— Не надо так, мамо.

— Вы что, ссоритесь? — подошел к ним Твердохлеб.

— Нет, нет! — прижалась к нему Роксана. — Мама про Иванку говорила.

Татьяна внимательно прислушивалась к их разговору. Она встревожилась. Ольга будто что-то плохое сказала про ее сына. А что же Роксана? Татьяна подошла к ним.

— Ты что-то про Иванку сказала, Роксана?

— Сказала, мамо! — радостно откликнулась Роксана. — Сказала, что он хороший.

Растроганная Татьяна крепко обняла невестку.

— И ты хорошая. Люби его. Он с детства такой непоседливый.

— Это хорошо, мамо. Разве лучше, когда тихий да боязливый, когда мягкий как воск?

— Кто это боязливый? — появился на пороге Иванко.

Ольга подбежала к нему.

— Пришел? Про тебя молвили.

— Я боязливый? — удивленно поднял брови Иванко.

— Не ты, не ты! — откликнулась Татьяна. — Роксана сказала, что боязливых не уважает.

— Сказала? — улыбнулся Иванко Роксане.

— Сказала. И еще раз скажу, — гордо подняла голову Роксана.

Татьяна, словно бы спрашивая у Роксаны позволения, глянула на нее и добавила:

— Хорошо сказала она, сынок. Рада я, что жена у тебя такая.

— За Роксану рада? Мамо! Да кто же про нее плохое скажет!

Он не стыдясь при всех обнял и поцеловал Роксану.

— Вот я и пришел. Ты не сердишься на меня?

Что, кроме глубокой любви, мог он прочитать во взгляде Роксаны! Лицо ее расцвело.

— Пойди сынка поцелуй. Уснул он, не дождался тебя.

Иванко поцеловал мальчика и сказал, обращаясь ко всем:

— Что же вы молчите? Чего печалитесь?

Смеливец успокаивающе ответил:

— Не все печалятся. Только женщины, а мы с Твердохлебом нет. А теперь скажи, куда вихрем носился?

Женщины, засуетившиеся было у печи, готовя ужин, застыли на месте. Татьяна не отрывала глаз от Иванки.

— Куда же, отец, твой сын полетит? Не на игрища. Угадайте, где мы были с Петром и Кириллом?

— С Кириллом? — удивился Смеливец. — С монахом?

— С ним! Мы ворога поймали.

Твердохлеб и Смеливец переглянулись.

— Ворога! Латынщика Генриха! — почти выкрикнул Иванко.

— Генриха? — одновременно воскликнули потрясенные Твердохлеб и Смеливец.

Католического монаха знал весь Галич. Своими звериными повадками он заслужил общую ненависть. Все знали, что Генрих с Бенедиктом замучили Людомира.

— Где же ты его поймал? — Смеливец нетерпеливо тронул сына за рукав.

— В церковной сторожке. Звонарем прикинулся. А Кирилл его в Новгороде видел, там он свейским купцом назывался.

— Купцом? — возмутился Смеливец. — Так он же Богу молится?

— Не Богу, а гривне он молится да хозяину своему — Папе.

— А где же он сейчас, этот звонарь? — спросил Смеливец.

— К князю Даниилу отвели.

— К князю?

— А что? Даниил не выпустит.

Роксана затаив дыхание слушала их разговор, прижавшись к Иванке.

— Не сердишься? — ласково спросил у нее Иванко.

— Нет. И тогда, когда побежал, не сердилась. Только горько стало… — Слезы появились у нее в глазах. — Приехала к тебе, а ты…

— Я так и знал. А теперь и ужинать можно. Мамо! Есть хочу! Сегодня еще ничего не ел.

Даниил с Дмитрием ждали в гриднице Мстислава. Мстислав еще не видел Дмитрия после спасения. Голова Дмитрия перевязана чистым полотном, левая сторона лица закрыта — боярин Судислав разбил ему голову и щеку, в порыве бешенства он топтал связанного ногами.

Даниил беспокойно ходил из угла в угол, то подходил к окну, то останавливался у двери. Дмитрий не знал, чем его развлечь. Долго молчал, потом спросил:

— Что случилось, княже? Кто-то зло тебе причинил?

Кто мог причинить ему зло в эти радостные дни? Дмитрий не понимает этого, он уже пережил эти минуты. А кому еще скажешь? С кем поделишься своими мыслями? Если бы мать тут была, может, и ей не сказал бы. Сурова и молчалива она, не нашел бы, как подойти к ней. Может, Светозаре рассказал бы? Да она все время подтрунивает, намекает на то, что ладу искать ему пора. Даниил остановился у окна. Вот там ее впервые увидел, когда спрыгнула с коня. Будто и не глядела на него, а все же встретились их глаза на какой-то миг, и показалось — долго смотрели друг на друга.

