Итак, шлюпка не трогалась с места к величайшему огорчению мистера Ленда, которому не терпелось пополнить запасы провизии. Канадец, не теряя времени, занялся приготовлением консервов из мяса и муки, вывезенных с острова Гвебороар. Что касается дикарей, то они в одиннадцать часов утра, лишь только начался прилив и верхушки коралловых рифов стали исчезать под водой, возвратились на берег. Очевидно, туземцы пришли с соседних островов, или, вернее, с Папуа. Однако не видно было ни одной пироги.

Чтобы убить время, я вздумал поскрести драгой морское дно, сплошь усеянное раковинами, полипами и богатое водорослями: сквозь прозрачные воды глаз проникал в морские пучины. Кстати, нынче был последний день пребывания «Наутилуса» в здешних краях, потому что завтра, во время прилива, по словам капитана Немо, «Наутилус» выйдет в открытое море.

Я позвал Конселя, и тот принес мне легкую драгу, напоминавшую устричные драги.

— А как дикари? — спросил Консель. — С позволения господина профессора, эти туземцы как будто не так уж злы!

— Однако они людоеды, друг мой!

— Пускай, хоть и людоеды, а все же, возможно, честные люди! — отвечал Консель. — Разве сластена не может быть порядочным человеком? Одно не мешает другому.

— Ладно, Консель, пусть будет по-твоему! Допустим, что эти честные людоеды честно пожирают своих пленников. Но я не желаю быть съеденным, хотя бы и честно, поэтому буду держаться настороже. Капитан Немо не собирается, видимо, принимать меры предосторожности. Ну-с, давай-ка выметывать сети!

В продолжение двух часов мы старательно бороздили драгой морское дно, но ничего примечательного не выловили. Драга собирала Множество разных ракушек; тут были и «уши Мидаса», арфы, гарпы и особенно молотки, пожалуй, самые красивые, какие когда-либо доводилось видеть. Попалось также несколько голотурий, жемчужных раковин и с дюжину мелких черепах, которых мы оставили для корабельного стола.

И вот, когда я менее всего ожидал удачи, мне в руки попалось настоящее чудо природы, вернее сказать, уродство природы, какое чрезвычайно редко встречается. Консель, закинув драгу, вытащил множество довольно обыкновенных ракушек. Я взглянул в сетку и, сунув в нее руку, с чисто кинхиологическим, попросту говоря, с пронзительным криком, какой когда-либо вырывался из человеческого горла, вынул оттуда раковину.

— Что случилось с господином профессором? — спросил с удивлением Консель. — Не укусил ли кто господина профессора?

— Не беспокойся, друг мой! Но я охотно бы поплатился пальцем за такую находку.

— Находку?

— Вот за эту раковину, — сказал я, показывая ему предмет своего восторга.

— Да это же простая пурпурная олива, рода олив, отряда гребенчатожаберных, класса брюхоногих, типа моллюсков…

— Верно, Консель! Но у раковины завиток идет не справа налево, как обычно, а слева направо!

— Неужели? — воскликнул Консель.

— Да, мой друг! Раковина-левша!

— Раковина-левша! — повторил Консель взволнованным голосом.

— Погляди-ка на ее завиток!

— Ах, если господину профессору угодно мне поверить, — сказал Консель, взяв дрожащей рукой драгоценную раковину, — я никогда еще так не волновался!

И было от чего взволноваться! Из наблюдений натуралистов известно, что в природе движение идет справа налево. Все светила и их спутники описывают круговые пути с востока на запад! У человека правая рука развита лучше, нежели левая, а следовательно, все инструменты, приборы, лестницы, замки, пружины часов и прочее приспособлены, чтобы действовать справа налево. Природа, свивая раковины, следует тому же закону. Завитки раковины за редкими исключениями завернуты справа налево. И если попадается раковина-левша, знатоки ценят ее на вес золота.

Итак, мы с Конселем были поглощены созерцанием нашего сокровища. И я уже мечтал обогатить своей находкой Парижский музей, как вдруг камень, брошенный каким-то туземцем, разбил нашу драгоценность в руке Конселя.

