительно ярко блистали звезды. В зените неба сверкала полярная звезда Антарктики — чудесный Южный Крест.

Термометр показывал двенадцать градусов мороза, а ветер, становясь свежее, больно пощипывал лицо. На свободном пространстве вод все больше накапливались льдины. Море было готово затянуться льдом. Множество черноватых пятен, разбросанных по его поверхности, указывало на скорое образование свежего льда. Видимо, бассейн Южного полюса, в течение шести зимних месяцев скованный льдом, был в это время совершенно недоступен. Что было делать китам при наступлении зимы? Несомненно, они, ныряя под торосы, отправлялись искать более удобных мест. Что же касается тюленей и моржей, привыкших жить в самых суровых условиях, то они оставались здесь, на ледяных побережьях. Эти животные обладают природной способностью проделывать в ледяных полях отдушины и не давать им замерзать. Если им надо подышать, они плывут к своим отдушинам, и, когда птицы, гонимые холодом, улетают к северу, тюлени и моржи становятся единственными хозяевами на южно-полярном континенте.

Между тем резервуары наполнились водой; «Наутилус» стал медленно опускаться. Достигнув глубины в тысячу футов, он остановился. Винт заработал, и «Наутилус» со скоростью пятнадцати миль в час двинулся прямо на север. К вечеру он уже плыл под огромным ледяным панцирем торосов. Окна в салоне были закрыты ставнями из осторожности, так как судно могло натолкнуться на случайную плавучую льдину. Поэтому весь этот день я провел, переписывая начисто свои заметки. Мой ум весь отдался воспоминаниям о полюсе. Мы, наконец, достигли этой недоступной точки, достигли благополучно, без утомления, точно наш плавучий вагон гладко катился по железнодорожным рельсам. И вот начался наш обратный путь. Готовит ли он для меня столько же удивительных вещей? Я думаю, что так оно и будет, поскольку запас подводных чудес неисчерпаем! Пять с половиной месяцев тому назад случай забросил нас на «Наутилус»; мы проплыли четырнадцать тысяч лье, покрыв за это время расстояние длиннее земного экватора; и сколько случайных приключений, и страшных и любопытных, делали волшебным наше путешествие: охота в подводных лесах у Креспо, счастливое избавление в проливе Торреса, коралловая гробница, ловля жемчуга у Цейлона, Аравийский туннель, Санторинские огни, золотые запасы в бухте Виго, Атлантида, Южный полюс! Всю ночь эти воспоминания сменялись в моих грезах одно за другим и не давали покоя моему мозгу ни на одну минуту.

В три часа ночи я проснулся от какого-то страшного сотрясения. Я приподнялся на постели и стал прислушиваться, как вдруг меня отбросило на середину каюты. Ясно, что «Наутилус» на что-то натолкнулся и дал сильный крен. Опираясь руками на стенки проходов, я, наконец, добрался до салона, освещенного светящимся потолком. Вся мебель опрокинулась. По счастью, стеклянные шкафы, прочно прикрепленные своими основаниями к полу, остались на месте. Картины, висевшие по стенке правого борта, сместились по вертикальной линии и плотно прилегли к обоям, картины по стенке левого борта своими нижними краями отошли от обоев на целый фут. Следовательно, «Наутилус» лег на правый борт и в этом положении остался недвижим. Внутри корабля неясно слышались чьи-то голоса и шаги. Но капитан Немо не появлялся. В то мгновение, как я собирался выйти из гостиной, вошли Нед Ленд и Консель.

— Что случилось? — спросил я.

— А я хотел спросить об этом вас, — ответил Консель.

— Тысяча чертей! — воскликнул канадец. — Я-то знаю, что случилось! «Наутилус» на что-то натолкнулся и, судя по положению, в каком находится, едва ли выпутается из беды так легко, как выпутался в проливе Торреса.

— А всплыл ли он на поверхность моря? — спросил я.

— Нам это неизвестно, — ответил Консель.

— В этом нетрудно убедиться, — ответил я.

Я взглянул на манометр. К моему великому удивлению, он показывал глубину в триста шестьдесят метров.

— Что это значит? — воскликнул я.

— Надо спросить капитана Немо, — сказал Консель.

— А где его найти? — спросил Нед Ленд.

— Идемте со мной, — предложил я моим товарищам.

Мы вышли из салона. В библиотеке — никого. Я высказал предположение, что капитан Немо, вероятно, находится в кабине рулевого. Самое лучшее было подождать. Мы вернулись в салон. На все упреки и придирки канадца я молчал. Он имел полную свободу горячиться. Не отвечая канадцу, я предоставил ему изливать свое плохое настроение, сколько его душе угодно.

Так прошло минут двадцать; все это время мы старались уловить малейший звук внутри «Наутилуса», как вдруг вошел капитан Немо. По-видимому, он нас не замечал. Обычно бесстрастное его лицо на этот раз выражало определенную тревогу. Он молча взглянул на компас, на манометр, затем приложил палец к какой-то точке на карте полушарий в той его части, которая изображала Южный океан.

Я не хотел мешать ему. Но через несколько секунд, когда он обернулся ко мне, я воспользовался его же выражением, какое он употребил, когда мы находились в проливе Торреса, и спросил:

— Что это, капитан, — случайная помеха?

— Нет, на этот раз несчастный случай, — ответил он.

— Тяжелый?

— Возможно.

— Опасность непосредственная?

— Нет.

— «Наутилус» сел на мель?

— Да.

— И это произошло вследствие?..

— Каприза природы, а не по вине людей. В нашем маневрировании не сделано ни одной ошибки, но не в наших силах помешать действию закона равновесия. Можно идти наперекор людским законам, но нельзя противиться законам природы.

Странную минуту выбрал капитан Немо для философских размышлений. В конце концов его ответ не сказал мне ничего.

— Нельзя ли узнать, — спросил я, — какова причина несчастного случая?

— Огромная ледяная глыба, целая гора, перевернулась, — ответил капитан Немо. — Когда самое основание ледяных гор размывается более теплыми слоями воды или же разрушается последовательными ударами льдин друг об друга, то центр тяжести перемещается выше, в таком случае ледяная гора всей массой перевертывается вверх основанием. Вот это и случилось. Одна из таких ледяных глыб опрокинулась и ударила по «Наутилусу», который стоял на месте под водою. Затем она скользнула по его корпусу, с непреодолимой силой приподняла его, вытеснила кверху, в менее плотный слой воды, где «Наутилус» и лежит, накренившись набок.

— А разве нельзя освободить «Наутилус», выкачав воду из резервуаров, чтобы привести его в равновесие?

— Это и делается. Вы можете слышать, как действуют насосы. Взгляните на стрелку манометра. Она показывает, что «Наутилус» поднимается, но вместе с ним поднимается и ледяная глыба, а до тех пор, пока какое-нибудь препятствие не остановит ее движение вверх, наше положение останется таким же. И в самом деле, «Наутилус» все время имел крен на правый борт. Конечно, если бы ледяная глыба остановилась, то «Наутилус» принял бы нормальное положение. Но можно ли было ручаться за то, что мы сейчас не натолкнемся на верхний слой торосов и не будем сдавлены между двумя поверхностями ледяных массивов? Я задумался над возможными последствиями такого положения. Капитан Немо продолжал наблюдать за манометром. С того момента, как ледяная глыба обрушилась, «Наутилус» поднялся футов на сто пятьдесят, но сохранил все тот же угол наклона по отношению к линии перпендикуляра.