Нет! Светозаре тоже не следует говорить. Даниил уже представил, какими насмешливыми глазами встретит она его исповедь, И тянет его к ней, как к матери родной, и что-то удерживает: «Не говори». Разве Мирославу признаться? Нет, говорить о девушке старому человеку неудобно. Может, Филиппу? Он так внимательно выслушивает все, о чем рассказывает ему Даниил. Но как найти зацепку, чтобы начать разговор? Теперь ведь все так заняты, да и Филипп собирается в свою Судовую Вишню поехать, посмотреть, что там натворили Бенедиктовы разбойники. Видно, все-таки придется рассказать Дмитрию об Анне, он ведь хорошо ее знает — вместе ехали из Новгорода. От Дмитрия нечего крыться, но… Дмитрий передаст Светозаре, а та может Хорасане, матери Анны, сказать. От Светозары всего можно ожидать. Даниил вдруг улыбнулся: вспомнилось, как женился Дмитрий. Вот когда другие женились, он не понимал, почему так волнуются жених и невеста. Вспомнился и Митуса. Какой прозорливый он, этот слепой гусляр, так рассказывал про Анну, будто видел ее: «Глянешь в глаза — словно в озере глубоком утонешь».

Глубокие, можно утонуть. Бездонные. Еще не встречал таких. Даниил и не замечает, что сказал вслух:

— Где Митуса?

Дмитрий насторожился и повторил вопрос Даниила:

— Где Митуса?

Даниил смутился:

— Ну да… Где Митуса, спрашиваю.

— Не знаю. Видно, снова пошел по Руси, — отвечает Дмитрий.

Будто не расслышав ответа Дмитрия, Даниил продолжал смотреть в окно.

Открылась дверь, и в гридницу вошел своей спокойной походкой Мстислав.

— О! Дмитрия и узнать нельзя, — загудел он. — Кто это тебя так угостил? Может, жена поцеловала на радостях?

Дмитрий приблизился к Мстиславу, поклонился.

— Виноват я пред тобой, княже, не сдержал своего слова, не сумел вернуться.

Мстислав разгладил свои усы, улыбнулся.

— Ничего, Дмитрий, на войне всяко бывает. В другой раз так не поскачешь.

Он подошел к столу, сел на скамью.

— А чем князь Данило так вельми озабочен?

— Тревожусь. Мать до сих пор не приехала.

— Почто же тревожиться? Дороги теперь свободны, нет врага в Галичине. А если беспокоишься, пошли дружинников навстречу.

И Мстислав начал рассказывать о крепости:

— Ходил я всюду, и на стенах был, и ворота смотрел, и на валы выходил. Вельми хорошо. Прикинул я там и узрел, что города сего не взять врагу, только может голодом заморить, да и то не скоро. Воды вот только у вас мало. Как мыслили раньше? Колодезь копать надобно, к воде добираться. А войска все равно надо больше здесь иметь, ибо одни стены не помогут, когда некому стоять на них будет. Нравится мне город. Отдохнули мы, теперь время и за дело браться. Поговорить нам с тобой надобно, княже. Сейчас аль матери дождешься? — В голосе Мстислава послышалась еле уловимая насмешка.

Даниил понял намек. Ужель Мстислав думает, что он мал, что не может о деле говорить!

— Может, Дмитрий мешает?

— Нет, пускай сидит, я от него не таюсь.

Мстислав пристально глянул в окно.

— О, дочка моя с женой пришли! На валы смотреть ходили…

Даниил глянул в окно и увидел, как по двору шла Анна. Она осторожно ступала, потупив взор в землю, только на мгновение подняла глаза вверх и тотчас же повернулась к матери.

— Ты что, Данило, дочери моей не видел? А она спрашивала о тебе сегодня.

Чтобы не заметили, как он покраснел, Даниил повернулся к окну, а потом, вытирая лицо, ответил, переводя разговор на другое:

— Спасибо тебе, княже, что ты откликнулся и пришел в Галич.

— Я знал твоего отца и почитал его. И тебе пришел на помощь, дорожа памятью князя Романа. А теперь что же, Бенедикта прогнали, можно и в Новгород возвернуться. — Мстислав лукаво улыбнулся.