Пораженный этими словами, Даниил подошел к нему.

— Не понимаю тебя, княже.

— А говори, что у тебя на уме, — по-отечески ласково спросил Мстислав.

— Когда мы звали тебя, не думали, что ты снова назад уедешь. Говорил мне Дмитрий, что ты вечу поклонился и обещал не возвращаться назад.

Мстислав глянул на Дмитрия.

— Поклонился я вечу и сказал, что иду в Галич. Да Русская земля велика — может, еще где-нибудь моя помощь нужна.

— Спасибо тебе за это, да только одному мне не справиться. С верными боярами я думу думал, посоветовали они просить тебя княжить в Галиче, а я на Волыни буду, и там еще дела много, — быстро выпалил Данило, и будто гора с плеч свалилась.

Мстислав удивленными глазами глянул на Даниила — его растрогали откровенные слова.

— Русскую землю защищать надо, — продолжал Даниил. — А моя отчизна с краю лежит. У чужеземцев глаза горят, как у волков: каждый норовит кусок отхватить. Будь моим отцом!

Мстислав внимательно посмотрел на Даниила.

— Бояре крамолить будут, скажут, что отнял у тебя половину отчины, — тихо промолвил он.

Даниил не удержался, воскликнул:

— Княже! Ты хорошо знаешь бояр. Тебе ли бояться того, что они скажут? Не боятся же бояре, когда врагов призывают в нашу отчизну! Владислав да Судислав не о Русской земле пекутся. Им только своя борода дорога. А сколько раз они прогоняли меня! Они меч поднимают, и с ними надобно мечом разговаривать.

Даниил волновался, щеки его побледнели.

— Да ты, я вижу, горяч вельми, Данило. А это хорошо: ведь смирного заклюют. Только не горячись так. И сие не только по молодости — сердце у тебя горячее, Романово.

Мстислав говорил медленно, и Даниил не чувствовал гордыни в отношении к себе. Как равный с равным говорил с ним Мстислав.

— Мой прапрадед и твой дед-прапрадед Владимир Мономах учил, как надо жить. Прочти поучения его. А он много воевал да все князьям говорил, чтоб землю Русскую берегли. Таким смелым будь и ты. Но будь и рассудителен. Ибо смелость полезна не тогда, когда ты бежишь и не смотришь, что впереди тебя, а когда видишь, что и как по сторонам. Тогда смелым будешь и в деле успеешь, когда вокруг оглядишься хорошо.

Дмитрий внимательно слушал Мстислава.

— Рад я, что у Романа сын такой, — промолвил после некоторого молчания Мстислав. — Ты взял на свои плечи тяжесть великую, Данило, и да будет для тебя всего превыше — беречь землю свою и прогонять чужеземцев. А я помогу тебе, сколько хватит сил. — Мстислав глянул на Дмитрия. — И своих бояр да воевод почитай — они твоими руками и глазами будут. И людям своим оказывай уважение. Теперь же пойдем к моей семье.

Мстислав поднялся и направился к двери. Даниил и Дмитрий пошли за ним.

— Только ты, Данило, — усмехаясь сказал Мстислав, — не смущай мою дочь. Она пуглива и может убежать из светлицы.

Они пошли темными переходами, в которые свет проникал через маленькие четырехугольные оконца, прорубленные под самым потолком.

Мстислав открыл дверь и стал на пороге, прикрывая собой Даниила и Дмитрия.

— Принимай, княгиня, гостей, веду к вам князя Даниила.

Даниил несмело шагнул в светлицу, ничего не видя перед собой. Будто откуда-то издалека донеслись к нему слова Мстислава и ответ Хорасаны. Молодой князь остановился посреди светлицы, и Дмитрий, наклонившись к его уху, прошептал:

— Идем к столу, нас приглашает князь.

Даниил пошел за Дмитрием и сел на скамью в конце стола. Наискось против него сидел князь Мстислав, сбоку — Дмитрий.

Мстислав что-то сказал своей жене. Она подошла к Даниилу и поклонилась. Он заметил только, что у нее смуглое лицо и на шее много монист. Рядом с ней стояла Анна. Она смотрела на Даниила такими же большими, как у Мстислава, черными глазами. Дочь была похожа на отца, только черты лица ее были нежными, девичьими. Пыталась улыбнуться, но, увидев, что Даниил внимательно глядит на нее, опустила глаза долу, и Даниил заметил длинные-предлинные ресницы. Анна поклонилась Даниилу и отошла в сторону. Даниил весь подался вперед, опершись на руку Дмитрия, и так замер.

