— В душу к каждому не влезешь, — сказал после долгого размышления Мстислав. — Мой тебе совет: задумал, поход — и быть по сему. Пусть молчат, пусть боятся. Потом пойдут за тобой.

В светлицу вбежал запыхавшийся слуга.

— Едут! — выпалил он и снова побежал на подворье.

Боярин Семюнко вышел на крыльцо. Отсюда ему было видно, как мимо двора направлялось к Днестру войско Даниила. Семюнко вошел в сени и крикнул:

— А поди-ка сюда, Григорий!

К нему подошел боярин Григорий.

— Поехали?

— Поехали, Григорий. Только что он будет делать? Лешко задаст ему. Не устоять ему против старого воина, — прошипел Семюнко.

— А тут Мстислав остался, прикрутит нас. Говаривал я тогда Владиславу: «Не лезь в князья». Но он хоть и хитер, да спятил с ума.

— И я говорил: на что ему-то княжество! Лучше было бы не ссориться с Даниилом. Сидел бы он тут, а мы бы заправляли всем. Все же молод он. Хоть и горячий, да с ним бы не так трудно, как с Мстиславом.

Семюнко смотрел, как проходили возы Даниилова войска. Вот миновал уже последний воз и за ним отряд дружинников.

— Теперь у князя Мстислава все в руках будет, — промолвил Григорий.

— А Владислав не о боярах думал, а принялся терем строить. Помышлял век владычествовать, дурак, — плюнул на пол Семюнко.

— А теперь что? — заглянул ему в глаза Григорий. — Что Филипп сказал?

Семюнко равнодушно ответил:

— Сидеть. Сидеть и ждать. Что-нибудь вымудрит Филипп. Генриху голову свернули. Через кого теперь вести подавать королю в Буду?

Григорий сказал уверенно:

— Филипп найдет.

Они возвратились в светелку.

Семюнко сел за стол, подперев голову руками. Григорий опустился на скамью не раздеваясь.

— Раздевайся, Григорий, домой еще успеешь. Сейчас нам только печаловаться.

Горевали крамольные бояре, не раз собирались то у одного, то у другого. Последние бури обескровили галицкое великое боярство. Где-то в изгнании слоняется Владислав, за ним же пошел и Судислав. И все же не смирились крамольники, глубокие корни остались. Еще ходит, высоко задрав голову, богатый Глеб Зеремеевич, еще плетет свои сети выкормыш Владислава надменный Филипп, еще шипит злой Семюнко, еще мечется во все стороны слащавый Григорий, еще тихо, как кошка, подкрадывается Глеб Васильевич.

Сел Мстислав в Галиче и с первого же дня почувствовал, что эти бояре косо глядят на него.

Уже не один десяток лет происходили здесь кровавые стычки. С Ярославом Осмомыслом боролись бояре, притесняли его. А Роман с боярами нещадно расправлялся. Игоревичи точно так же мечом разговаривали с ними. Вот и Даниил, едва на ноги встал, — тоже не поклонился великим боярам, а Мстислава Удалого позвал и прислушивается к его советам. Кивали на Новгород галицкие бояре. Однако в Новгороде совсем другие порядки, там, не так, как в Галиче, не шли к чужеземцам. А галицкие бояре без чужеземцев жить не могли.

Народ галицкий — смерды, закупы, ковачи и все ремесленники-горожане — ненавидел боярских заправил, ненавидел чужеземцев и в трудный час клонился к тому, кто защищал землю от захватчиков.

В такое время сел княжить в Галиче Мстислав. Научился он в Новгороде распознавать бояр по их повадкам. Потому и держался настороже, ибо сразу три врага было рядом — король венгерский, князь краковский и бояре, свои, здесь, под боком.

…Сняв кожух, Григорий промолвил:

— К Мстиславу надобно идти, ласково поклониться. А там посмотрим.

Семюнко глядел на Григория, улыбался, соглашаясь с ним.

— И Филипп так молвит. Начинай ты, Григорий, ибо я спокойно не могу, буду ругаться. А ты льстивый, сладкими речами можешь и дикого кабана заговорить.

— А Владислав же учил тебя?

— Учил, да не доучил. Каким дитя родилось, таким и до смерти останется. Злой — так злой, а льстивый — так и будет льстивый.

