— Гостряка! Гостряка! — крикнул Даниил.

Гостряк торопливо снял кольчугу с Мирослава и приник ухом к груди. Даниил от нетерпения не мог устоять на месте.

— Жив! — прошептал Гостряк. — Будет жить. Только сознание потерял от удара.

Даниил глубоко вздохнул, стал на колено, склонился над Мирославом.

Подобрав на поле убитых товарищей, русские собирались под свои стяги.

После разгрома под Дрогичином разбойники обратили свой взгляд на север. Оттуда, с севера, решили они нанести русским новый удар. Момент был удобный: с северо-востока на Русь напали татары, горели русские города. Вместе с немецким орденом решили попытать счастья и шведские феодалы. Всех подстрекал Папа Римский, которому хотелось объединить силы Тевтонского ордена со шведами.

Одна за другой приходили печальные вести: татары разрушили Рязань, Владимир, Москву, докатились до Твери.

Даниил послал Дмитрия в Киев, к Ростиславу Мстиславичу, князю Смоленскому, который недавно овладел стольным городом. Даниил пытался договориться с Ростиславом, но напрасны были его попытки — задиристый бражник только посмеивался над Дмитрием. «Скажи своему князю — пускай не сует сюда нос. А татар мы не боимся, они сюда не пойдут».

Даниил с большой дружиной сам поехал в Киев. Хвастливый Ростислав, прослышав о приближении Даниила, убежал из стольного города, потому что не надеялся на поддержку киевлян.

Воеводой Киева Даниил поставил тысяцкого Дмитрия, оставив ему большую часть своей дружины, и велел укреплять город, собирать войско.

Князь возвращался домой.

— Доскачем к вечеру в Кременец? — спросил Даниил у сотского Богуслава, ехавшего рядом с ним.

— Я плохо знаю дорогу, спрашивай у дружинников, — растерялся Богуслав.

— А я нарочно спросил, — улыбнулся князь. — Изучай! Изучай дороги, новгородец! Тебе тут теперь жить.

Долог путь и скучен. Лес да лес вокруг изредка только сменяется степью; проедешь поприщ десять — и снова дремучий лес. Оселищ тут мало. В лесу много непуганого зверя — охотиться некому. Люди селятся больше возле речек, поближе к воде. А дорогу с Волыни на Киев проложили еще деды-прадеды, сотни лет по ней ездили, деревья рубили, гати мостили по болотистым местам, через рвы и реки мосты строили. Некому блюсти за этой дорогой, протянулась она на сотни, а то и тысячи поприщ. И ехать долго до Галича в Киев — десять, а может, и больше дней. Путники брали с собой топоры и лопаты и сами поправляли дорогу. Но хоть и надоедает ехать лесом, все же лес что дом родной: остановился на ночь — ложись под дубом; хочешь костер развести, чтоб тепло было, — бери сухое дерево, жги сколько душе угодно; хочешь есть — и еду в лесу раздобудешь, зверя убьешь, если глаз зоркий да рука умелая.

Задумался Даниил. Вспомнил, как по дороге в Киев заезжал в оселища к кузнецам. Река Тетерев издавна кузнецов привлекала. Тут по болотам копали землю, и по рыжевато-бурому цвету называли ее рудой. Свозили эту руду в оселища, и тут варили из нее железо. Тяжелый это труд! Не зря у смердов и поговорка была: «Лучше бы ми железо варити, нежели со злою женою быти».

Хаживал Даниил среди загоревших, закопченных дымом кузнецов, смотрел, как они железо варят. Мокрые от пота, усталые, бросали они в огромную печь древесный уголь, поджигали его, а сверху засыпали рудой. А чтобы уголь горел и не гас, внизу у отверстий ставили огромные мехи из медвежьей или воловьей шкуры и непрерывно нагнетали воздух в печь… Монах, который прибежал в оселище из близлежащего монастыря, не выдержал, вставил и свое слово:

— Не огнь творит разжжение железа, но надмение мешное.

Расхохотались кузнецы:

— Верно молвишь, надмение мешное. Только сам попробуй подуй, не лопнут ли жилы.

Даниил сделал вид, будто не услышал этих шуток.

При Данииле две печи засыпали рудой и на второй день должны были вынимать железо. Даниил остался посмотреть, как варят железо. Утром его позвали:

— Иди, княже, посмотри, что ковачи делают.