Я вскрикнул. Консель, схватив мое ружье, прицелился в дикаря, размахивавшего пращой в десяти метрах от нас. Я бросился к Конселю, но он уже успел выстрелить, и электрическая пуля разбила браслет из амулетов, украшавший запястье дикаря!

— Консель! — кричал я. — Консель!

— Да разве господину профессору не угодно было видеть, что этот каннибал первым бросился в атаку?

— Раковина не стоит человеческой жизни, — сказал я.

— Ах, бездельник! — вскричал Консель. — Лучше бы он размозжил мне плечо!

Консель был искренен, но я остался при своем мнении. Между тем за то короткое время, что мы были заняты раковиной, положение изменилось. Десятка два пирог кружило вокруг «Наутилуса». Пироги туземцев — попросту говоря, выдолбленные древесные стволы, длинные и узкий, удивительно быстроходные и устойчивые благодаря двойному бамбуковому балансерному шесту, который держится на поверхности воды. Пироги управлялись ловкими полунагими гребцами, и я не без тревоги наблюдал, как они все ближе подплывали к нашему судну.

Папуасы уже входили, видимо, в сношения с европейцами, и суда их были им знакомы. Но эта длинная стальная сигара, едва выступавшая из воды, без мачт, без труб!.. Что могли они думать? Ничего хорошего, потому что некоторое время они держались от нас на почтительном расстоянии. Но, обманутые неподвижностью судна, папуасы постепенно осмелели и теперь выжидали случай свести с нами знакомство. Но именно это знакомство и надо было отвратить. Наши ружья, стрелявшие бесшумно, не могли испугать туземцев, уважающих только громобойные орудия. Гроза без раскатов грома менее страшит людей, хотя опасен не гром, а молния.

Пироги подошли довольно близко к «Наутилусу», и на борт посыпалась туча стрел.

— Черт возьми! Настоящий град! — сказал Консель. — И, как знать, не отравленный ли град!

— Надо предупредить капитана Немо, — крикнул я, спускаясь в люк.

Я пошел прямо в салон. Там никого не было. Я решил постучать в каюту капитана.

— Войдите, — ответили мне из-за двери. Я вошел в каюту. Капитан Немо был занят какими-то вычислениями, испещренными знаками Х и сложными алгебраическими формулами.

— Я потревожил вас? — спросил я из вежливости.

— Совершенно верно, господин Аронакс, — ответил мне капитан, — но, очевидно, у вас на это есть серьезная причина?

— Чрезвычайно серьезная! Пироги туземцев окружили «Наутилус», и через несколько минут нам, вероятно, придется отражать нападение дикарей.

— А-а! — сказал спокойно капитан Немо. — Они приплыли в пирогах?

— Да, капитан!

— Ну, что ж! Надо закрыть люк.

— Безусловно! И я пришел вам сказать…

— Ничего нет проще, — сказал капитан Немо.

И, нажав кнопку электрического звонка, он отдал по проводам соответствующее приказание в кубрик команды.

— Вот и все, господин профессор, — сказал он минутой позже. — Шлюпка водворена на место, люк закрыт. Надеюсь, вы не боитесь, что эти господа пробьют обшивку, повредить которую не могли снаряды вашего фрегата?

— Не в этом дело, капитан! Есть другая опасность.

— Какая же, сударь!

— Завтра в этот же час потребуется открыть люк, чтобы накачать свежего воздуха в резервуары «Наутилуса».

— Совершенно верно, сударь! Наше судно дышит на манер китообразных.

— Ну, а в это время папуасы займут палубу! Как тогда мы избавимся от них?

— Значит, вы уверены, сударь, что они взберутся на борт?

— Уверен!

— Ну, что ж, сударь, пускай взбираются. Я не вижу причины мешать им. В сущности папуасы — бедняги! Я не хочу, чтобы мое посещение острова Гвебороар стоило жизни хотя бы одному из этих несчастных!.

Все было сказано, и я хотел уйти. Но капитан Немо удержал меня и усадил около себя. Он с интересом расспрашивал меня о наших экскурсиях на остров, о нашей охоте и, казалось, никак не мог понять звериной жадности канадца к мясной пище. Затем разговор перешел на другие темы; и хотя капитан Немо не стал откровеннее, все же он показался мне более любезным.