Мстислав заметил взволнованность Даниила.

— Доченька! Видишь, какие гости у нас дорогие. Угости нас медом.

Анна легко выпорхнула из светлицы. Даниил слышал шелест ее длинного платья, не спускал взгляда с двери, в которой она исчезла.

Анна вернулась. Она несла огромный жбан с медом и три золотые чаши.

— Налей, дочка, выпьем меду из твоих рук.

Она налила в чаши меду и поставила их перед отцом и гостями. На Даниила не смотрела. Он видел лишь ее черные брови.

— Выпьем за дружбу нашу и за Галич, — провозгласил Мстислав и поднял чашу.

Даниил тоже поднял чашу, ощущая на ней тепло рук Анны. Ведь она только что держала эту чашу в своих пальцах. Он поднял чашу к губам, а глазами незаметно, исподлобья, следил за Анной. Она зарделась и, став в сторонке, перебирала пальцами монисто.

— Хороший мед галицкий, — сказал Мстислав, — и не отличишь его от новгородского. Налей-ка, дочка, еще. Пусть князь Данило скажет теперь, за кого пить будем.

Анна подошла и взяла у Даниила чашу. Кончиком пальца она коснулась его руки. Даниил едва не уронил чашу и не успел опомниться, как Анна поставила ее перед ним, снова полную.

— Выпьем… — Даниил споткнулся на слове… — Выпьем… за наших гостей, которых мы долго ждали, — и глянул на Анну.

Она стояла близко и украдкой смотрела на него. Но едва уловила его взгляд, снова, как и раньше, опустила глаза.

Даниил торопливо начал прощаться, сказал, что должен ехать встречать мать. Ни Мстислав, ни Хорасана не задерживали его. Как только Даниил вышел, Анна выскочила из светлицы в свою опочивальню.

Мстислав посмотрел на жену:

— Видала? Вот и приехали мы к зятю. Не ожидал я… Вот как получается… Поди, поди к ней!

Анна вбежала в свою комнату, упала на постель и закрыла голову подушкой. Она слышала, как вошла мать, но не подняла головы. Хорасана ничего не сказала, села рядом и положила руку на спину дочери, под подушкой погладила ее волосы. Мать и дочь молчали, думая о своем.

Мать опечалилась. Не о такой паре для Анны думала она. В мечтах своих она видела, что дочь вернулась в родные Хорасане половецкие степи, вышла замуж за половецкого ханича. Хорасана вспоминала, как когда-то давно впервые увидела и полюбила Мстислава, как хан Котян хотел непременно породниться с русскими, чтобы прекратить вражду.

Анне исполнилось семнадцать лет. Хорасана думала — поедут они в половецкую орду и найдет там дочь свое счастье. А может, это к лучшему для нее, что она встретила Даниила?

— Анна, дочь моя! Почему ты спряталась от меня?

— Голова болит.

— Погляди на меня, дай я гляну в глаза твои.

— Мне так лучше. Держи руку у меня на голове.

— Почему ж ты, дочь моя, как приехала в Галич, так и заболела? Я позову старую Мариулу — пусть пошепчет, прогонит злых духов.

Анна попросила мать не уходить, а побыть с ней — тогда ей станет легче.

— Ты будто вся дрожишь, Анна? Я укрою тебя. — Хорасана взяла пуховый платок и набросила его Анне на плечи.

Анна лежала не шевелясь. Ей стыдно было посмотреть матери в глаза. Она ведь не сводила очей своих с Даниила, и мать видела это. А мать учила — нельзя так смотреть на молодого мужчину. А что отец скажет?

Анна снова спрятала голову под подушку. Ей было душно, щеки горели, подушка была горячей, как печь. Анна силилась вспомнить взгляд Даниила. Вот он вошел в светлицу, ищет ее глазами… Анна уже забыла, что мать возле нее.

— Я пойду, золото мое, а тебе пришлю няню, — поцеловала Хорасана дочь.

Анна схватила ее за руку, тихо промолвила:

— Я пойду с тобой, не хочу одна оставаться.

Она поднялась, все еще боясь глянуть на мать. Хорасана тихо промолвила:

— Я пойду к отцу.

Анна порывисто повернулась.

— Что ты ему скажешь? Не говори, мама, у меня уже ничего не болит. Вот смотри. — Она схватила руку матери и приложила ко лбу.