Уже убрали мехи и крышу каменную с печи сорвали, отвалили одну стенку, и увидел Даниил серую ноздреватую глыбу. Кузнецы схватили ее длинными железными прутьями, приподняли и потянули из печи. Даниил хотел прикоснуться пальцем, но его предостерегли — можно обжечь руку.

— Это крича, — растолковывал кузнец.

Кричу потащили крючками и разбили молотом на две части.

— А теперь будем ковать, — кивнул Даниилу кузнец, и один кусок потащили в кузницу, расположенную рядом. Длинными клещами кузнецы подняли глыбу на наковальню и начали бить молотами. Крича сплющивалась, проковывалась, постепенно исчезала ее ноздреватость.

Пока тут ковали, остальные кузнецы сооружали стенки возле печей, снова засыпали уголь и руду, приспосабливали крыши, подтягивали мехи.

Прокованная глыба остыла, и ее бросили в горн и начали разогревать, раздувая огонь мехами.

Долго сидел Даниил, пока не принесли и не показали ему кусок готового железа.

— Смотри, княже, пять раз ковали — и железо получилось.

— К чему же оно теперь? — спросил Даниил.

Кузнец улыбнулся:

— А ко всему — и меч сделать, и серп, и нож, и топор, и гвоздь, и кресало. Только то уже другие кузнецы куют. Вон в ту кузницу отдаем. Мудрые там люди, знают, как меч закалить, чтоб не ломался и не гнулся. Греют они наше железо снова и рубят на такие куски, какие им нужны.

Даниил всюду побывал, а потом сказал кузнецам:

— Варите железо. Врагов у нас много. Тоурмены идут, мечи нам нужны.

— Варим, княже. Слышали мы про супостатов тех злых, — отозвались кузнецы.

— Не гасите печей. Железа ох сколько понадобится! — сказал им Даниил.

— А мы и не гасим. И зимой, и летом горят, — отвечал за всех старый кузнец с почерневшими щеками. — Смотри, какие мы. Деды нас научили, и отцы железо варили. Да и дети наши, видно, тоже будут варить. Тоурмены, молвишь, пришли? Мой сын на Калке убит… Ох, сварю я железо на тоурменские головы! Эй! Чада мои! — крикнул он своим подручным. — Поворачивайтесь живее, железа нужно вельми много.

…«Железа нужно вельми Много!» — вспомнил Даниил слова кузнеца. Сколько их, этих кузнецов, на земле Русской — и в Суздали, и на Волыни, и в Галиче, и возле Киева, и возле Новгорода. Добывают они руду из земли, варят железо, куют его. А железо какое крепкое! Не зря венгерские и чешские купцы за русским железом приезжают.

Увидев, что Даниил посматривает вокруг, Богуслав заговорил:

— Тоурмены страшные враги, но русские их одолеют. Так мыслю, что все же наша возьмет. Не останется в ярме русский люд.

— Одолеют? — переспросил князь.

— Одолеют! — уверенно ответил сотский.

Даниил вспомнил слова Мирослава: «Киев очень помог нам на ноги стать — давно когда-то князь Владимир да и князь Ярослав Мудрый пеклись и про тех русских, которые на запад от Киева живут — про нас, значит. Оттуда, с Днепра, много хорошего нам дано. Разве смогли бы сами волынцы и галичане устоять против врага? Разве могли бы мы так вырасти, если бы нам не помогли оттуда, от Днепра? Не одни мы, не с неба упали, а там наш корень. Одна семья у нас — земля Русская, а мы ее дети…»

В Кременец приехали поздно вечером. Долго взбирались на гору. Впереди с факелом шел дружинник, показывая дорогу.

У ворот их встретил тысяцкий Никодим. Он сидел в Кременце уже не первый год, редко куда выезжал, а еще реже видел гостей у себя.

Даниил прислонился к толстому столбу и, тяжело дыша, сказал с улыбкой:

— Высоко! Не был я тут никогда, да и не захочется больше. Раз поднимешься, а больше духу не хватит.

Никодим виновато оправдывался:

— Это ночью так кажется высоко, а днем вокруг горы, по тропинке не тяжело.

После ужина Никодим уложил гостей в своей светлице, и они сразу же уснули. Когда Богуслав проснулся, Даниила уже не было на месте. Услышав голос сотского, прибежал слуга.

— Князь пошел к тысяцкому, велел тебе сказать про то и чтоб ты умылся.