И тут Даниил обошел его! Значит, у него столько войска, что он может послать его и на Берестье, и на Верещин! Лешко спешил — надо успеть проскочить к Люблину!

Задолго до рассвета поднял свое войско Даниил, чтобы утром достичь Берестья. Впереди ехал Дмитрий с дружинниками.

Василько спросонья зевал. Он так согрелся на печи! Хозяин дома, смерд Павло, не пожалел дров, натопил печь погорячее, чтоб молодой княжич не озяб.

Даниил вошел в дом. Василько протирал глаза и потягивался.

— О! — весело воскликнул Даниил. — А, я думал, что ты уже готов. Живее, воин! Дмитрий уже уехал.

Василько вскочил.

— А ты сказал, что я с ним поеду!

— Раньше вставать надо было.

— Но меня не разбудили, — обиженно надул губы Василько.

— Сам виноват, — засмеялся Даниил. — Воин спит мало и чутко. Ну не горюй, еще успеешь повоевать.

Василько обулся, надел рубашку и кафтан, а поверх них панцирь, прицепил к поясу меч, сверху надел епанчу и пошел за Даниилом.

А в это время дружинники Дмитрия увидели завал. Дмитрий послал двух дружинников по обочинам дороги. Они скоро вернулись. Ехать лесом нельзя — непролазная чаща и много снега. Надо разобрать завал, но нет ли там засады? Дмитрий приказал Иванке сойти с коня и с тремя воинами пешком, прячась за деревьями, дойти до завала. Но не успели они подойти туда, как засвистели стрелы. Иванко упал в снег и, прислушиваясь, пополз между деревьями. Стрел больше не было слышно. Вот и завал. Вокруг тихо. Притаились враги или никого нет? Иванко не знал, что польские стрельцы-лучники, выпустив по стреле, давно уже сели на коней и, перепуганные, ускакали к Берестью. Иванко поднялся на ноги.

Вскарабкался на завал и закричал, сняв шапку:

— Сюда!

Завал задержал продвижение. Подъехал Даниил, а дружинники Дмитрия все еще растаскивали деревья, очищая дорогу.

Даниил решил двигаться дальше. Вскоре его войско приблизилось к Берестью. Оттуда никто не стреляет и не откликается. Даниил догадался, что Лешко не хотел начинать бой. По дороге уже бежали берестьяне, обнимали дружинников и, по старому обычаю, трижды целовали каждого.

Возле ворот во главе толпы стоял старый, бородатый ковач. Он поклонился Даниилу:

— Спасибо тебе, княже, от всех горожан. Давно ждем вас.

Даниил успешно закончил свой первый поход.

Мирослав и тысяцкий Демьян прислали гонца с вестью о том, что заняты не только Верещин, но и Столпье, и Комов.

Вся волынская отчина была свободной. Теперь можно и передохнуть.

Черные тучи нависли над лесом; хмурые дубы колыхнулись и зашумели ветвями. Ветер гнал по дороге пожелтевшие листья. Наступил осенний вечер.

Сотский Микула, не оглядываясь, гнал коня, изредка посматривая на небо — не пошел бы дождь! Дружинники не отставали от него. Микула молчал. Надо было во что бы то ни стало добраться сегодня до Владимира, хотя ночь и застала их в лесу.

— Не отставайте, спешить надобно.

И снова пришпорил коня. Долог лесной путь, скачешь-скачешь, а ему, кажется, ни конца, ни края нет.

Повеселели дружинники, когда подъехали к Гридшиным воротам. Крепкие стены построили владимирцы — два ряда толстых дубовых свай вбили в землю, а между ними земли насыпали. Высокие и широкие стены устланы деревянным помостом — на возке можно проехать. А сверху на стене заборола возведены, за которыми защитники города от вражеских стрел могут укрыться.

Передний дружинник подскочил к воротам и начал стучать рукоятью меча. От этого стука далеко расходилось эхо. За воротами было тихо. Наконец кто-то подошел и спросил:

— Кто там?

Дружинник ответил:

— Скорее открывай! Сотский Микула к князю Даниле из Галича едет.

Заскрипели запоры, сквозь щели пробился свет. Дозорный открыл маленькое окошко, выглянул.

— Что пялишь буркала? Разве ты сова — ночью видеть? — крикнул дружинник.

Ответа не последовало. К окошку подъехал Микула и наклонился. Дозорный осторожно поднял большую свечу, прикрывая ее рукой, чтоб не погасла.

— Вот теперь вижу, что сотский Микула.