Григорий обиделся:

— Ты что, Семюнко, потешаешься надо мной? Не одну ли думу мы с тобой думаем?

— Одну. Да только не все люди одинаковы. Один рыжий, другой черный, один умный, другой глупый. Сколько ни учи дурака, он дураком умрет. Это уж как горбатый: сколько б ты его ни выпрямлял, толку мало — лишь могила его выпрямит. А я зол, такой уж язык у меня. Так что тебе начинать с Мстиславом разговор.

Перед выступлением в поход Даниил выстроил все войско. Все владимирцы собрались на площадь. Сердце Даниила стучало от радости, когда он сел на коня и окинул взором тех, с кем ему в поход идти.

Первой стояла галицкая дружина. Были в ней сыновья верных Роману бояр, эти дружинники ходили с Даниилом в изгнание, переносили с ним горе и несчастье.

Второй была владимирская дружина. Была она еще больше первой. Владимирский тысяцкий Демьян обучал эту дружину. Были тут бояре и боярские дети из Владимира, были и из Берестья — бежали к Даниилу. Стояло еще два полка пеших воинов. Это смерды и закупы, которых кликнул Даниил в поход, пообещав к весне домой отпустить. Пришли они все с луками и сулицами. У многих не было щитов. Во главе этих полков Даниил поставил Мирослава и Семена Олуевича.

Сдерживая коня, Даниил выехал вперед.

— Бояре и все люди! В поход идем за землю нашу Русскую. Впервые веду я вас — слушайте меня, как слушали князя Романа. А я вас не забуду.

От Владимира на Угровск дорога проходит через лес. В Угровске расположился со своим отрядом воевода краковского князя — еще с тех пор, как захвачена была Волынь после Спишского договора. И недалеко это от Владимира, да нельзя было владимирцам даже в лес выезжать. Часто неосторожных всадников привозили домой со стрелой в голове. Злы были владимирцы на чужеземцев-грабителей. Потому и обрадовались, узнав, что Даниил поход возвестил, — это был праздник для всех. Да и удивительно ли! Роман с великим трудом собирал воедино Волынскую землю, и не успели волынцы малость подняться, как снова на части разорвали Волынь. Случалось так, что отец был в одном оселище, а сын — в другом. Мать сидела в Берестье, а замужняя дочь — во Владимире. И нельзя было дочери к матери съездить. И в лесу, который был кормильцем смерда и плотника-ремесленника, хозяйничали чужеземцы.

Дружину Дмитрия Даниил послал на Угровск первой. Посылая, приказывал ему:

— Смотри, Дмитрий, ты уже ездил из Теребовли на Галич. Не забывай про то и дружинников своих в руках держи.

Утром двинулась дружина Дмитрия и вскоре добралась в оселища под Угровском.

Дмитрий без промедления выслал, разведчиков. Поехали пять дружинников и долго не возвращались. А потом приехали вшестером, привезли с собой старика смерда, чей дом расположен у самой дороги.

Он все рассказал Дмитрию. Как приехали к нему разведчики, как спрятал их у себя во дворе, а сам пошел в Угровск. Всюду по улицам прошел и на площади был. Поляки спокойно в городе сидят, не заметно, чтобы они ждали русских.

Тотчас же Дмитрий послал нескольких дружинников к Даниилу, и вскоре все войско прибыло под Угровск.

Дмитриевы дружинники налетели на Угровск внезапно. Польский воевода узнал об этом лишь тогда, когда русские были уже на улицах города. Воевода собирался обедать, когда к нему прибежал напуганный дозорец.

— Пане, русские!..

— Какие русские? Откуда?

— В Угровске уже, много их, конные… А откуда — я не знаю.

Разъяренный воевода набросился на дозорца:

— Кто их пустил? Где вы стояли? Почему не прогнали их? Князь Лешко приказал их не пускать.

— Они и не спросили никого.

— А ты что, мерзавец… — Воевода замахнулся на дозорца.

Но эту ругань прервал стрелец, вихрем влетевший в покои воеводы:

— Беги, воевода, ибо войско к замку уже приближается!

То, что стрелец называл «замком» и где жил воевода, было большим двором, огороженным невысокой стеной. В «замке» стоял боярский терем и несколько служб.

— А! Войско! Это уж Данило руку поднял! К бою!

Теперь воевода понял, что не случайная группа русских осмелилась напасть на Угровск, то были дружинники князя.