Дозорный, позвав кого-то на помощь, стал возиться с запорами. Послышался стук — выбивали нижний кол, державший половину ворот, потом начали выбивать продольные задвижки. За воротами переговаривались.

— Да что вы там, навеки заперлись? — рассердился Микула. — Вот еще медведи, возятся, как старый дед возле бабы!

За воротами дружнее застучали деревянным молотком. Наконец открылась половина ворот.

— Вишь, неповоротливые какие! — не унимался веселый дружинник. — А еще в детинце ждать будем. Видно, и там спят, лешие замурованные.

Всадники помчались по улицам города к детинцу. Но, к их удивлению, здесь задержки не было. Дозорные, открывая ворота, послали к детинцу отрока сказать, чтоб ожидали людей, едущих к князю Даниилу. Пока Микула доскакал к другим воротам, дозорные уже стучали большим деревянным молотом.

В тереме еще светились окна. Сотский Микула сказал слуге, чтоб немедля оповестил князя. Не успел Микула отряхнуться от пыли, как слуга выскочил во двор — князь Даниил зовет.

Микула поднялся по ступенькам. Дверь из сеней в светлицу была открыта. Даниил и Василько сидели у стола и беседовали с Анной.

Даниил подозвал Микулу ближе:

— Ну, сотский, рассказывай, что в Галиче. Не зря ездил?

Но сразу умолк, увидев обеспокоенное лицо Микулы.

— Что стряслось?

— Плохие вести из Галича. Король угорский послал войска на Галич, и Лешко на подмогу ему своих воевод погнал. Княгиня Хорасана выехала к князю Мстиславу.

— Он еще не вернулся из Киева? Долго гостит.

— Дружина в Галиче малая. Еще и княгиня с собой большую охрану взяла. Надобно Галич защищать.

Даниил сидел задумавшись.

«Выходит, Лешко снова помирился с королем венгерским и помог ему двинуться на Галич».

— Кто есть в Галиче из Мстиславовых воевод? — спросил он Микулу.

— Новгородцев нет, остались одни галичане. Глеб Зеремеевич там старейший, Филипп, Глеб Васильевич…

— Глеб и Филипп… Иди, Микула, отдохни. Скажи, чтоб позвали Дмитрия и Демьяна.

— Поедем, Василько, в Галич, — сказал Даниил брату, когда Микула вышел из светлицы.

Анна подбежала к Даниилу.

— Снова ехать? — На глазах у нее показались слезы.

— Поеду, Анна, — склонившись к ней, ласково промолвил Даниил. — Не горюй, моя милая. Ты же знаешь, какое у нас житье. Когда будет тихо — не ведаем.

Дмитрий и Демьян появились быстро, будто ждали, что Даниил позовет их. А они и впрямь не спали. Дмитрий пришел к Демьяну и рассказывал ему про свои думы, про Галич. Хотелось навсегда осесть на Днестре.

— Вырос я там, Демьян, и, знаешь, куда ни поеду, а все про Галич думаю. Буду челом бить, чтоб Данило отпустил к Мстиславу.

Демьян отвечал какими-то намеками:

— В Галич поедешь — Данило осерчает, тут останешься — сердце будет болеть.

— Не узнаю тебя, — сказал Дмитрий. — Когда-то ты вельми храбрым был и на словах, и на деле.

— Стар стал.

…В большой челядницкой избе сидели дружинники и между ними Теодосий. Он примостился на скамье и следил за свечой. На оплывший бок он пальцем налепливал воск.

— Вот так и мы, — думал он вслух. — Горит и горит жизнь наша, как длинная нить, тлеет, покамест воск есть. По земле топчешься. Был бы я князем, молодцы мои, собрал бы всех и молвил: «Хватит друг другу горло грызть!» Поднял бы иного крамольника за волосы и показал: «Гляди, вон враги, чужеземцы, лезут, а ты, словно свинья, под своего подкапываешься». Тогда и кровь бы не лилась понапрасну. А бояр… — Он оглянулся. — А бояр всех, всех до единого, собрал бы в большой поруб, в глубокую яму и свалил и лестницы не дал бы. Пускай друг друга поедом едят. Люди и без них прожили бы… У закупа ума не меньше, чем у Судислава… — Теодосий окинул взглядом своих друзей. Все слушали его внимательно. — И я не слонялся бы тут, а дома сидел бы. И жена у меня была бы, и сын. Днем я пахал бы, либо на зверя в лесу охотился, а вечером домой. А жена печь истопила бы, ужин приготовила… Да недаром, верно, из Галича Микула прискакал, небось снова на коней садиться…